5.Война
30 сентября, понедельник
Devil — Fight The Fade
Говорят, начинать что-то в понедельник — плохая примета, но я не боюсь примет, поэтому в понедельник начинаю войну. Я в этом профи. Сражение должно быть коротким, ярким и эффектным. Блицкриг, не дающий противнику шансов отыграться. Королевам не пристало участвовать в битвах пешек, но мой статус сейчас слишком противоречив?
Тем не менее, выглядеть нужно так, как будто я всё ещё ферзь на поле d8. Не припомню, когда собиралась в школу с такой тщательностью: на мне лучшая из коллекции чёрных кожаных юбок — с широким клёпаным ремнём, лонгслив с воротником, который при желании можно развернуть до самого лба, ворох цепочек и неизменная куртка-косуха. Довершают образ грубые ботинки и розовые гетры. И жвачка. Тоже розовая, куда же я без неё.
Вместо «идущие на смерть приветствуют тебя», желаю маме привычного доброго утра, чтобы не вызывать лишних подозрений. Тем не менее она поглядывает с опаской, словно мой бунтарский настрой просочился из мыслей и стал слишком заметен:
— Ниса, ты ведь ничего не замышляешь, правда? — любопытствует она, участливо пододвигая ближе ко мне тарелку с не успевшей остыть яичницей.
Наверное, мамы интуитивно чувствуют, когда их дети планируют какую-нибудь шалость. Ну или, как в моём случае практически вооружённый мятеж.
Отзываюсь с самым невинным видом:
— Конечно, нет, мам.
Арт забирается на столешницу за моей спиной и, шевеля белёсыми усами, высматривает на столе что-нибудь вкусненькое. Вчера он сумел несколько раз лизнуть сметану на сырниках, но сегодняшний завтрак видится коту неинтересным, поэтому у него такой вид, словно официант ресторана принёс то, что он не заказывал.
Мама тоже смотрит с деловитым прищуром, но я стараюсь выглядеть ещё простодушней, и она делает вид, что поверила:
— У меня впереди крупный проект с частыми командировками. — Родительница вздыхает и качает головой, глядя на меня. — Боюсь, как бы ты совсем не отбилась от рук.
— Было бы от чего отбиваться, мам, — отзываюсь я с полным ртом, а прожевав, добавляю: — Занимайся лучше работой. А то, когда ты пытаешься заняться мной, мне не нравится.
Внутренне ликую: новый проект означает то, что маме будет совершенно не до меня и не до вызовов к директору. Да после первого же звонка от недовольной Валерьянки, она переведёт меня обратно в «В» класс без долгих уговоров! Это же просто праздник какой-то!
Поэтому в школу шагаю с довольной улыбкой. Напеваю детскую песенку «в траве сидел кузнечик» из нот распевки «ми-ре-ми-ре-ми-ре-ми», оставшейся в сознании ещё со времён занятий вокалом. Носком ботинка пинаю зелёное бутылочное стёклышко по тротуару. И даже не сразу замечаю, когда на пути вырастает Шестаков.
— Ты принёс то, что я просила? — интересуюсь я без долгих приветствий.
Тим всё же разблокировал мой номер, и не зря. На выходных я написала ему сообщение с просьбой раздобыть для меня кое-что. Знаю, что он может достать практически что угодно, и хоть отношения у нас теперь и спорные, он всегда поддерживает эффектные авантюры. Шестаков протягивает небольшую коробочку, которую я, повертев в руках, убираю в сумку, а он с хитрым прищуром интересуется:
— А тебе она зачем?
— У меня есть план, — не в силах скрыть воодушевления признаю́сь я Тимуру. — Оглянуться не успеешь, как я вернусь в наш класс. Надеюсь, моё место за третьей партой ещё никто не занял?
Тим усмехается:
— Твоих планов опасаюсь даже я, Романова. Надеюсь, школа хотя бы устоит, или предупредить МЧС? — В его глазах озорные искорки, словно между нами всё как раньше. И всё действительно почти как раньше, до тех пор, пока он не решает добавить: — Твоё место свободно. Пока что.
Это немного омрачает мой боевой пыл, но не настолько, чтобы передумать. Отвечаю Тиму самоуверенной ухмылочкой и первой поднимаюсь на школьное крыльцо. Заношу в раздевалку куртку и направляюсь к классу.
— Романова! — радостно восклицает Рупор так, словно ждала меня как минимум неделю. — Сходи тряпку намочи! И воду для цветов принеси!
Остальные ученики ждут в коридоре: перед самостоятельной в класс входить нельзя. Но ботаники довольны отведённой мне ролью математичкиной слуги — с разных сторон раздаётся несколько удовлетворённых усмешек. Вообще-то, я не люблю быть на побегушках, и не фанатка сказки про Золушку, всё же брезгливо тащу испачканную в меловых разводах тряпку в раковину. А пока набираю воду в пластиковую бутылку, в моей голове зреет новая гениальная идея.
С её реализацией не возникает проблем: пока Раиса Степановна самозабвенно пишет на доске какие-то формулы для самостоятельной, я без зазрения совести выливаю половину бутылки с водой на стул. Тканевая поверхность сиденья впитывает жидкость, словно губка, совершенно не меняя при этом цвет. Едва сдержавшись от зловещего хихиканья и потирания рук, выхожу в коридор к остальным одноклассникам.
— Эй, Романова, ты сегодня выглядишь ещё паршивее, чем в пятницу, — оживляется при моём появлении Кирилл — тот самый, с которым мне не посчастливилось делить парту. — У тебя снова траур?
В ожидании, пока математичка разрешит входить в класс, прислоняюсь к стене, так же как и остальные. Сейчас даже общество ботаников не способно испортить мне настроение. Лениво усмехаюсь:
— Это траур по твоему чувству юмора и отсутствующему интеллекту, Крапивин.
— Насчёт интеллекта я бы поспорил, — ухмыляется он. — Так и не запомнила причины начала Первой мировой?
Вместо ответа я легко макаю его в неудачи с информатикой:
— А ты так и не научился разработке программ для управления библиотекой с использованием классов и хранения данных в файлах?
Продолжить перепалку нам не даёт Рупор, приглашающая учеников в класс, но едва мы входим, а она сама усаживается за учительский стол, начинается предопределённый мной апокалипсис. Вода со стула мгновенно пропитывает светлую юбку математички, и она, покраснев, словно закипающий чайник, подскакивает со стула с яростным воплем.
Выглядит это комично, но прекрасно понимая, что смех чреват последствиями, я старательно держу лицо. Тем не менее актёрский талант дан не всем, а ботаники тоже оказываются людьми: кто-то смеётся, кто-то как минимум улыбается.
— Романова! — рычит математичка, но я изображаю максимально оскорблённый вид.
Пусть ещё докажет, что это я. Мы как раз на днях по праву презумпцию невиновности проходили, так что, не пойман — не вор.
— Что?
Математичка щурится и обводит недовольным взглядом украдкой хихикающий класс. Очевидно, она подумала о том же, о чём и я, и сомневается в моей причастности к внезапному повышению влажности учительских стульев.
— Достаём двойные листочки! — выплёвывает она и, отодвинув собственный мокрый стул меняет его на сухой, ученический. — И приступаем к самостоятельной!
В классе тут же воцаряется тишина. Я принимаюсь писать самостоятельную вместе с остальными, радуясь удачной реализации собственной идеи. Веселить ашек в мои планы не входило, но то, что Рупор на собственной шкуре ощутила то же, что в пятницу чувствовала я — приятно. Тем не менее радость длится недолго, потому что не успеваю я справиться с первым заданием, раздаётся злорадное:
— Сдаём работы!
То, что не успела я — ожидаемо, но, кажется, ботаники тоже ничего не успели.
— Раиса Степановна, времени слишком мало, — возмущённо произносит за моей спиной Лис. — Такая работа рассчитана на весь урок, а прошло десять минут!
— Правда, что ли, Князев? — издевательски переспрашивает математичка, принимая такой же невинный вид, как я сама десять минут назад. — К счастью, преподаю здесь я, а не вы, поэтому именно я решаю, что и на сколько рассчитано! Сдаём листочки, одиннадцатый «А»! Кто не сдал — сразу ставлю два!
Расчёт учительницы прозрачнее стёкол антикварного серванта в отцовском кабинете: она не стала искать виноватых сама, переложив эту неприятную обязанность на плечи моих новых одноклассников. А в том, что долго искать им не придётся, у меня нет никаких сомнений. Князев уже, не утруждаясь расследованием, сверлит мою спину таким красноречивым взглядом, что по позвоночнику пробегает холодок. Осознавать это не слишком приятно, но я всё равно не собираюсь задерживаться в этом классе надолго.
Ашки сдают листочки. Понимают, что всем им теперь суждено получить двойки-тройки, возможно, даже впервые, но противостоять этой несправедливости они не в силах. Полуянова шепчет Лису что-то явно ябедническое. Крапивин, недовольно сопя, больно пихает меня локтем в бок, а я с силой бью его ногой по голени, потому что не люблю оставаться в долгу.
Урок продолжается своим чередом, а едва звенит звонок, я покидаю класс первой, чтобы расстроенные и растерянные одноклассники, не успели окружить меня и выражать собственное недовольство.
Вопреки ожиданиям, этого не происходит. Следующий за алгеброй английский тоже проходит спокойно. Настолько спокойно, что даже подозрительно становится. Вижу, что одноклассники обсуждают что-то в классном чате. Очевидно, предмет обсуждения — я, но меня это не волнует. Пусть злятся, пусть негодуют, пусть планируют месть. Так даже лучше. Это ведь мой последний день в «А» классе, нужно, чтобы он запомнился.
Предвкушаю драку и даже хочу её сейчас. Жду, что ашки снова окружат меня, как в прошлый раз. Но, вопреки ожиданиям, после английского мне заступает дорогу Лис:
— Что ты творишь, Романова?
— А на что похоже? — в тон ему дерзко отзываюсь я.
После случившегося на алгебре, он и не ждал от меня сговорчивости. И всё же, в его зелёных глазах слишком явно читается нежелание со мной разбираться. Кажется, он предпочёл бы всё что угодно, кроме этого. Отвечает с усталым выдохом:
— Честно? На попытку суицида. Мы же с тобой договорились...
— Мы? Это ты договорился, Князев, а у меня нет никакого желания терпеть ашек, и я возвращаюсь обратно, понял?
Собеседник скептически изгибает правую бровь:
— Это ты так возвращаешься, значит? — Он прищуривается, словно моё заявление заставляет его пересмотреть какие-то личные решения и планы. Наконец, Лис кивает: — Хорошо. Возвращайся. Не стану мешать.
И отходит с моего пути, а потом действительно не мешает. Когда ашки всё же окружают меня на большой перемене, выбрав для этого практически безлюдный коридор третьего этажа, Князев отсутствует. Он не будет говорить своё веское «хватит», предоставив им право разбираться со мной самим.
Но на этот раз я не нуждаюсь в его вмешательстве. В груди кипит адреналин, словно там смешали уксус с содой, как в пробирке на химии.
— Ты не нравишься нам, Романова, — напрямую заявляет леопард-Никита. — И раз уж ты собралась свалить, то делай это быстрее. А пока — ты в нашей власти.
Блин-малин. Какой же идиот конь у Князева! Неужели не мог никого получше выбрать? Поумнее? Посаркастичнее? Вот у вэшек один из коней — Серёга Канин. Он находит для драк такие виртуозно несущественные поводы, что даже мне далеко до его таланта. А этот — прямолинеен до зевоты. Тьфу.
Полуянова стоит рядом с Никитой, с самодовольным видом скрестив руки на груди. В отсутствие Лиса, она здесь хозяйка. Подозреваю, что инициатор этого сборища тоже она. Когда я вернусь в свой «В» класс, ашки лишатся возможности открыто нападать на чужую королеву, и они трусливо используют возможность поквитаться, пока она ещё есть.
— Что ж, вы мне тоже не особенно нравитесь, — отвечаю я скучающим тоном, поудобнее закрепляя на плече ремень сумки — она слишком важна, нельзя упустить её в драке. — Но в твоей власти лишь слова. Я предпочитаю действия.
Вообще-то, в шахматах белые ходят первыми. Но наш бой неравный. Их четырнадцать (да, я посчитала), а я одна. Поэтому давать противникам фору в мои планы не входит. Все знают, что, когда драки не избежать, её нужно возглавить.
Поэтому первый удар Никита получает, а не делает — боковой локтем в подбородок. Рукопашника в любом случае пришлось бы обезвреживать первым, иначе мне не удастся освободить себе путь к туалетам в конце коридора. Следующий удар приходится по не успевшему опомниться Кириллу — сосед по парте отхватывает кулаком в лицо и тут же со стоном хватается за нос. Стоя́щую рядом с ним Полуянову просто отталкиваю к стене и бегу.
До конца коридора всего метров десять, и я преодолеваю их достаточно быстро. Следом устремляется шумная погоня, но я несусь вперёд быстрее ветра, мысленно благодаря сэмпая за частые беговые тренировки.
Вваливаюсь в уборную, захлопываю за собой дверь и мчусь к одной из кабинок. На реализацию плана у меня всего пара секунд — щеколда на двери слишком хлипкая. Тяну замок сумки и достаю раздобытую Тимом коробку, безжалостно рву пальцами тонкий картон. Церемониться некогда, как и читать инструкцию, но я и без того примерно представляю, что делать.
Первым делом расправляю воротник своего лонгслива, натягивая его до самых глаз. Дверь уже распахнута, и в женский туалет ворвались, кажется, не только девочки, но и вообще все преследователи. Отлично. Люблю, когда люди не разочаровывают собственной предсказуемостью.
Открываю извлечённый из коробки полукруглый металлический контейнер и дёргаю тонкую жестяную крышечку.
— Попалась, Ниса-крыса! — нараспев выкрикивает кто-то из «ашек», но я слишком занята, чтобы по голосу определять, кто именно.
Они ещё не знают, что попалась на самом деле не я. Достаю из кармана зажигалку и торопливо чиркаю кремниевым колёсиком, прислонив его к коротенькому фитилю. На то, чтобы сожрать верёвочку огню требуется короткое мгновение. Я заворожённо наблюдаю за пламенем и задерживаю дыхание.
Резко распахиваю дверь и швыряю начинающую дымить коробку в ошарашенную толпу ашек, а сама, зажмурившись, выбегаю за дверь.
Это поле в шахматах занято ферзём черного цвета.
Так приветствовали императора римские гладиаторы, отправляясь на арену.