17.
Прошло три дня.
Три дня в белых стенах, в пустоте между капельницами, чужими голосами и болью под рёбрами.
Я лежала, как сломанная кукла, и даже не чувствовала себя живой. Сказали, что передозировка.
Наркотики.
Кристина.
Я её ненавижу.
Она знала.
Знала, что мне нельзя. Что у меня проблемы с дыханием, с психикой, с этим всем.
Но всё равно сунула мне эту чёртову таблетку, залила бокалом и — всё.
А дальше чёрная дыра.
И провал, из которого я выбралась только сегодня.
Лёши не было. Опять.
Я каждый день смотрела на дверь, в надежде, что она откроется.
Что он зайдёт. Просто…
Посмотрит. Скажет: "Ты глупая, но живая."
Но нет. Никого.
Врач подошёл утром.
Сказал, что меня выписывают.
Я уже была собрана.
Пакет с вещами, волосы в пучок, кофта, в которой пахло чужой больничной стиркой.
Я смотрела в окно.
Думала: "Может, он ждёт внизу?"
Может, стоит просто выйти — и он там.
Но на улице было пусто.
И я вызвала такси.
Молча ехала домой.
Бетонные дома за окном казались чужими.
Будто я жила где-то не здесь.
Дома первым делом я пошла в душ.
Смывала с себя всю больницу, Кристину, себя ту, что тогда сидела на полу у лестницы, еле дыша.
Хотелось стереть всё. Но не стерлось.
Переоделась в старую футболку и шорты.
Залезла в кровать, не раздеваясь до конца, просто под одеяло.
На часах было 12 утра.
Взяла телефон.
Открыла Инстаграм.
Первое, что попалось — афиша.
"Сегодня в 19:00 — концерт ELDZHEY"
Ага. Ясно.
Не то чтобы я надеялась.
Не то чтобы ждала.
Но… мог хотя бы написать. Хоть раз. Хоть “ты как?”
Хоть прийти. Наведаться. Посмотреть на меня, узнать, не умерла ли.
Я не помню, что было в ту ночь.
Но я помню, как мне было страшно.
Я помню, как будто тонула.
А потом — тишина. И всё.
Я люблю Лёшу.
Я правда люблю.
Но теперь…
Я боюсь.
Боюсь, что он не рядом.
Боюсь, что ему всё равно.
Боюсь, что если снова упаду — не поднимусь.
Потому что ждать больше некого.
Я буду у него на концерте.
Хочу видеть его.
Хочу увидеть его глаза, услышать голос, почувствовать, как внутри всё сжимается и ломается.
Да, это глупо.
Да, после всего этого — больно.
Но я не могу иначе.
Первым делом я заблокировала Кристину.
Везде. В телефоне, в мессенджерах, в Инстаграме.
Она предатель.
Я простила бы многое, но не это. Не тот вечер, не ту боль.
Пусть исчезает из моей жизни — навсегда.
Потом я пошла на кухню и приготовила себе плотный вкусный завтрак.
Хрустящие тосты с авокадо, яйцо пашот, свежевыжатый сок.
Я заслужила заботу о себе.
И если никто не заботится обо мне — я сама это сделаю.
После завтрака я укуталась в мягкий плед и включила старый фильм.
Что-то лёгкое, но красивое. Что-то далёкое от моего разбитого реального.
Я лежала, смотрела, периодически замирала, прокручивала воспоминания.
Но всё равно, отдыхала.
Наконец-то — от всего.
Часов в пять я пошла собираться.
В душе была решимость.
Я хотела выглядеть идеально. Не для него — для себя.
Но если он увидит — пусть захлебнётся от сожаления.
Я достала свой лук, который подготовила заранее:
— Белоснежное худи с нежными розовыми акцентами и веточками сакуры. Оно выглядело как иллюстрация к весне, как символ чего-то трепетного и хрупкого — будто моё разбитое, но не погибшее сердце.
— Джинсовые мини-шорты, такие короткие, что обнажали загорелые ноги. Немного дерзости в этот образ — напоминание о том, что я всё ещё молодая, красивая, и могу сводить с ума.
— Белые кроссовки, усыпанные шипами и стразами — сочетание невинности и агрессии, как и я сейчас.
— На руку — часы Rolex с розовым циферблатом, подарок самой себе за то, что выжила.
— На шею — розовый цветочный браслет Van Cleef, такой милый, но цепляющий взгляд.
— Пояс Dior, мягкий розовый оттенок, идеально перекликался с духами.
— И конечно, флакон духов Delina — мой аромат. Легкий, пудровый, но оставляющий шлейф на коже и в памяти.
Макияж я сделала тщательно.
Никакой поспешности.
Кожа — бархат.
Глаза — с дымкой и мерцающим акцентом в уголках.
И бордовые губы.
Цвет силы, дерзости, страсти.
Пусть он видит, кого потерял.
Волосы я подняла в пучок, немного небрежный, но при этом изысканный.
Несколько прядей оставила свободно обрамлять лицо.
В зеркале на меня смотрела не сломленная девочка.
А женщина, которая сделала боль своим оружием.
Сегодня я приду.
И он увидит меня.
И пусть весь мир остановится.
Я вышла из квартиры, медленно закрыла за собой дверь, словно отрезая прошлое. Вдохнула тёплый вечерний воздух. Было что-то особенное в этом июльском вечере — лёгкий ветер играл с моими волосами, а солнце, почти севшее, оставляло за собой розово-золотой след.
Я решила пройтись пешком. Не хотела так сразу врываться в шум толпы, в эту музыкальную суету. Хотелось немного тишины, пространства, чтобы услышать себя.
В телефоне уже мигали уведомления. Инстаграм был полон сторис с концерта. Его лицо — в репостах, люди выкладывали, как он готовится, как смеётся за кулисами, как выходит на сцену.
Он улыбался всем.
А мне — делал вид, будто не существую.
И тут вибрация. Звонил Лёша.
Я замерла на секунду.
А потом подняла трубку.
— Слушай, прости меня, моя маленькая… — его голос был тихим, тёплым, будто шёлест по коже. — Я не заехал за тобой, меня реально не отпускали. Это не от меня зависело, правда.
Я молчала.
На губах всё равно появлялась улыбка. Такая странная… Сдержанная.
Где-то между нежностью и иронией.
— Ты придёшь ко мне? — тихо спросил он, почти шёпотом.
Я посмотрела на асфальт перед собой.
На небо.
На прохожих, которые даже не догадывались, какой сейчас у меня внутри диалог.
— Не знаю даже, — ответила я.
Словно невзначай.
Но внутри уже знала. Уже шла к нему.
— Пожалуйста, — Лёша говорил искренне. — Я скучал. Очень. Всё это время. Ты даже не представляешь.
— Ммм… — я хмыкнула. — Скучал, говоришь? А в сторис даже не отписался.
Он рассмеялся, мягко, виновато:
— Да ты же знаешь, я тупой в этих сторисах. Я тебе лично хочу говорить. Всё. Не через лайки. Через себя.
Я на секунду прикрыла глаза, сдерживая нахлынувшую волну чего-то тёплого.
Он умел говорить. Умел попадать в самое сердце.
— Ну всё, давай, пока, — сказала я.
— Подожди… — он будто испугался. — Ты точно будешь?..
— Пока, Лёш. — я улыбнулась шире.
Пусть гадает.
Пусть ждёт.
Вот сюрприз будет.
Когда он меня увидит — в этом образе, с этим взглядом, с этой новой мной.
Пусть почувствует, что терял.
Пусть увидит — и захочет ещё сильнее.
Концерт был прямо на улице, под открытым небом. Передо мной возвышалась огромная чёрная сцена с массивными колонками по бокам, мерцающими экранами и светом, бьющим в небо — всё это создавало ощущение чего-то огромного, почти чужого. Народу было до хрена, теснота, запах пота, алкоголя, сладкой ваты и гари от уличной еды смешались в плотный воздух. Кто-то орал, кто-то прыгал, кто-то уже еле стоял. Но я смотрела только на одно — на сцену.
И вот он вышел. Лёша.
Весь в чёрном, как всегда. На нём была его любимая кофта с капюшоном, спущенная немного на плечи, цепи на шее, и тень от кепки закрывала глаза, но мне не нужно было видеть глаза — я и так знала. У него не было настроения. Он говорил что-то в микрофон: пару фраз, какие-то слова публике — стандартные вещи, которые рэперы бросают в зал перед треками. Типа "где вы, родные", "погнали, ёпта", "сегодня будет жарко". Но я слышала — в голосе не было искры. Было ровно. Пусто.
И я поняла: он думает обо мне.
Музыка хлынула резко, с жирным битом. Бас ударил прямо в грудную клетку, воздух завибрировал. Толпа зашевелилась, начала толкаться, кто-то подпрыгнул, кто-то заорал от кайфа. А я просто двинулась вперёд. Сквозь тела, сквозь чужие руки, плечи, запахи и крики. Я медленно, но уверенно пробиралась ближе, ближе, пока не оказалась почти по центру, прямо перед сценой, среди самых активных.
Он читал — текст был злой, быстрый, чёткий. Ритм держал всех в напряжении. Но я не слушала слова. Я смотрела только на него. На то, как он двигается. Как держит микрофон. Как будто ищет кого-то в толпе. И мне казалось, он вот-вот… увидит.
Ну же. Посмотри на меня.
Ты же чувствуешь. Я здесь.
В какой-то момент, когда я стояла почти у самой сцены и смотрела только на него, ко мне подскочила женщина в чёрной футболке с бейджем. Организатор. Она махнула мне рукой и, слегка наклонившись ко мне, прокричала сквозь музыку:
— Эй! Это Альбина, да? Пойдём за мной. Сейчас ты всё поймёшь.
Я удивлённо посмотрела на неё, но пошла. Мы пробирались сквозь плотные ряды, мимо секьюрити, за сцену, где всё гудело от техники, суеты и беготни. Я ничего не успела толком спросить, как она остановилась, повернулась ко мне и сказала, уже тише, серьёзно:
— Он сам сказал: если ты придёшь — чтобы тебя обязательно провели к нему. Это будет сюрприз. Только жди, мы выведем тебя в подходящий момент.
Сердце бешено застучало. Воздух сзади сцены был тёплый, пахнущий проводами, металлом и адреналином. Я стояла в тени, наблюдая за ним с другого ракурса. Он продолжал читать, уверенно, жёстко, будто держал толпу в кулаке, но я видела — он всё равно был не до конца "там".
И вот, в нужный момент, когда его куплет закончился, и началась вставка другого артиста — динамика сбавилась, и в этот самый момент мне махнули: иди.
Я сделала шаг. Потом ещё. И вышла. Под свет, на сцену. Толпа завизжала почти сразу — волна криков, удивления, визга, словно кто-то дал ток по проводам. Он стоял к краю сцены спиной, слегка обернувшись, ничего не понимая. Ему что-то крикнули сбоку — один из техников, и я увидела, как он поворачивает голову.
И тогда он увидел меня.
У него в один миг исчезло всё напряжение. Всё исчезло, кроме одной — улыбки. Широкой, живой, настоящей, как я давно не видела. Он просто бросился ко мне, не дожидаясь ничего. Обнял, прижал к себе, поднял в воздух и закружил, а я обняла его в ответ, уткнувшись носом в его плечо, забыв про свет, шум, людей, сцену — всё.
Он поставил меня на землю, взял за руку, подошёл к самому краю сцены и, под восторженные визги, заговорил в микрофон:
— Это самая лучшая девушка во всей вселенной. — Он посмотрел на толпу, а потом обернулся ко мне, держась за мою руку, взгляд в глаза. — Я знаю, что я не самый идеальный. Часто косячил. Часто был мудаком. Я не лучший. Но она… она — превосходна. Такая, как есть. Та, кого я искал. И если ты сейчас стоишь тут… — он сделал вдох, и голос чуть дрогнул. — То ты будешь моей девушкой?
Я почти расплакалась. Сердце колотилось в горле, а глаза защипало. Но я улыбнулась и сказала почти шёпотом, но он всё равно услышал:
— Буду.
Он повернулся к толпе, поднял микрофон и заорал:
— ОНА СКАЗАЛА ДА!
Толпа ревела, визжала, прыгала, будто весь мир взорвался в овации. А он повернулся ко мне снова, обнял, прижал и поцеловал. Нежно, тепло, с дрожью в пальцах, которые держали мою талию. Потом он плавно наклонил меня назад, как в кино, не отрывая губ от моих, и сцена просто взорвалась. Люди кричали, визжали, снимали всё на телефоны. А я… Я просто была с ним.
Весь концерт я провела рядом с Лешей. Он не выпускал мою руку, то обнимал за плечи, то тихонько что-то шептал на ухо, вызывая у меня улыбку. Он пел с такой мощной энергетикой, будто в каждом слове был я — как будто каждое слово он пел для меня. В глазах у него снова появился тот самый блеск, который я так любила. Мы вместе стояли в конце сцены, наблюдая, как публика расходится, свет постепенно тускнел, музыка утихала. Всё вокруг казалось волшебным, как будто мы попали в свой собственный мир.
Когда концерт закончился, мы ушли с ним за сцену, в гримерку. Там было много людей — кто-то что-то обсуждал, кто-то поздравлял его, давал воду, менеджер кидал информацию про следующую поездку. Но я была рядом. Он иногда смотрел на меня сквозь суету, как будто проверяя — не исчезла ли я, не сон ли это.
Потом мы вышли через служебный вход. У парковки стояла его машина. Было уже темно, прохладно, воздух чуть влажный — после жары сцены всё ощущалось будто в замедленном кадре. Он сперся спиной о капот, руки засунул в карманы, потом вытянул их и поймал мои. Его пальцы были горячими.
— Я такой идиот… — сказал он, чуть опустив голову. — Ты не представляешь, как мне паршиво. Как я мог вообще отпустить такую бусинку?.. — он посмотрел на меня снизу вверх. — Но теперь я тебя никуда не отпущу. Слышишь? Ни на шаг. Мне плевать, куда, с кем, когда. Я буду с тобой.
Он говорил тихо, но в каждом слове — столько искренности, что сердце щемило.
Я чуть наклонилась к нему, смотрела в его глаза, такие усталые, но такие настоящие.
— Ты такой хороший… — сказала я и обняла его за голову, прижалась лбом к его виску. Он крепко обнял меня за талию, прижал к себе, будто боялся отпустить.
— Ты моя… — прошептал он, почти не слышно, — и больше я этого не профукаю.
Я только крепче прижалась к нему, не в силах сдержать эмоции. Мы стояли так, в свете уличного фонаря, будто в этом мире были только мы.