Жар раздора
Дверь захлопнулась перед лицом, оставляя Серафина наедине со своим гневом. Да что только этот гордый ребенок о себе возомнил! Ярость трещала где-то внутри, заставляя сжимать челюсть и кулаки. Идти за Клеменсом не хотелось, да и так тупо стоять в коридоре, сверля дверь взглядом, тоже было не лучше перспективой. В комнате что-то странно скрипнуло, а затем глухо ударилось. Уже придумывая новую язвительную фразу, Серафин зашел внутрь, но никого не обнаружил...
Оконные створки трепыхались под натиском ветра, указывая, каким образом альв скрылся из помещения.
Клеменс замер на крыше, подставив и без того мокрое лицо яростным потокам льющейся сверху воды. Что-то в нем перевернулось, с треском надломилось, когда он услышал рассказ Луца, особенно ту часть, что была уже после «смерти» альва. Конечно, Клеменс подозревал, что не всё так просто с Серафином – не настолько он уж и глуп или наивен. Старшие много раз учили не доверяться каждому встречному, но будет ли справедливым судить каждого с первого взгляда?
Конечно, нет.
Вот альв и доверился, обжигаясь о свою наивность. Пока не буквально, но то ли еще будет!..
Руки затряслись от пронизывающего, мокрого холода и нервов, пока что-то тяжелое ужасно давило на грудь, мешая дышать. Где-то внутри поднималась удушливой волной паника похлеще той, что гнала его прочь от Воронов. Перед глазами не было ничего, кроме искаженного ожогом лица: спаленные ресницы и брови, сгоревшие веки и этот ужасный глаз, что, казалось, скоро просто выпадет и покатится.
После своего пробуждения Клеменс прекрасно помнил запах жженой плоти на одежде, но не мог и представить, что всё было так! Сейчас его сознание рисовало ужасные картины произошедшего, хотя он и знал обо всём лишь с уст Луца. Начинало казаться, что стоит вернуться в комнату и Серафин прибьёт и его за неудобство. Лишь вопрос времени, когда альв окажется в том же огне, что и злополучная деревня.
Дышать становилось сложнее.
Клеменс прекрасно помнил недавний побег из деревни, как бы не хотелось забыть. Да, затолкать мысли об этом в глубь сознания получалось, но не так надолго, как хотелось. Шагать вслед за Серафином по расплавленному металлу двери, ступая в огненные отпечатки, было непривычно, почти тяжело. «Оказывается, иеле настолько сильны...» – подумал Клеменс тогда. Пусть альв, но ему не была доступна подобная мощь, такая легкость и свобода управления настолько своенравной стихией.
В основе его воли был страх.
Клеменс однажды ошибся, отвлекся – и теперь знает, каково это.
Нет, он не умирал в огне, как Луц и его сотоварищи, но тогда Клеменс был ребенком – ему казалось, что он почти погиб. К счастью, родители успели на помощь отпрыску. Длинные волосы пришлось остричь совсем коротко, и больше никогда не решаться их отрастить. А вот деревне некому было помочь: старосты сгинули в огне первыми. Они поторопились к пленникам после краткого разговора и столкнулись с ними на середине пути. Серафин толкнул Клеменса вперед, но запах жженой плоти на самой периферии преследовал его вплоть до храма.
Ступать по объятому пламенем пути было до одури страшно: перед глазами плыло, а руки тряслись, почти как сейчас. Альв ступал за своим спутником на подгибающихся ногах, торопясь убраться оттуда. А тот, будто назло, не торопился. Его уверенные шаги и пустое лицо вряд ли когда-нибудь покинут память альва. И эти жуткие, абсолютно чудовищные глаза... Они точно видели столько же смертей, сколько само пламя Раскола. Теперь-то Клеменс в принципе сомневался хоть в каких-то зачатках доброты в этом существе, бок о бок с которым провел несколько дней.
Решение было принято моментально – бежать. Немедленно. И даже слабый голос разума, пытавшийся шепнуть, что уж ему-то Серафин вредить вроде бы и не желает, был заглушен первобытным страхом. Резко подскочив, Клеменс поспешил спуститься. Все бы было хорошо, будь сейчас ясно и сухо, но крыша из-за погоды оказалась очень скользкой. Один неосторожный, опрометчивый шаг, и альв покатился вниз, цепляясь ногтями за крышу, упираясь всеми конечностями. Ногти ломались до крови, с ладоней и пальцев сдиралась в мясо нежная кожа.
Скольжение по крыше вниз закончилось быстро, так же неожиданно, как и началось. Альв повис на одной руке на карнизе, отчаянно вцепившись скользкими пальцами в его край. Сердце заполошно стучало в груди, отдаваясь в висках с каждым ударом чудовищной болью.
Перепугался.
Почти до смерти перепугался.
Зато такая эмоциональная встряска оказала эффект немедленный и болезненно отрезвляющий. Одну тревогу перекрыла другая – куда более весомая и реальная, близкая. Правда, долго висеть не пришлось. Альв заметил, что под ногами оказалось то самое пресловутое окно, с помощью которого Клеменс торопливо сбежал. Через него же альв вернулся в комнату.
От Серафина ожидалось что угодно: от резкого удара по голове и до моментального всполоха огня под злодейскую речь или без оной. Половица под ногами угрожающе заскулила, нагнетая атмосферу еще сильнее. В темноте раздался еще более ужасный звук, что-то вроде хлопка чего-то на полу. Нервы, натянутые до предела, едва не лопнули с отчаянным звоном. Клеменс уже успел вообразить, как Серафин в углу бросил мешок, чтобы потом вынести его бренное тело, а может, наоборот, уже с кем-то внутри, в назидание. За спиной прогремел раскат грома, заставляя альва в ужасе подпрыгнуть под аккомпанемент заполошно стучащего сердца.
А вот последующая молния озарила картину совсем уж умиротворенную, вовсе противоречащую ожиданиям. Серафин спокойно посапывал на кровати, сбросив на пол подушку. Его лицо отражало абсолютное спокойствие, будто и не его вовсе ранее обвинили в страшных действиях. Клеменс подкрался ближе, поднимая тяжелую перьевую подушку с пола. Он стоял около кровати, нервно сжимая её в руках. Голубой взгляд злобно впился в спящего, недобрые мысли всё кружили и кружили, врезаясь друг в друга, словно нерадивые птицы.
Недовольно выдохнув, альв кинул подушку на Серафина, затем вышел из комнаты.
Осознав собственные мысли, Клеменс раздраженно цыкнул и припустил по коридору вниз. За спиной еще слышались недовольные вопли сначала Серафина, потом уже давно уснувших постояльцев, которых разбудил спутник альва. Сейчас чужой сон Клеменса мало волновал. Постояльцы давно разошлись – кто отправился обратно в путь, кто в свою комнату. Через первый этаж, под заинтересованные взгляды корчмаря и орка рядом с ним, Клеменс вышел к купальне – маленькой пристройке, которые часто бывают около таверн и харчевен.
Мыться юноша не планировал, он и так промок до нитки. Альв лишь попытался выжать всю влагу, вкладывая в это действия огромную долю гнева. Да, так просто прежний страх и горе сменились чистой яростью. Значит, Клеменс должен тратить всего себя на бессмысленные истерики, когда Серафин просто спокойно спал?! Новый поток эмоций, уже гневных, подкатывал к горлу, заставляя давиться своими чувствами. Костяшки белели, а ткань уже становилась дубовой от того, как Клеменс её скрутил. Так, во всём смятом и влажном, он вернулся на первый этаж корчмы. Дождь все еще лил, но уже куда с меньшим энтузиазмом: альв не так уж и сильно промок, торопливо преодолев расстояние от купальни до входа. В зале были только туссер и орк, которые с тяжелыми сочувствующими взглядами преградили альву путь на второй этаж...
Ночь или, вернее, ее остаток, обещали быть долгими.
Утром Серафин так и не обнаружил Клеменса на соседней кровати, что заставило элементаля скопить еще большую обиду где-то внутри: сам что-то не понял, додумал, утонул в эмоциях вместо разговора. Еще и влез непрошенно – действительно сущий мальчишка. Натянув сапоги с мерзким скрипом и надев накидку, Серафин отправился на первый этаж. Проснулся он по своему обыкновению рано, но с первого этаже уже слышалось копошение и нежный запах утренней пищи. Духовно сыт не будешь, так что Серафин успел пристраститься к пище смертных и с интересом ожидал повода попробовать что-то новое. Живот болезненно свело, напоминая, что вечером они так и не смогли нормально поесть.
На первом этаже, к большому, но непоказанному удивлению обнаружился Клеменс.
Он вёл свои простодушно-вежливые беседы с корчмарем и орком, неожиданно нарисовавшемся рядом. Серафин потер затылок, после вчерашнего вечера как-то не желая даже и подавать знак о том, что он здесь. Клеменс заметил его первым. Серафин ожидал в его поведении чего угодно, но не вымученной, нарочитой улыбки. Под синими глазами пролегли темные синяки, явно давая понять, что мальчишка очей всю ночь не сомкнул, а руки были кем-то заботливо забинтованы. Для чего только?..
Серафин усмехнулся, но скорее горько, чем язвительно.
– Доброе утро, Серафин! – болезненно прохрипел альв, растягивая губы в неестественной улыбке.
Корчмарь и его приятель тоже вели себя вполне дружелюбно, так что, хотя и с опаской, но Серафин за стол присел. Принюхиваясь к запахам откуда-то из-за спин орка и корчмаря, Серафин молча уставился на альва с его собеседниками. Мальчишка выглядел не просто невыспавшимся, он выглядел болезненно. Хуже даже, чем когда под дождем они с Серафином пришли в корчму.
И тут Клеменс, подтверждая смутные опасения своего спутника, оглушительно чихнул. Почти сразу же парнишка отчаянно закашлялся, сотрясаясь всем телом.
«Заболел,» – с тихим отчаянием сделал вывод альв, как и все его окружающие.
–Как спалось? – со слишком широкой улыбкой, особенно в свете их вечернего расставания, поинтересовался Клеменс, отвелекаясь от собственного плохого самочувствия. Орк и корчмарь, будто давая им время поговорить, отошли к местной кухне.
— Если бы всякие недоросли не кидались чем ни попадя – сон мой был бы сладок.
Серафин скрестил руки, откидываясь назад, пока стул немного не отклонился. Как-то виновато Клеменс потупил взгляд, не зная, как и перевести тему. К счастью, к столу воротились двое мужчин, что позволило альву не ломать над этим голову. Он, радостно улыбнувшись им, начал:
— Прошлым вечером нам так и не довелось познакомиться с Деяном, именно он и владеет этой корчмой, — Клеменс представил вчерашнего их знакомого Серафину. – А это Агний, – произнес альв, показывая на новое лицо в компании разливающего, – как я имел любопытство спросить, коллега Деяна.
Орк стоящий рядом с туссером как-то даже приосанился, стоило представить его как совладельца заведения. В руках у обоих мужчин были тарелки с едой, а также напитки. Серафин чуть приподнял темные брови и неодобрительно взглянул на Агния. Орки, которых он помнил, порой даже и говорить нормально не могли, что уж говорить о мирной «коллегиальной» жизни, чем бы она ни была.
Чёрные брови нахмурились. В каком-то роде и выглядели те орки иначе. Этот не был низок, зато вышел уж больно худощавым для своей расы. Серо-синяя кожа казалось бледной, но на фоне белизны волос играла выгодным контрастом. Также контрастировали с кожей и нижние выпирающие клыки. А на кончике изогнутого носа красовались глупые, круглые очки в тонкой оправе.
Весь этот орк в сравнении со своими собратьями, каковыми их смутно помнил Серафин, выглядел каким-то слишком уж тонким.
— Знаю-знаю, какая молва об орочьем роде ходит, – тут же торопливо заговорил Деян, заметив хмурый вид Серафина. – Я и сам, как туссер рожденный в годы Раскола, никогда бы и не подумал, что нрав орка может быть столь кроток.
С большим доверием Деян посмотрел на Агния. Орк молчал, но кожа его приобрела новые краски.
Серафин как-то неопределенно фыркнул в ответ, и, не сводя изучающе-недовольного взгляда с орка, укусил булку хлеба, взятую с тарелки. Правда, внимание его быстро переключилось на самого младшего из присутствующих, стоило Клеменсу зайтись в сильном кашле.
– И кто с тобой, таким болезненным, возиться будет? – темная бровь Серафина иронично взметнулась вверх. Мужчина смотрел на подопечного с некоторым укором.
– Я-я подавился просто, – тут же неубедительно попытался оправдаться альв. – Воздухом.
Клеменс еще пару раз сдержанно кашлянул: видно было как от сдерживаемых порывов лицо его покраснело, а глаза намокли, болезненно поблескивая. Деян, что и так просидел на ним всю ночь, как-то устало и смиренно, родительски вздохнул, подвигая к альву кружку с прозрачно-зеленым напитком. От него шел приятный аромат трав: такими во всех деревнях отпаивают больных. Особенно везет тем, у кого есть знахари-тусееры: уж кто-кто, а «оборотни» толк в травничестве знают.
Клеменс благодарно, но устало улыбнулся и схватил кружку. Силы расходились по телу с каждым теплым глотком снадобья, становилось как-то даже дышать легче. Да, туссеры недаром зовутся лучшими травниками и знахарями.
– А не спал всю ночь-то отчего? – Серафин со своим любопытством никак не унимался.
Прозвучало немного язвительно.
– С тобой заснешь... – тихо процедил альв, тут же замолкая. Фраза была двусмысленной, но все присутствующие знали, что эту ночь «голубки» провели порознь: Серафин спал, орал и снова спал, как грудной ребенок, а Клеменс отходил под присмотром Деяна.
– Ты не дерзи, мальчишка, – тут же огрызнулся элементаль. Говорил он жестко. – Если ты из-за слов того безумца, то, чтобы понять меня, тебе придется подрасти еще.
Клеменс ошарашенно распахнул глаза. Вот же ж!.. Иеле.
– Понять?! – взвился альв. Жесткий, спокойный тон ужалил. Такое отношение больно хлестнуло по и без того саднящему сердцу: вчерашний вечер потонул в море тревог. – Я не желаю ничего понимать! – с каждой фразой голос Клеменса становился все громче. – Это всё невозможно оправдать: ни твоё отсутствующее раскаяние, ни твоё до омерзения спокойное поведение после того, что ты сделал!
Альв подскочил с места, нависнув над столом и яростно глядя в полыхающие глаза напротив. Повисло опасное молчание, оно едва не потрескивало в воздухе. И оба парня, ставшие его причиной, были похожи на две вспыхнувшие спички: того и гляди, полыхнет вся корчма, коли вздохнешь неверно. Деян и Агний молчали, чуть отодвинувшись от бранящихся и лишь изредка стукая приборами по своим тарелкам. Лезть в разборки парочки они не желали: по опыту знали, что, мало того, попадут им под руку, так и испортят все. Вот разойдутся – там и голос подать можно, а сейчас нет, тут страсти кипят до безумия.
Серафин нахмурился, но голоса в ответ не повышал:
– Именно поэтому тебе нужно подрасти. Ты ничего не смыслишь ни обо мне, ни о том, как ваша жизнь устроена. – элементаль небрежно откинул прядь волос с лица и, внимательно посмотрев в глаза младшему, закончил. – Ты не сможешь вечно быть справедливым. Слишком пристрастное, серое понятие.
Спокойный тон Серафина обжигал даже больше, чем когда мужчина повышал голос или был чем-то недоволен, раздраженно шипя на спутника. Сейчас он звучал твердо, уверенно, взросло, заставляя Клеменса разгораться сильнее, уязвляя и раня, попадая по самым болезненным точкам души альва. Младший сильнее надавил на стол, пытаясь унять смятение в сердце. От такого напряжения руки его дрогнули, а мышцы налились болью. Он, потомок самих Делакуров, и не сможет быть справедливым?! Да не бывать такому!
Серафин выжидающе молчал: он прекрасно понимал, что их нравы одинаково яркие и играть на этих контрастах, как обычно, ему сейчас совсем не хотелось. Но начатый диалог задевал обоих: Клеменс все еще смотрит на мир сквозь свой максимализм – Серафин вдруг заметил в нем что-то отдаленно напоминающее его самого в далекой юности, еще на заре бесконечной жизни элементаля, а сам Серафин, точнее даже Игнис... Он понял, что справедливости, по сути, и нет, во времена Раскола, когда гнев его и остальных сотряс, едва не уничтожил мир. Справедливость никогда не касалась божественного. Почему-то, даже не помня прошлого, Серафин был уверен, что само это понятие придумали смертные, но никак не боги.
– Ты действительно монстр, так и знай! – подвел черту их ссоре Клеменс, непримиримо поджав губы. – Я лучше один пойду дальше, чем буду бояться за свою шкуру!
– Да и иди, мальчишка, – хмыкнул элементаль, пожав плечами, – кто тебя держит-то?
Серафин усмехнулся, ни капли не веря в такие, как ему думалось, детские угрозы.
Клеменс же моментально отвернулся, направился прочь, к лестнице на второй этаж, заносчиво вздернув нос.
– Эй, действительно собрался? – Серафин схватился за чужую руку, что тут же была из хватки грубо вырвана. Элементаль иронично приподнял брови. – Ну иди, мальчишка, иди.
Стоило Клеменсу, злобно топая, скрыться на втором этаже, Серафин вальяжно закачался на стуле, всё так же не ожидая от его истерики хоть каких-то последствий. Вот только, за спиной выросли две высокие фигуры. Останавливая балансирование гостя, Деян положил свою большую ладонь на чужое плечо, заставляя Серафина настороженно обернуться, внутренне подобравшись.
– Не стоило тебе так с ним говорить, вы ж не чужие друг другу души, – голос туссера звучал без упрека или поучения, скорее сочувствующе. Орк закивал, соглашаясь с совладельцем.
– Я же даже не повысил голоса, – пожал плечами Серафин и хмыкнул, – да и какие мы не чужие-то? Самые что ни на есть чужие, – он скрестил руки, кривя губы в усмешке.
– В тебе сейчас говорит обида, – отечески откликнулся Деян, все еще удерживая на плече собеседника руку. – Не стоит из-за одной ссоры отворачиваться от близких, – продолжил он говорить о чем-то, чего Серафин уж точно не понимал.
Да что у них тут в мыслях у всех?!
– Чего-о-о? – лицо элементаля вытянулось. – Буду я ещё на этого умника обижаться! – огрызнулся Серафин и гордо фыркнул.
– Как бы там ни было, не стоило принижать его, – покачал головой туссер, мягко подводя итог. –В чужую голову свои знания не вложишь, от ошибок тех, кто не слушает, не спасешь. Тем более заболел паренек, ему сейчас и без того тошно.
Повисло молчание: оно не было напряженным или злым, скорее дающим время что-либо осознать.
Серафин призадумался. Возможно, если бы кто-то так разговаривал с ним, элементаль и сам бы вскипел. Да даже не просто возможно – точно! Он в принципе мог вскипеть буквально по любому поводу. Неловко почесав затылок, мужчина решал, как же теперь поступить: отпускать мальчишку одного было бы настоящим убийством, ведь события минувшего вечера должны были оставить свой след, и оставалось только молиться, чтобы не кровавый.
Пропуская через себя всю перепалку, смотря на нее со стороны пусть и не Клеменса, но наблюдавших корчмарей, Серафин уже и выглядел даже как-то виновато: всё-таки он сам привязал Клеменса к себе, сам вытащил из-за черты, и сам не дал понять, что после всего этого вреда он ему не причинит, как бы там ни было. Внезапно перед глазами, на подносе, появилась миска с горячим супом из какой-то птицы.
– Иди, отнеси это ему, поговори как-то. Уж нам-то с Агнием лучше знать, как там всё устроено.
Серафин всё ещё ничего не понял, но, ради приличия, кивнул. Поднявшись с места, он взял поднос и, размышляя, как было бы лучше извиниться, направился в комнату.
Всю дорогу Серафин искренне пытался разобраться в себе. Почему-то после разговора с Демьяном и Агнием ему стало казаться, что они с Клеменсом действительно уже не просто незнакомцы. Выбираясь из темницы они действовали как товарищи, настоящая команда, и эта ситуация не могла не сплотить их. Тем более Серафин рассчитывал раскрыть талант мальчишки к огненной магии, а значит стоит и чувства того учитывать. Кому, как не элементалю знать, что все дети пламени будут эмоциональны и своевольны. Наверное в них даже больше независимости, чем в детях ветра. Дверь в комнату была решительно отворена ногой.
– Мальчишка, ты там это... Не обессудь в общем! – взгляд предательски потупился, уткнувшись в поднос с тарелкой. – Я совсем не то сказать хотел, не обижайся, в общем кхм...
Даже такое извинение очень тяжело давалось Серафину. А в ответ – тишина.
Серафин нахмурился, поднимая глаза.
Неужто мальчишка и впрямь до сих пор дуется? Но в комнате Клеменса не оказалось. Так же, как не оказалось и его плаща, и дорожной сумки со всем награбленным... Серафин осторожно поставил поднос на прикроватную тумбу и двинулся к открытому окну. Проклято оно или зачаровано что ли, чтоб альв только через него сбегал?..
На залитой солнцем улице виднелись аккуратные следы в грязи, а где-то вдали блеснула белесая макушка.
– Эй, королобый, вернись сейчас же! – закричал Серафин, высунувшись в окно больше, чем наполовину. Но Клеменс уже не слышал. Не хотел слушать, если точнее – острый слух уловил по ветру эту фразу.
Но альв не остановился, хлюпая по грязи куда подальше от этого места. И от этого существа. Какое-то время он действительно ещё подождал в комнате, но когда Серафин не пришел извиняться - Клеменс окончательно сделал выводы. Значит, для кого-то вроде элементаля ничего не значат жизни простых смертных.
«Но это ведь не справедливо по отношению к Серафину», — думал Клеменс, чувствуя, как от этих слов в груди что-то ломается. Он мог бы остаться, попытаться всё объяснить, но он был и правда слишком юн и разгорячен. Он не мог простить того, что устроил мужчина, и не знал, как смириться с тем, что он должен простить. Да, Серафин спас мальчишку целых два раза, но что если Клеменс где-то ошибется и окажется сожжен в ту же минуту. Холодный ветер, пробирающий до костей, пытался отшвырнуть Клеменса назад. Эти порывы будто пытались заглушить все эмоции, заставить Клеменса подумать получше. Но было поздно. Он уже ушел и чувствовал, что назад пути нет.