Просто будь.
С тех пор Лукас начал приходить почти каждый день. Он не всегда стучал. Иногда просто сидел под дверью, иногда оставлял маленькие записки на полу. Иногда приносил кофе, иногда музыку. Один раз — цветы. Полевые, засохшие, но живые.
Лилит не всегда выходила. Но она слушала.
— Ты не обязана быть нормальной, — говорил он однажды. — Я вообще не думаю, что кто-то из нас — нормален. Мы просто дышим, как можем. И иногда... кто-то делает это рядом. Вот и всё.
Она не отвечала. Но однажды, когда он уже собирался уйти, дверь приоткрылась. На секунду. Совсем чуть-чуть. И он увидел её глаза.
Вечером снова была паническая атака. Гром неба не было, но она проснулась от собственного крика. Йокубаса не было рядом. Он вернулся домой на пару дней — впервые за всё это время. Лилит осталась одна. Лукас был на кухне. Он пришёл позже. Почти неслышно.
Она сидела на полу, задыхаясь, ногти впивались в колени, волосы липли ко лбу.
— Не трогай меня... — прохрипела она, когда он подошёл.
— Хорошо, — шепнул он. — Я просто посижу рядом.
Он сел, оставив между ними пару шагов. И больше не говорил. Лишь дышал. Медленно. Спокойно. Ритмично. И в какой-то момент её дыхание подстроилось под его. Её руки перестали дрожать. Тело обмякло.
Она не заметила, как заплакала. Но не от страха. А от облегчения.
На следующий день Лилит всё же вышла на кухню. Эмилия с Алaном сидели у окна, обсуждая какую-то песню. Йокубас держал чашку кофе и что-то чертил в блокноте. Лукас стоял у плиты, готовил что-то простое. И никто не поднял взгляда, когда она вошла. Никто не сорвался, не бросился обнимать.
Просто:
— Привет, — сказал Йокубас, не отрываясь от блокнота.
— Садись, — сказал Аланас, указывая на стул.
— У нас есть какао, — добавила Эмилия.
Это было так естественно, будто она не пропадала на недели. Будто никто не слышал её криков за стеной. Она села.
— Я не знаю, как быть, — прошептала она спустя какое-то время. — Я просто... не знаю.
Лукас поставил перед ней чашку.
— Тогда будь. Просто будь. Мы разберёмся потом.
И всё равно ей было тяжело. Паника возвращалась. Мысли темнели. Иногда она думала о том, чтобы уйти — по-настоящему. Чтобы больше не просыпаться. Чтобы не чувствовать. Но теперь было "вместо".
Теперь кто-то сидел у двери. Кто-то шептал с той стороны, когда ночь превращалась в ад. Кто-то молчал рядом, и от этого молчания становилось чуть легче.
Лилит не знала, что будет дальше. Она не знала, выживет ли. Но теперь она знала: кто-то остался.