Глава 5
«Тили-Дили-Дон,
Она с тобою рядом.
Тили-Дили-Дон,
Страшится она взгляда.
Тили-Вили-Ди –
Ее скорей найди,
А если не найдешь –
Малышку ты убьешь.»
Эти строки всю ночь не давали Шону спать. Ему казалось, что он слышал их везде: в пении птиц, в шуршании листвы под ногами, в журчании ручье Ройда.
Услышав их во сне, он больше так и не смог уснуть, точно зная, что это не просто фантазии больного и измученного мозга.
Юноша не сомневался, что это очередные проказы Сабины. Но стоит отдать ведьме должное – она никогда не дурила голову так сильно, будь это просто забавой.
Очевидно, ведьма хотела донести до рекрута что-то важное, но в привычной для себя манере.
Потеряв счет времени, парень всю ночь пролежал в теплой постели так и не сомкнув глаз. Укрытый серым одеялом он то и дело поглядывал то на вензеля на потолке общей комнаты рекрутов, то на чисто вымытое окно, в которое открывало вид на старое дерево. Мысли одна за другой взрывали голову, отчего хотелось выть.
Он вспоминал все: и детство, и лицо любимой матери, которая так не хотела отпускать его.
Евдокия Ивановна была чудесной женщиной, и это знали все. Мать всегда одобряла любой выбор своего единственного сына, но данную присягу Лиге одобрить так и не смогла.
Узнав, что ее мальчик, ее сынок отдал свою жизнь в руки тех, кто не будет ее ценить Евдокия Ивановна сильно заболела.
Шон так и не смог доказать матери, что в Лиге ценят своих людей и его жизнь в относительной безопасности.
Через два года женщина умерла, так и не излечившись от съедающей ее изнутри, болезни. Это был траурный день для всего Ройда. Евдокия Ивановна была самим солнцем. К такому теплому и светлому человеку всегда тянутся люди, желая найти помощь и поддержку. Вот и к ней тянулись. И она раскрывала свое огромное любящее сердце для каждого, желающего согреться.
Она всегда старалась помочь, насколько это было возможно. Каждый житель Ройда знал ее не понаслышке.
Став одним из главных рекрутов, парень совсем лишился свободного времени. Шон был настолько опьянен своим скорым успехом, что совсем позабыл тревоги и обиды больной матери.
Два года пролетели как одно мгновение. Женщины не стало.
Когда она умерла их солнце будто закатилось. У жителей этого города солнца больше не было. Улицы и без того серые будто осыпали пеплом, сделав еще темнее. Многие перестали улыбаться, а единственный сын навсегда остался пленником материнской обиды.
Он так много всего не успел ей сказать. Не успел обнять, произнеся заветное «прости». Не успел согреть ее саму. Ведь солнце тоже нуждается в поддержке, а он ее таковой лишил.
Мысли одна за другой разрывали его изнутри. Прошло уже столько лет, а шрамы на сердце до сих пор болят и ноют, каждый раз напоминая, насколько опрометчивы бывают людские решения. И что каждое из них рано или поздно настигнет тебя прося расплаты.
Кое как выгнал из разболевшейся головы навязчивые мысли о прошлом, мгновенно на их смену в нее влетели другие и, к счастью рекрута, они были более милосердны.
Часовая стрелка на настенных часах, казалось, движется так быстро, что с каждым своим шагом неумолимо вырывается вперед минутной. Один час сменялся другим, а минуты совсем не замечались.
Шон, донельзя уставший от своих размышлений с нетерпением ждал утра, чтобы рассказать друзьям об этом сне и проказах старой ведьмы. Да, сначала он должен был узнать мнение команды, а только потом устраивать допрос с пристрастием. Так будет правильнее.
Утро выдалось на редкость гадким: холод и слякоть, запах сырости, грязные лужи и недовольные лица жителей за окном просто выводили из себя.
Шон, злой и уставший, к слову об усталости: уснуть ему так и не удалось, последней в его голову влетела мысль о жуткой легенде наяды. Он все думал и думал может ли быть это реальным.
В существовании подобных тварей как ангелы и демоны он конечно же сомневался. Он знал и верил в иных демонов – злобных монстров, желающих истребить людей. Любой из жителей Дна был тем самым демоном.
Но злобный черт с рогами и длинным хвостом, правящий братией садистов, пытающих грешников, был выше его веры и слишком недосягаем.
Ну уж об ангелах и речи быть не может. Их попросту нет, ведь ангел – святое безгрешное существо, а таких не бывает.
В этом прогнившем до основания мире нет героев и святых и Шон это слишком хорошо знал.
Даже он – рекрут, сражающийся на благо людей, защищающий жизни от зла был не героем, каким себя считал любой другой солдат, а убийцей. Суровым и беспощадным убийцей. Регулярно его рапира отбирала у детей отцов, у мужей жен, а у пожилых семью.
Он истреблял нечисть, он был тем самым палачом, которого видели в страшных снах все дети дна. Его боялись все тваревы отпрыски и это заслужено.
Шон слишком хорошо знал, что среди живых нет героев или святых, все они были злодеями в этой сказке. Даже добродушный Кристофер. Все они были убийцами под флагом добра.
Вынырнув из серых мыслей бытия Шон все глубже кутался в черного цвета пальто, перебирая ногами по улице ветров.
Через два квартала должно виднеться кафе «Северная Аврора». Именно туда и направлялся парень. Его команда уже верно ждала своего командира, просиживая плетеные кресла и потягивая из малюсеньких чашек чай, а кто и жидкость покрепче.
Шон должен был встретиться с друзьями в уютнейшем кафе Ройда и кто знает, что в этой затее его привлекало больше – долгожданная встреча с товарищами или возможность полакомиться любимыми пирожными с ежевикой.
Опустив пониже голову, парень со всем отвращением к этой погоде, зарылся носом в теплый шерстяной шарф, вдыхая терпкий аромат парфюма и попутно рассматривая тротуарную плитку под аккуратными носами своих черных ботинок.
Совсем скоро оставшееся расстояние до пункта назначения было пройдено, и рекрут ступил на порог небольшого, но уютного кафе, что совсем не вписывалось в атмосферу улицы.
«Северная Аврора» искрилась жизнью. Огромных размеров окна украшали сделанные из дерева стены. По верх окон покоились лиловые ламбрекены, напоминающие командиру альфы любимое лакомство. А на потолке и стенах висели и вились цветы разных оттенков и мастей. Под потолком как радужные дуги висели гирлянды-огоньки.
Когда улица была серой, унылой и будто забытой счастьем, «Северная Аврора» цвела и пахла, принося своим хозяевам огромный доход.
Рекруты уже ждали командира, попивая горячий кофе.
Присли полуспал на мягком кресле, где найденном – не понятно, ведь в «Авроре» вся мебель была сплетена далеко не из мягкого дерева.
Кристофер, поглощая уже явно непервый пончик, сделал смачный глоток из большущей круженции с кофе, а Райли изучал свежие новости из местной газеты, деловито сверля глазами несчастный вымокший листок.
Увидев жалкий вид этого куска бумаги Шон невольно изогнул уголки губ в непроизвольной улыбке. Ему повезло, что дождь закончился до того, как он выдвинулся к месту встречи. Ребятам же, по-видимому, посчастливилось почувствовать себя мокрыми как здешние крысы.
Закрыв за собой скрипучую дверь, Шон миновал ряд столов из темного дерева и направился к друзьям. Внешний вид парня был многообещающим. Все-таки бессонная ночь и головные боли оставили о себе не хилое напоминание на лице некогда улыбнувшегося рекрута.
– Ну наконец-то, – нехотя приоткрыл один глаз дремавший до этого Присли.
– Где ты был? Наш большой друг уже штук десять этих ребят уговорил, – произнес Райли, косо поглядывая на стремительно исчезающие пончики.
– Вообще-то всего лишь семь! – обиженно фыркнул задетый любитель сладкого, дожевывая последний лежащий на тарелки с лиловой каймой, пончик.
– Пытался спать, если вам все еще интересно, – шумно откинувшись на твердую спинку свободного кресла, парень хмуро взглянул на обиженного Кристофера и дразнящего его Рэя.
Все было как всегда, но сегодня он слишком уставший, чтобы уговаривать кого-то замолчать. Потирая виски, Шон, не выронив не слова просто забрал мокрую газету из рук друга.
– Можешь даже не читать. Ничего нового и уж тем более правдивого, – мирно пропел Райли, сложив руки на груди подобно статуэтке примерного солдата.
– Значит, вестником нового буду я, – откинув газету, парень в упор уставился на команду ловя на себе удивленные взгляды товарищей.
– Что ты имеешь в виду?
– Мне приснился сон. В нем не было ничего, кроме небольшого стишка. Что-то мне подсказывает, что это не просто сновидение. Это важно.
– Ты помнишь его? – шепотом поинтересовался Крис, на что получил сдержанный кивок от командира.
Опустив руку в потайной карман теплого пальто, Шон вынул из него скомканный лист бумаги. Положив его на стол, парень попытался распрямить углы листа, проводя по ним руками.
Когда лист стал походить на едва ровный прямоугольник, рекрут зачитал написанные на нем строки:
«Тили-Дили-Дон,
Она с тобою рядом.
Тили-Дили-Дон,
Страшится она взгляда.
Тили-Вили-Ди –
Ее скорей найди,
А если не найдешь –
Малышку ты убьешь.»
Улыбка, которая некогда была на лицах веселых рекрутов быстро улетучилась, и ребята словно зачарованные ловили каждое слово друга, боясь пропустить что-то очень важное.
После долгой паузы и изумленных лиц команды, парень продолжил:
– Это Сабина, – неожиданно для всех произнес Кристофер.
– Когда мы встретили ее на дне, она напевала что-то подобное. Пророчество звезд, ты помнишь? – получив ответ от друга, Рэй продолжил: – Слова были другие, но это начало, оно ведь такое же.
– Возможно вы правы и действительно Сабина приложила к этому руку, я не знаю, но тоже склонен в это верить. Речь идет о чем-то женского рода. Возможно о женщине. Я всю ночь ломал голову пытаясь понять, где найти ответ на эту загадку.
– И не поймешь: видения госпожи редко кому удается понять без ее помощи, прошипел мужской голос, не понятно кому принадлежавший.
Рекруты хаотично закружились, устремляя взгляды в разные углы помещения, но никого не было. Кроме них в кафе никого не было. По крайней мере, им хотелось в это верить.
Еще секунда и в левом углу, где росли пестрые тюльпаны, цветы уныло повесили когда-то яркие головки, а рядом с ними возник силуэт с широкими понурыми плечами.
Это был мужчина. Он обратился к Шону. Это было очевидно.
Неизвестный не был похож на человека. Скорее же на слишком ожившего призрака – вместо глаз на его лице зияли сквозные дыры, зубы, похожие на волчьи клыки были чернее ночи, а тело обвивали выступившие синие вены. Они были везде: на руках, на ногах и даже на лице.
Окутанный черным плащом он вальяжно шагал по рядам деревянных столов, огибая кресла, пока не замер за одним из них.
Это было то самое кресло, за которым когда-то безмятежно дремал Присли.
– Ха-а-а, я чувствую твой страх, – голос существа сошел на шепот и впервые ребята увидели его, подобно змеиному, язык.
Хоть Присли и пытался скрыть охвативший его ужас, получалось это крайне скверно. Раньше ему никогда не доводилось видеть обитателей дна так близко. А уж тем более таких не симпатичных.
Шон же, казалось, вовсе не поддался страху и уже готовый защищать жизни товарищей, опустив ладонь, крепко сжал рукоять, весящей под пальто рапиры.
– Не спеши, друшок, на своих-х руку, поднима-а-ть, – зло оскалившись, прошипел недочеловек, но точно перепризрак.
– О чем он? – Присли будто очнулся от обуявшего его ужаса и взглянул на товарищей огромными от удивления глазами. Казалось еще чуть-чуть и они просто выпадут из глазниц.
Шон закипал от ярости. Его бросало то в жар, то в холод. Он каждой клеточкой своего тела ощущал этот огонь, бушующий внутри него – эту все испепеляющую массу, способную в любое мгновение вырваться на волю и сжечь дотла все живое.
Если уж героем ему не стать, то пусть он будет таким злодеем, перед которым даже сам хранитель Ада приклонит колени.
С каждой минутой парень все больше терял контроль над своим телом – им управлял гнев... Или страх?..
Страх перед тем, что кто-то проник в его склеп и обнажил самый главный скелет.
Голова лихорадочно кружилось и парню казалось, что земля уходит из-под ног. Он больше ничего не слышал: ни этой мерзкой твари, ни криков друзей, пытавшихся привести командира в чувства. Ничего. Его будто накрыло пеленой страха... Или все же гнева?..
Гнев за такую наглость не давал рекруту остыть. Как он посмел залезть к нему в душу? Кто позволил ему так больно уколоть того, кого он должен бояться больше самой смерти?
Оголив лезвие рапиры, рекрут желал лишь одного – стать судьей и карать неугодных.
Крепко сжимая рукоять оружия, Шон думал лишь о том, что будет дальше. Кем он будет дальше без своей команды. Что же еще знает это существо. Нельзя позволить ему рассказать. Нельзя позволить ему убить себя. Нельзя.
Сознание по крупинкам возвращалось в чумную голову рекрута, взор начал яснеть, а рука с рапирой вознеслась вверх, готовая дать отпор.
Рапиру Шон любил больше всего, ведь ярым игроком в области колющих оружий стала именно она. Ее колющая часть, при соприкосновении с телом или его подобием, обычно оставляла глубокие и смертельные раны, а иногда даже протыкала соперника насквозь, что очень помогало в бою.
В умелых руках с таким оружием под мышкой можно смело сокрушать империи и на их месте возводить новые.
– Шон, угомонись, тише, – холодная рука друга схватилась за рукоять оружия, накрывая ладонь разгоряченного рекрута своей. Райли всячески старался поумерить пыл командира. Ему сейчас это было нужно. Но почему он так близко воспринял слова этой мерзости? Почему человек, который никогда не терял самообладания сейчас даже не хозяин собственному телу?
– А я разве не прав-в, мистер Геральди? – по-змеиному зашипел незнакомец, оголив ряд черных клыков.
– Видит сам дьявол, если не заткнешь, то честное слово, я заткну тебя сам, – выругался Райли, опуская руку друга вместе со своей. Он все еще крепко держал оружие Шона, дабы предотвратить еще одну потерю самоконтроля рекрута.
– Не дьявол мне судья, да и судья не дьявол, – раскланялся некто, истерически захохотав и запрыгав как умалишенный.
– Назови мне хоть одну причину, почему я не должен убить тебя?
Ты покинул свою выгребную яму и залез на мою территорию. Нарушил самое главное правило Лиги – дарующей тебе жизнь, – впервые подал голос до этого молчавший Кристофер, собственным телом закрывая шокированного и совсем не способного драться Присли.
– Я пришел не просто так, господи-и-н, – учтиво, но в своей манере, прошипел силуэт, – Моя госпожа желает видеть в-а-а-с-с и ваших друзей-й.
– Кому ты служишь, дрянь ходячая? – поинтересовался Рэй.
– Нашей общей знакомой, – спокойно ответил Крис, не отводя взгляда от скалившегося существа.
– Если господи-и-н не против-в, то говорить я желаю только с ним.
Кристофер усмехнулся, взволнованно поглядывая в сторону Шона. Поведение командира очень волновало его, и он никак не мог понять, что так вывело рекрута из себя.
Усмехнувшись, Крис думал о том, что какой же все-таки проницательный народ эта нечисть – разговаривать с Райли не самое приятное занятие и будь у него выбор, он бы сам избавил себя от такой радости.
Кивнув существу, сотканному из вен, Кристофер позволил ему разговаривать лишь с ним самим.
– Я пришел не воевать, моя задача сопроводить ва-а-с-с и ваших друзей в покои госпож-и-и.
– Зачем она желает нас видеть? И почему я должен верить тебе? Что если ты хочешь заманить нас в ловушку.
– Мне не зачем лгать, это не моя воля – придти сюда, не моя воля и говорить с вами. Не моя воля – жить на этом свете. Моя госпожа так пожелала, а ее воля – моя воля и она свята для меня, – учтиво поклонился неизвестный.
– Как твое имя?
– Диаваль, – гордо прошипело существо.
– Как ты посмел, Диаваль так оболгать рекрута сообщества, благодаря которому ты все еще жив?
– А лжи не было, мой господи-и-и-н, была лишь сокрытая истина. Все мы сотканы из одной плоти и кров-в-в-и. Все мы равны, но все хотят видеть это, – взгляд Диаваля был направлен на сидящего в кресле Шона. Тот начал приходить в себя, а встретившись взглядом с существом, вопросительно изогнув бровь, совсем не понимая, почему же он не выдал его секрет.
Диаваль глядя в глаза командиру альфы будто понимал, чем была занята голова Шона и улыбнулся ему. Только это была совсем не добрая улыбка, она будто говорила «придет час, и ты сохранишь мой секрет».
– Моя госпожа ждет что-то, что вы должны ей отыскать. Она готова помочь, но с одним условием – вы должны вновь даровать ей защиту Лиги.
Услышав, на его взгляд, полную ересь, Райли разразился совсем не добрым смехом. Каждая нота в его голосе была полна иронии, и он совсем не понимал, как такая могущественная ведьма может быть такой наивной.
– А не многого ли она хочет? Камни ей найди, так еще и защиту обеспечь. Никакой защиты не будет, – возмужал Присли, явно от новости о том, что войны не будет. Хотя кто знал, может в нем зарыт огромный военного дела потенциал.
– Передайте эти слова ей самой. Я всего лишь посредник. Мы слишком задержались, госпожа уже ждет вас.
– Черт с тобой, веди, – подытожил Шон, находившийся дальше всех от Диаваля.
Он сидел в неудобном кресле, корпусом наклонившись вниз. Все это время рекрут смотрел на дощатый пол под своими ногами, не зная, как чувствовать себя и что делать дальше. Демон знает его тайну и играет с ним. Куда заведут его такие игры?
****
– Как продвигаются дела в окрестностях Атоса? – мужчина восседал за письменным столом, покрытым золотом. Его резные ножки украшали разные драгоценные камни, но больше всего было малахита.
Малахит – самый любимый камень короля и по его велению весь дворец был украшен в большей части именно этим зеленым самоцветом. Все комнаты и коридоры были не обильно, но оснащены орнаментами и вензелями с участием этой драгоценности.
– Улучшений нет. Люди покидают свои города и стоят под воротами Ориттела, моля открыть двери. Они ищут приют.
– Здесь не помойная яма, чтобы принимать всех, кому вздумается сменить место жительства, дорогой Винсент, – скрывая явное равнодушие к этой теме, первый королевский советник и старый друг Малакай откинулся на спинку роскошного кресла, расшитого золотой нитью и янтарем.
Малакай был привезен из Азии в качестве подарка королю, его раба. Но Сэмюэль разглядел в лице мальчишки-разнорабочего друга и удостоил чести стать своей правой рукой.
Он был для Его Величества братом, которого не хотела принимать общественность.
– Но, сэр, в чем виновны люди? Они всего-то хотят жить.
– Их вины нет, Винсент, – потягивая буквы, будто пробуя их на вкус, пропел мужчина, – А раз нет вины, то и внимания они не достойны.
– Это же бесчеловечно. Мы одну землю топчем и под одним небом скитаемся. Не уж то вам совсем не жаль? – не унимался старик, никак не понимая откуда у этого раба так много любви к себе и желчи к ни в чем не повинным людям, оставшимся без крова.
– Тебе ль меня учить, старик! Забыл с кем говоришь?
– Уж помню, господин, – старик застыл в учтивом поклоне, а искоса взглянув на Малакая, прошептал:
– Погубит Вас гордыня. Не сегодня так завтра и ваши стопы босыми будут топтать землю с той стороны ворот...
– Что ты там мямлишь?
– Здоровья Вам желаю, сэр, здоровья.
Одобрительно кивнув и слабо улыбнувшись скорее от вежливости, чем от сердца, Малакай ждал прихода друга. Ему о многом хотелось с ним поговорить.
До пропажи принцессы Одетт Сэмюэль обещал Каю отдать сестрицу в жены, хоть та не поддерживала их задумку и платье белое грозилась не надеть.
Его Величество считало, что этот выгодный союз навсегда сплотит его с другом и народ наконец признает в лице раба правительский чин, а сестра к мужу привыкнет. Как говорится стерпится-слюбится.
Плохого любимой сестре Сэмюэль не желал и считал друга завидным женихом. Думал он, что та в силу своего юного возраста не может понять, какое счастье постучалось в ее двери.
Как бы сильно Его Величество не стремилось награждать Малакая, дабы придать ему важный вид, люди все равно потешались над зазнавшимся рабом в королевском платье, а сплетни росли как снежный ком, вот-вот готовый свалиться на всех, кто поддерживает мальчишку.
Сам виновник торжества же людей готов возненавидеть за их жестокость. Он всегда считал, что достоин большего, чем было уготовано судьбой.
«Почему они так бессердечны?» - рассуждал человек, называя подданных мусором, не достойным внимая.
А зачем оно им? Они же ничего не достигли в этой суровой жизни, не то что он.
Вот и сейчас угождая своему самолюбию Его Величество Король Малакай восседал на троне правящей династии. Находясь в тронном зале, он всегда примерял себе такую желанную роль – правитель семи морей.
Он высокомерно озирался по сторонам, явно представляя, как падут к подолу его платья обидчики, что больнее уколоть пытаются; как царская дочь колени в кровь сотрет, умоляя взять ее под свое крыло, и он возьмет, ведь в его сердце есть жалость и доброта к просящим.
Таким был Малакай, человек, которого и человеком-то назвать сложно. Это был зверь среди людей. И не знало его сердце большей радости, чем власть.
Лишь о власти грезил раб. Ее лелеял перед сном. И ей не мог он надышаться.
Это было существо, не признающее ни любви, ни жертвенности, ни сочувствия. Он признавал одну лишь власть и лишь в нее он был влюблен...
А тем временем в Ройде Сабина уже ждала рекрутов, огибая взглядом смрадные кучи мусора вокруг себя.
Она вспоминала, как когда-то ее семья жила в Лунном королевстве. У них был большой светлый дом, где всегда смеялись дети и пахло свежей выпечкой.
Мама Сабины хоть и была ведьмой, но имела невероятно чистое сердце, которое даже не всем людям было присуще, не говоря уже о нечисти.
Серсея собирала лечебные травы и изготавливала из них зелья и мази, а потом бесплатно лечила всех нуждающихся. Порой даже юную принцессу приводили к порогу их дома, когда та серьезно захворает.
Сабина сидела на сырой земле, крепка держа в руках кружку с чем-то горячительным и вспоминала такое родное лицо матери.
Она старалась вспомнить все: ее смех, запах ее шелковистых волос, теплоту любящих рук... И тот день... День, когда разбились все надежды на «Долго и счастливо». День, когда ее не стало.
Когда он убил их всех: младшую сестру, зверь не пощадил даже отца, который был обычным смертным. На нем не было ни клейма демонического отродья, ни вины, ни греха за грязную кровь. Он был одним из тех людей, кому не посчастливилось всем сердцем полюбить ведьму. Но и он не выжил...
Все произошло будто одним мгновением. Вот жила семья, а теперь труппы ее членов разбросаны по закоулкам улиц. Вот было счастье, а теперь остались лишь кости.
Сабина не хотела жить, но лишь одна мысль заставляла ее каждое утро открывать глаза и радоваться новому дню – мысль о том, что придет час и короля сразит неистовый огонь утраты. И Его Величество милейший царский сын склонит колени пред яростью того огня, что испепелит его изнутри. И этим самым огнем должна стать именно она. Именно она станет стихией, что уничтожит его.
«Семя войны было посеяно много-много лет назад, но пришло время, и оно пустило росток. Я выращу цветок и принесу его к твоему надгробию», – вторили мысли ведьмы, пока та, сделав глоток бордовой жидкости, любовалась заходом солнца.
– Ждите, Ваше Величество, скоро мы встретимся вновь, – ведьма крепко сжимала емкость с красным вином, тихо радуясь чьей-то скорой смерти.
И как же она была рада, что двадцать один год назад оказалась в нужное время, в нужном месте. Очень скоро Сэмюэль потеряет все, а Ориттел обретет давно потерянное.
Из сладостных мыслей ведьму вывел грохот где-то поблизости.
В воздухе разносились звуки жестокого танца кинжалов, стальным ревом пели сабли, поражая чью-то плоть, а серебряные пули ковром устилали холодную землю.
– Вот и мальчики, – оскалилась Сабина, слегка улыбнувшись от мысли об одном из них.
– Давно пора, – сделав большой глоток горячительной жидкости, ведьма как по волшебству вскочила с ледяной земли, бросила чашу наземь и оставшееся вино расползлось по земле подобно крови, пролитой в бою.
Еще минута и ведьма вальяжно плыла навстречу кричащему оружию. Навстречу смертям.