11.
Репетитору я говорю, что Соня отсутствует по причине плохого самочувствия. Вернувшись домой не нахожу себе места. Что она нашла в нем?! В этом несимметричном лице, в матовых глазах, чернота которых отражает беспросветную тьму, в которой вязнет этот человек?
Что может двигать ей, осознанно выбирающей боль, которая неизбежно настигнет в этих отношениях?
К девяти вечера внутренние диалоги доканывают настолько, что я звоню ей, в сто первый раз выдавая речь про то, что её выбор — ошибка.
— Знаешь, что, Кать?! Это моё дело! Не твоё, не моей мамы и даже не Глеба, а только моё, и решать это мне! Я не нуждаюсь в советах или наставлениях, понятно?! Я люблю его и выбираю его! И ты, как моя подруга, либо принимаешь меня, мою любовь и мой выбор, либо не принимаешь и живешь дальше свою охуенную «осознанную» жизнь, в которой нет места эмоциям, любви и ошибкам! Ты ведь вся такая рациональная и правильная. А он плохой. Ты это повторяешь снова и снова, и я знаю это, черт возьми! Значит и я тоже плохая! А ты хорошая! Не звони мне больше!
И она бросает трубку.
Это был первый раз, когда из-за Глеба моё сердце разбилось на осколки.
***
Весь урок физики украдкой смотрю на её высокий блондинистый хвост и аккуратный профиль лица. Золотые сережки-гвоздики с маленькими голубыми фианитами в них. Её сосредоточенное пыхтение над условием задачи. Её аккуратные наманикюренные пальчики, шустро листающие справочник.
Весь день она держит дистанцию, потому что я слишком долго была навязчивой и озабоченной, и теперь Соня возводит между нами забор с колючей проволокой. Не сломать, не перелезть.
Она лишь холодно спрашивает по поводу формулы, которую я применила, и напоминает, что сегодня в пять репетитор по профильной математике. Даже в столовой ко мне не подсаживается и исчезает каждую перемену. После урока я ищу ее везде, смотрю во дворе, в буфете, под лестницей запасного выхода, где мы часто секретничали. Здесь я и решаю остаться на длинной получасовой перемене, тихо расплакавшись.
За десять минут до звонка утираю слезы, надеясь, что этого времени хватит, чтобы с лица спала краснота. Захожу в ТикТок, чтобы отвлечься, и, как на зло, вижу его.
Он ненавистен мне. Весь его неопрятный внешний вид, его монотонная манера говорить и смотреть. Будь он проклят. Со злостью убираю телефон. Я лучше буду пялиться в стену, чем еще раз наткнусь на него.
В полном одиночестве бреду на урок. Без Сони я чувствую себя неуверенно, словно подвешена над землей. А она… она уже болтает с девчонками у входа в кабинет, будто ничего не случилось.
***
Так проходит неделя. В среду мне приходится выпасть из расписания, потому что я просыпаюсь с температурой. Ужасно плохо. О посещении школы и репетиторов не идёт и речи. Соня пишет только один раз, на третий день моего отсутствия, спросив, что случилось. Отвечаю ей так же холодно, как она спрашивает.
Больше мы не разговариваем, пока в один вечер она не звонит.
Я прорешивала вариант по физике, чтобы сильно не отстать. От долгого сидения и температуры, спину ломит, как и все кости моего бедного больного тела.
— Алло… — хриплю равнодушно, а у самой сердце готово выскочить.
— Кать, привет, ты как?
— Болею сильно. Спасибо, что наконец спросила… — не могу не съязвить, потому что меня до слез обижает, что ей так долго было плевать на меня. Но еще сильнее огорчаюсь, когда оказывается, что звонит она не за тем, чтобы справиться о здоровье.
— Тебя видели! Гриша видел, как ты выходила из школы! Я не знаю, почему он сказал Глебу именно сейчас, хотя это было неделю назад, наверное, к слову не приходилось. Но у меня из-за этого чуть не случились большие проблемы! Я соврала, что ты там подрабатываешь, ведя дополнительные занятия у отстающих младшеклассников. Слышишь? На случай, если тебя спросят!
— На случай, если меня спросят, у меня припасена красивая правда, Сонь!
Соня звучит слишком истерично и нервно, и это мне не нравится. Она не разговаривала так даже, когда её дела были совсем плохи.
Что-то явно изменилось за неделю, пока меня не было…
— Блять, тебе так трудно что ли?
— С каких пор ты материшься? — поражаюсь я.
— Окей, что мне сделать, чтобы ты сказала то, что я прошу?
— Сонь, как ты думаешь, сколько продержится твоя глупая легенда? Он же просто загуглит твоё имя, найдет страницу в ВК и пробьет её через какого-нибудь бота, где высветится твой возраст. Или наткнется на ту статью про нас, в которой рассказывается, как год назад мы выиграли региональную олимпиаду. Или отправит твой номер телефона в «Глаз бога». Ты понимаешь, насколько хлипкая твоя ложь? А если он попросит твой паспорт?
— Этими расследованиями занимаются только школьницы и шизоиды. Глеб не станет ничего из этого делать. Пожалуйста, Кать! Что ты хочешь взамен?!
Она просто непробиваема… Хах, окей, что я хочу взамен?
— Простого человеческого отношения, а не игнора. Чтобы, когда я болею, ты спросила, как я, проведала меня, пожелала выздоровления, рассказала про домашнее задание! Если ты ненавидишь меня за заботу о тебе, то… хотя бы разговаривай со мной. Ты очень жестока ко мне, Сонь! — начинаю кричать в трубку. Хочется расплакаться.
Около минуты она просто молчит. Затем ровно произносит.
— Хорошо. Мне приехать?
От этого безэмоционального тона только тяжелее. Её словно подменили. Он просто забрал её у меня, очернив, изуродовав, превратив в подобие себя. Словно высосал её красивую душу, и я разговариваю по телефону с ледяной оболочкой.
Соня приезжает. Когда открываю ей дверь, то сперва не замечаю, что что-то не так. Уже потом, в процессе натянутого разговора о моих пропущенных занятиях, обращаю внимание, какими нервными стали её движения, как осунулось её лицо, как похудели её запястья.
Что он, черт возьми, сделал с ней?