part 7.
Небо над городом было затянуто, как старая простыня, оставленная сохнуть между домами. Влажный воздух напоминал о недавнем дожде — словно город только что умылся, но ещё не просох. Кофейные ароматы плелись по улицам, сквозь булыжники, в окна — как воспоминания, которые не забываются, даже если ты их не искал.
Они жили здесь будто сто лет — и будто вчера только приехали. Времени в Питере не было: только покой, тишина и тёплая небрежность момента.
Ева проснулась не сразу. Сначала — ощущение тепла, живого, не её. Потом — тяжесть на талии, будто мир придавило чьей-то заботой. И только потом — сознание: они так и не дошли до своих комнат. Остались, как были, уставшие, в общем холле.Диван. Плед, стянутый с кресла. Рома рядом.
Один его локоть под её шеей, другая рука лежит на её животе. Его голова почти уткнулась в её шею, дыхание тёплое, сонное, настоящее.
Как будто это нормально, — подумала она. — Как будто это уже моё.
— Просыпайтесь, голубки, — улыбнулась Ира, проходя мимо с чашкой чая, будто мимо уличного художника, творящего что-то очень личное.
Рома только шумно вздохнул, не пошевелившись. Ева попыталась встать, но его рука лениво сжалась — как будто говорила: не сейчас, не уходи, будь.
— Рано. Не уходи пока, — пробормотал он с того края между сном и реальностью.
Она замерла, как статуя на подоконнике — в моменте, слишком долгом, чтобы остаться случайностью.
— Ром, вставай, — прошептала она, провела пальцами по его волосам, будто ветер гладил траву в поле.
Он приоткрыл один глаз и сказал, глядя снизу вверх:
— С тобой всегда так мягко утро начинается.
⸻
Позже, на кухне, запах мандариновой кожуры и глухой голос чайника заполняли пространство, пока Ира с Крис не окружили Еву, как две стихии.
— Слушай, — начала Крис, жуя яблоко, словно щёлкала идею. — Вам норм вот так — спать вместе, обниматься, ходить в его худи? И при этом ни одного слова? Ноль?
— Я не знаю, — Ева опёрлась на стол, как на перила, чтобы не упасть внутрь себя. — Мне с ним так спокойно. Я не хочу быть первой. Но если честно... я знаю. Я его люблю.
— У вас уже всё, кроме подписи под фото, — фыркнула Ира. — Он смотрит на тебя, будто ты не концертный менеджер, а целая сцена жизни.
— Или будто ты — его воздух, — добавила Крис. — А он, похоже, только что впервые начал дышать.
— Девочки, — рассмеялась Ева, пряча лицо в ладонях, — вы драматичнее, чем Рома в треке про зиму.
⸻
А в другой комнате Рома сидел у окна — в носках, на полу, в тишине. Гриша и Артём были рядом, но он будто плыл отдельно — в голове, где было всё, кроме музыки.
— Ты ей скажешь или будете «почти» до конца тура? — спросил Артём, лениво подкидывая мандарин.
— В Москве скажу, — коротко ответил Рома, глядя в запотевшее стекло. — Хочу, чтобы это было... правильно.
— Ты серьёзно? — Гриша прищурился. — Это ты сейчас говоришь, пока она в твоей худи третий день ходит?
— Она мне как дом, — тихо сказал Рома. — Не хочется ломать этот момент. Я смотрю на неё и думаю: лучше не бывает. Но внутри знаю — будет.
⸻
Вечером они пошли гулять. Просто за соком. Просто вдвоём. Просто — то, что помнишь потом всю жизнь.
Ева вышла раньше. Топ, тонкий и смелый, не угадал с питерским воздухом. Холод цапнул её за плечи — как старый друг, не званый.
Рома догнал её в пару шагов, не говоря ни слова. Молча снял с себя худи и накинул ей на плечи. Как будто так было задумано с самого начала.
— Ром...
— Нечего мерзнуть, — коротко. Без взгляда. Просто забота, обернутая в молчание.
Она закатила глаза, но не сняла. Он подошёл ближе, взял её за край рукава, аккуратно застегнул молнию — как будто её шея была фарфором, и мир вокруг — хрупким.
— Идём, — сказал он просто.
Она улыбнулась. Внутри. Там, где уже давно не было страха.
⸻
— Гриш, ну это невозможно, — шептала Крис, лёжа в объятиях парня. — Они буквально спят вместе. Обнимаются. Она носит его худи уже третий день. И они не встречаются!
— А у нас, по-твоему, как было? — ухмыльнулся Гриша.
— Но мы просто обнимались! А они... это как будто уже всё.
— Рома сказал, что в Москве всё решит. Значит, решит. Он если говорит — делает.
— Ну ждём... — прошептала Крис и уткнулась носом в его шею.
⸻
Ночь в Питере пахла мокрым камнем, старыми тайнами и музыкой, которую не слышал никто, кроме неба. За окнами гостиницы моросило. Город дышал ровно, почти в такт Ромкиному сну.
Ева лежала, прижавшись спиной к его груди. Его рука спокойно лежала на её талии — будто она всегда была здесь, будто её тело — знакомая строчка в любимом куплете. Он дышал ровно, почти беззвучно, а ей казалось, что слышит каждый вдох.
Но в голове шумело. Мысли — как стая воробьёв в испуге: беспорядочно, прерывисто, болезненно.
"А если он просто играет? Может, это временно? Тур закончится, и всё... растворится, как пар в утреннем метро."
Боль подступала тихо, изнутри. Как будто кто-то раскручивал пружину прямо в груди.
Она уже знала, как это бывает. Как сначала кажется, что ты нужна — а потом тебя просто забывают. Как будто тебя и не было вовсе.
Пальцы дрогнули. Она медленно отодвинула его руку, осторожно, будто снимала ожерелье из хрусталя. Взяла подушку. Простыню. Сделала три бесшумных шага — и оказалась на диване. Одинокая, как недописанный куплет.
⸻
Утро.
Рома проснулся от пустоты.
Он привстал, медленно, сонно. Потянулся, зевнул — и только потом осознал: рука в воздухе. Талии — нет. Тепла — нет.
Он резко сел. Голова сработала быстрее, чем сердце.
— Ева? — выдохнул он хрипло, почти по-больному.
В комнате было тихо. За шторой — редкий свет рассвета. Но диван в углу... там она лежала, свернувшись в комок, как человек, которому холодно не только снаружи.
Что-то внутри Ромы дрогнуло. Нет — не просто дрогнуло. Сжалось. Как будто кто-то надавил на центр груди с силой гравитации. Паника — та, что не про страх, а про важность. Про потерю.
Он подошёл. Медленно. Осторожно сел рядом.
— Ева... — её имя будто царапало небо.
Она не проснулась. Или притворялась. Он не знал, что хуже.
Рома провёл рукой по её волосам, но сразу отдёрнул — будто боялся, что она рассыплется. Или исчезнет.
Он не знал, что она подумала. Не знал, почему ушла. Но всё нутро кричало: "что-то случилось".
⸻
Аэропорт.
Тюмень ждала, а в самолёте было странно тихо. Даже слишком. Ева сидела через проход. Телефон в руке. Наушники в ушах. Взгляд — в иллюминатор, будто за окном есть спасение.
Рома смотрел на неё, как на знакомую песню, которую вдруг забыл. Её лицо было закрыто, как занавешенная сцена. И он не знал, как открыть заново.
Он хотел подойти — но не знал, что сказать. Раньше всё было интуитивно. Её смех, её плечо, её голос рядом. А теперь — тишина. Она стала ледяной водой, и он боялся утонуть.
⸻
— Ты с ней не разговаривал? — спросил Гриша, когда они уже вышли из терминала.
— Она избегает меня, брат, — Рома потёр шею, как будто боль сидела прямо под кожей. — Я хрен знает, что сделал. Проснулся — а её нет.
— Может, что-то не то сказал? — Артём поднял брови.
— Я только дышал рядом с ней, — сжал кулак Рома. — Может, и в этом была ошибка.
⸻
Гримерка в Тюмени.
Обстановка была напряжённой. Атмосфера — как перед бурей.
Ева молчала. Наушники. План в руках. Глаза ускользали от всех взглядов, особенно его.
Рома — как будто под прессом. Он старался не смотреть, но не мог. Он пытался работать, но в голове был только один вопрос: почему она ушла?
Команда переглядывалась. Крис и Ира шептались у стены.
— Ты чувствуешь, как всё зависло? — прошептала Ира.
— Они будто на грани. Полшага — и либо любовь, либо катастрофа, — ответила Крис.
Артём и Гриша наблюдали со стороны. Артём сказал тихо:
— Если они сегодня не поговорят — всё развалится.
Гриша кивнул.
— Все видят, что они нужны друг другу. Кроме них самих.