Перед ликом многоликого
Небо хмурилось. Дождь не накрапывал, но грозовые облака, затмевали люминис и неслись по небу, подгоняемые ветром. Его прохладные порывы яростно налетали на лес, цеплялись за ветви деревьев, с силой раскачивая их, и будто обтекали Серафина, когда Клеменсу приходилось отбиваться от собственного беспокойного плаща и придерживать уши. Конечности ломило то ли от не выветрившейся отравы, то ли от недосыпа, удара по голове и некоторого шока, то ли от резко меняющейся погоды. От старших Клеменс когда-то слыхал, что маги изначального континента были настолько сильны, что погода менялась по расписанию от сезона к сезону. Был бы Клеменс главным - тоже ввёл бы такую систему. Сейчас же израненная природа была нестабильна: ревела сильными дождями слишком часто, а в терру из-за густых снегов и озлобленных колючих холодов жители деревень просто погибали.
Серафин был хмур, как небо, как-то чересчур молчалив, даже серьезен. Удивительное дело: не язвил, не спотыкался... Только молчал и угрюмился, двигаясь торопливо. От этого у Клеменса внутри что-то сжималось, дурное чуяло поди, а может сказывался ужасный голод: в деревне они не то чтобы успели позавтракать. Или забрать вещи. Клеменс даже начал переживать, что мужчина злиться на него. Всё таки это Клеменс был настолько наивен и глуп, что завёл их обоих в самую настоящую ловушку. После такого Клеменс тоже не хотел бы сам с собой разговаривать. Серафин по земле ступал быстро, уверенно, будто отмеряя каждым шагом неумолимо утекающее время до чего-то недоброго. Как вестник беды... Еще и полы его накидки, развевающиеся при ходьбе, но не от порывов ветра...
Клеменс выспросить что-то у Серафина и не пытался, молча спеша след в след, дабы еще большей беды не навлечь. В его голове тоже роились свои размышления, явно отличные от размышлений старшего, но не менее тревожащие.
Больше всего в этой тишине Клеменс думал о справедливости. Справедливо ли с ними обошлись в деревне - вопрос глупый, конечно. Больше его волновало справедливо ли они обошлись с деревней. Когда они убегали, он не смог отказать себе в том, чтобы оглянуться назад, на сгорающее поселение.
Совсем недавно так горела и его Глафланта...
Перед глазами вновь появились образы. Горящие избы, дорожки, усыпанные телами и Воронов, и Делакуров. Самое страшное - лица младших братьев и сестренки сквозь пелену огня. Если бы он только мог что-то изменить... Клеменс вздрогнул то ли от мыслей, то ли от прохладной капли, упавшей на макушку, как напоминание об испортившейся погоде. Мысли Клеменса сменили направление: не можешь что-то решить – подумай о другом. Детское правило всегда работало, а ответ находился вскоре после смены объекта размышлений.
Огонь пугал.
Альв давно уже и забыл, как ему казалось, этот первобытный страх перед своей стихией. Но сегодня тот восстал из пепла, обнимая Клеменса колючим одеялом, пока тот ступал за своим спутником, покидая деревню, погибающую в огне. Отношения Серафина с огнём были настолько тесными, что Клеменс опасался того, что собственный его страх огня и на общении со старшим отразится. Хотя... оно и немудрено. Клеменс вывалил этому мужчине всю свою биографию, но до сих пор не знал, что тот из себя представляет. Чиста ли его душа? Оскверненный ли он монстр? Загадочное слово «элементаль» ничего не значило для мальчика, от которого религиозные книжки иногда даже прятали. Только сейчас Клеменс задумался насколько это странно для его верующей матери.
Шли они сравнительно недолго и даже в какой-то мере неспешно. После побега из леса, а потом и из такой мирной и гостеприимной на первый взгляд деревни - любой путь, на котором не возникает проблем, уже казался чудом. Конечной целью их оказалось... Очередное напоминание о древней цивилизации. Когда-то белоснежное здание, сейчас поросло мхом и вьюном, а витражные окна с какой-то смиренной печалью глядели на прибывших путников. Рисунки цветного стекла изображали некоторые фигуры. Может, божественные – различимо это было скверно: витражи давно разбились и потускнели, не теряя при этом благородство и красоту.
Здание, вероятно, было давно заброшено. Тем не менее, слишком явно прослеживались следы былой роскоши: белый камень, позолота на резных орнаментах, величественные колонны у входа – но не менее явным было и запустение, покинутость. Лес вокруг хранил траурное молчание, и даже под взволнованными, сильными порывами ветра не шелестел.
Дышать было тяжело, воздух здесь казался слишком чистым, и эта чистота не желала касаться порочных легких. Клеменс закашлялся: нос неприятно терзало, как терзает мороз в самую холодную терру, даже в горле запершило. Альв неосознанно подобрался, тревожно оглядываясь.
В прошлый раз руины чуть не стали его могилой.
Серафина же ничего не тревожило, но он все также молчал и почти бездумно двинулся внутрь, поднимаясь по разбитым ступеням. Кое-где через лестницу даже проросли крепкие деревья, занавешивая вековыми ветвями путь. Они казались траурными стражами этого места, но перед Серафином, будто узнавая или пугаясь, почти расступались, убирая ветви с прохода. Если здесь настолько поросло - не оставалось и сомнений, что пустует здание с век минимум. Клеменс был так молод, что дораскольные времена всегда казались ему какими-то байками старших, а сам он не видел какого-то великолепия в принципе. Рядом с его деревушкой, Глафлантой, был всего один храм - покосившийся и деревянный. Уж точно не чета этому, пусть даже он и в заброшенном состоянии.
Серафиновы тонкие черные пальцы с какой-то осторожностью скользили по старым свечам, что тут же зажигались, уютно освещая хмурое окружение, и скользили по белоснежным колоннам, где вился темно-зеленый, почти черный плющ. Честно сказать, Клеменс готов поклясться, что он был чернее вороньего крыла, особенно в свете веселых огоньков пламени на фитилях.
А ветер все сходил с ума вокруг этого странно-торжественного и гордого в своем покинутом одиночестве места. Клеменс, застывший у подножия лестницы, поспешил нагнать своего длинноволосого спутника и пошел рядом с ним, осторожно поглядывая на того.
Лицо Серафина не имело никакого выражения и было пустым, даже яркие, янтарно-огненные глаза потемнели, теряя свой привычный блеск. Но при этом черты лица мужчины стали будто резче и глубже в рассеянных отсветах пламени, придавая тому какое-то потустороннее величие и очарование. А вот узор на накидке, в противовес болезненно потемневшим глазам Серафина, словно ожил, ярко посверкивая огненными оттенками. Здание, в которое они вошли было небольшим, но достаточно просторным и светлым даже в сумерках.
– Давно же здесь никого не было, – нарушил внезапно молчание спокойный голос Серафина.
– Давно, – повторило, подтверждая слова длинноволосого мужчины, необычное эхо.
Внешнее запустение почти не коснулось внутреннего убранства здания: только темный плющ пробрался внутрь, хороня в себе старые тайны и сокровища этого древнего места. Но ни грязи, ни пыли, ни паутины не было. Так чисто, да и плющ настолько своим в этом месте кажется, будто так и должно быть, а откуда-то из глубин выйдет сейчас служитель.
– Да это же просто немыслимо, – пробормотал Серафин, устало хмурясь. – Иначе и я б не проснулся...
–Это чей-то храм? – осторожно уточнил Клеменс, опасаясь разозлить своего спутника. Бормотания и смысл слов того альв не понимал, но решил пока не интересоваться речами Серафина. На любые вопросы, касающиеся его, которые задавал Клеменс, длинноволосый огневик раздраженно шипел и чуть ли не плевался, неустанно повторяя, что того это не касается.
– Многоликого Божества Рока, – как-то слишком уж спокойно откликнулся Серафин, осматриваясь.
Тусклый янтарный взгляд скользил по помещению, изредка задерживаясь на каких-то местах. Клеменс промолчал, тоже начав оглядываться. О Роке он вроде слышал, но, судя по серьезности и тоскливости выражения лица и тона Серафина, ему вряд ли понравится, что альв знавал легенды о кончине этого божества. И хотя Серафин заикнулся, что тут никого не было - от внимательного взгляда Клеменса не ускользнули грязные следы на полу. Совсем свежие. Слишком заметные в помещении, где ни грязи, ни пыли, кроме оставленных чьими-то сапогами следов, не было. Альв тревожно сглотнул, осматривая помещение дальше.
В центре зала, поболее всего затянутого плющом, стояла мраморная большая статуя мужчины, может, юноши. Тяжело было определить, ведь почти всё лицо занимали внимательные глаза, зато губы застыли в блаженной улыбке. Вьюн сошёлся кольцами на шее статуи, и молния трещин расходилась в разные стороны. Причудливое получилось украшение: будь такое на живом существе, то трещины были струйками крови, а плющ врезался бы в нежную кожу беззащитного горла... Улыбка казалась теперь страдальческой, возможно, пугающей до дрожи. Клеменс испытывал смешанные чувства, до этого ему не приходилось сталкиваться с таким высоким искусством: реалистичность каменного изваяния нагоняла смешанные чувства. Еще и глаза по всему лицу божества будто глядели во все уголки души разом.
– Почему мы пришли сюда? – некоторое время спустя поинтересовался Клеменс, осторожно подбираясь к алтарю перед статуей и с интересом его оглядывая. Альв даже руку протянул, чтобы прикоснуться к поблескивающим, несмотря на запустение и заброшенность, золотистым линиям на нем.
Будто отполировал кто совсем недавно...
Серафин отвечать не стал: он вообще присел перед алтарем, прикрыл глаза и... Начал молиться?! Ошарашенно понаблюдав за этой удивительной, но такой естественной картиной пару минут, Клеменс вернул свое внимание украшенному золотом белоснежному алтарю. Сидеть сложа руки не хотелось. Сам альв от религии был далек, потому благоговения и трепета особого не испытывал, но, начав попытки отковырять кусочек золотой отделки от алтаря, все же мысленно извинился, объяснив, что «нам нужнее». Впрочем, вскоре его внимание привлекло нечто другое. За алтарем, бережно сохраненное плющом, сверкало еще большее обилие богатств.
Перевалившись через алтарь, Клеменс зазвенел сваленной там столовой утварью. Тут было все: от серебряных кубков до золотых ложек. Клеменс никогда не видел такого скопления натуральных металлов, да еще и никем не растасканных. Уж в реалиях сего времени это действительно казалось чем-то божественным. Впрочем, каждый заброшенный храм Рока считался местом нечистым, видать, от того сюда никто и не наведывался. Даже самые отпетые мерзавцы, оказывается, боялись небесного проклятия. Тем более сейчас, спустя век после Раскола. Воспоминания о гневе стихий были ещё свежи. Помимо богатства за алтарем оказалась древняя книжка. В отличие от сваленной рядом кучи - книга не была покрыта слоем пыли, что, в купе со следами, очень пугало Клеменса. Тем не менее, кто бы не был в храме до них, он рассчитывал, что за алтарь кто-то заглянет и рассчитывал, что книга попадёт в чьи-то руки. Или нет. И Клеменс случайно разрыл чью-то заначку.
Любопытством альв не был обделен так что радостно открыл книгу на первой попавшейся странице. Но она оказалась вырвана, так что пришлось читать то, что уцелело. Первые слова тут же ввели его в ступор.
Элементали - духи самих стихий. Мир не видел созданий настолько прекрасных в своей неистовости и ужасных в своей красоте. Терра - часто предстает перед нами, смертными, в образе женщины, но иногда бывает и мужчиной. Божественная форма представляет собой...
– Что ты вытворяешь?
Голос Серафина раздался совсем близко, еще и так внезапно!
Тон, которым тот говорил был полон смирением и слегка усталым любопытством. Испугавшись прозвучавшего вопроса Серафина, Клеменс окончательно свалился в кучу сокровищ, среди которых было множество кухонной утвари, тут же зашипев от не самых приятных ощущений. Светлые волосы, длиной чуть ниже подбородка, растрепались и упали частично на лицо альва, скрывая розоватую кожу с поблескивающими веснушками. Серафин облокотился на алтарь, внимательно смотря не то в глаза, не то в саму душу альва. Клеменс точно не хотел говорить о том, что прочитал, да ещё и был застан за воровством!
– Я-я, – голос парнишки странно задрожал, а щеки подозрительно потеплели. – Серафин, не пойми превратно, я никак не хотел оскорбить твое божество..
Клеменс с некоторым испугом, будто нашкодившее дитя, смотрел сквозь завесу коротких волос на Серафина и пытался оправдаться, на что тот спокойно, да и как-то мировоззренчески пожал плечами в ответ:
– Ты никогда не оскорбишь божество, взяв то, что и так принадлежит вам, мальчишка. Только глупец понесет на алтарь свое, надеясь на какие-то послабления. Да и все ваши богатства – это сплошная скверна.
Может, Серафин на самом деле какой-то жрец? Уж больно он много знал о религии, связанной, в частности, с Роком, да еще и делил существ на «вы» и «мы». Молитва явно дала ему некие внутренние ответы, и, хотя черные брови недовольно сошлись к переносице, янтарный взгляд просиял.
–Хочешь что-то забрать – бери без сожалений, это все ваше, материальное и ненужное божествам. Еще и не от чистого сердца порой дареное.
Серафин задумчиво погладил алтарь пальцами, внимательно глядя на растерянного спутника. Смертные действительно редко какие дары преподносили от чистого сердца, особенно если те были дорогими. Дурные помыслы очерняли и божественные души, что привело к не самым лучшим последствиям. Это так когда-то раздражало... Сейчас же это вызвало лишь снисходительную, полную ностальгии улыбку. Клеменс, пользуясь разрешением, смущенно зарылся в кучу сокровищ и начал что-то оттуда выбирать. Серафин, наблюдавший за ним, мягко улыбался.
– Никогда таким не занимался... Не просто мародерствовать, а заброшенный храм грабить... – пробормотал Клеменс, но, впрочем, не остановился.
«Это дитя огня...» – подумалось внезапно Серафин с какой-то родительской любовью. Мальчишка был наивным, хотя кто бы уж говорил: Серафин и сам признавал свое невежество в делах смертных, хоть и не вслух. С другой стороны, этот светлый ребенок уже был взрослым, если и не по возрасту, так душевно точно. Серафин довольно хмыкнул, окончательно и на этот раз осознанно решив для себя, что мальчишку будет оберегать и даже попробует научить чему-нибудь полезному. Что-то подсказывало элементалю, что ограничения стихийных магов – тоже последствия Раскола или чего-то подобного, но менее разрушительного.
«Это должно быть интересно».
За размышлениями Серафин не заметил, как альв закончил выбирать то, что заберет из храма древнего божества.
– Уходить уже поздно, переночуем тут. В этом месте безопасно, – продолжая шокировать альва спокойным и уравновешенным поведением, решил Серафин. Вот уж насколько он знал помыслы смертных, то коли тут ничего не растащили до сего момента, то храм обходят стороной по широкой дуге. Тень печали это оставляло, конечно, но для них с альвом сейчас так будет лучше.
Да и обитель, посвященная Покровителю элементалей, точно защитит одного из подопечных Многоликого Рока и его спутника.
Не теряя времени, Серафин и Клеменс начали обустраиваться на ночлег. Ужина сегодня не предполагалось: вряд ли какая живность в заброшенный храм заглянет, особенно если там огонь кто-то зажег. Впрочем, лучше уж совсем без еды, чем как на берегу реки или в деревне.Так и решили путники, устроившись недалеко друг от друга и задумчиво уставившись на огонь, зажженный Серафином.
– Тебе было интересно зачем мы пришли, – подал голос Серафин.
Клеменс перевел обескураженный взгляд с огня на мужчину и активно закивал. Было страшно спугнуть какое-то откровение лишним словом.
– Я был удивлен, что Рок не обратил внимание на ту беду, что нас постигла. Но теперь, кажется, я всё понял.
Клеменс облегченно выдохнул. Значит, Серафин всё же жрец и через молитву смог узнать что-то о Роке. Хоть какой-то камень упал с юношеской души и он вдруг лениво зевнул, а глаза начали слипаться. Там его и сморил сон, хотя живот крутило от голода так, что хоть помирай.
А на улице обеспокоенно завывал ветер, будто звал кого...