2.Проблема
26 сентября, четверг
READY FOR WAR — Neoni, UNSECRET
Решительностью я пошла в маму. Иначе как объяснить, что ни обещаниями, ни заверениями, ни даже слезливыми уговорами переубедить её не удалось? Я надеялась, что утром, она забудет свои угрозы и поймёт, что придуманное ею наказание несправедливо и несоразмерно, но не тут-то было. Она даже с работы отпросилась, чтобы оформить у директора необходимые документы, и теперь я стою в напряжённом ожидании под его кабинетом. Ощущаю себя растерянной и беспомощной.
— Как я сумею учиться в окружении врагов, мам? — спрашиваю я, когда родительница выходит в коридор и, судя по непреклонному выражению её лица, ничего уже не исправить. — Ты меня в буквальном смысле слова под танки бросаешь! Полуянова и её дружки меня живьём сожрут! Я же там ни дня не выдержу, ты об этом подумала?
— А ты обо мне много думала вчера? — хмыкает мама. — Это для твоего будущего, Ниса.
Не понимает она, что нет у меня теперь никакого будущего. О том, чтобы учиться с ашками нет и речи: я сбегу, едва мама отправится на работу. Но что буду делать потом?
Поглощённая этими мыслями, не сразу замечаю подошедшую к нам женщину. Она мне знакома — это Валерьянка (кажется, её зовут Валерия Дмитриевна) — классный руководитель одиннадцатого «А». Блин-малин. С этой минуты, она и мой классный руководитель, а значит, сбежать с уроков слишком быстро не выйдет.
— Здравствуйте, — с улыбкой приветствует маму она, и та отвечает такой же радостью. Кажется, на этом празднике жизни теперь не осталось места только одному человеку: мне. — Скоро начнётся урок, будет лучше, если я сама представлю Анису новому классу.
Она говорит об этом так жизнерадостно, словно о каком-то увлекательном и весёлом приключении. Но, я уверена, Валерьянка прекрасно знает, что в представлении её ученикам я не нуждаюсь. Они знают меня почти так же хорошо, как я знаю их.
В каждом классе имеется своя иерархия, негласная, разумеется. Свои «король» и «королева», как в шахматах. Есть «ладьи» и «ферзи», «кони» и «пешки». В моём, теперь уже бывшем, «В» классе король — Тимур Шестаков, а королева — я. Это не хвастовство, это статус, накладывающий определённые ограничения и обязанности. Не давать спуску ашкам — одно из неписаных правил. И оказаться в их классе для меня — неминуемое поражение.
— Идём, Аниса, — напоминает о себе классная, но я почти её не слышу.
В голове гул, словно я стою на взлётной полосе, и то тут, то там, ежесекундно взмывают в небо самолёты. Прежде чем уйти, в последний раз оглядываюсь на маму, но на её лице бесстрастность и уверенность в том, что она поступает правильно.
Валерьянка, тоже не осознающая масштаба катастрофы, легко касается моего плеча, словно успокаивает, но мне хочется сбросить её руку. Мысленно мобилизую все силы для того, чтобы выстоять, чтобы сделать вид, что это я так решила, чтобы это Полуянова теперь ощущала себя рядом со мной не в своей тарелке.
Каждый шаг по окрашенному в светло-голубой коридору проделываю так, будто иду на каторгу. Ноги кажутся налитыми свинцом. Концентрируюсь на текущем моменте. Дышу. Так, словно впереди у меня не позор и унижение, а просто очередной ответственный бой, который никак нельзя проиграть. Это помогает. И в шумный класс русского и литературы я вхожу так, словно ашки должны, если не расстелить ковровую дорожку, то хотя бы поаплодировать при моём появлении.
Естественно, никто не аплодирует. Зато все ошарашенно замолкают, пока я лавирую по проходу вдоль рядов парт следом за Валерьянкой и, гордо задрав подбородок, застываю возле пустой тёмно-зелёной доски.
— Доброе утро, — приветствует учеников классная. — Сегодня к нам присоединилась новая ученица — Аниса Романова.
Шестнадцать пар глаз смотрят на меня с выражением одинакового непонимания и неодобрения. Я почти ощущаю волны негатива. Хочется принять боевую стойку, чтобы они не сбили меня с ног.
— Не такая уж и новая, — усмехается кто-то с задней парты. — Со старыми дырками.
Пешка. Запоминаю его и делаю мысленную пометку при случае выбить ему торчащие передние зубы.
— К нам Уэнсдэй Адамс перевели, — лениво подмечает девочка с цветными прядями в косах.
Она — ладья. Да и сравнение какое-то почти необидное получилось.
— Романова, что у тебя за странный траур? К нему розовые гетры не подходят! — едко комментирует тощий мальчишка с первой парты, он — слон, но это не избавит его от последствий дурацких замечаний. Мне нравится чёрный. И он мне идёт. А гетры подходят к жвачке, но ему не понять. Передаю взглядом, что траур будет у него, если он не разучится шутить по-идиотски.
Ещё одна носатая пешка — подружка Полуяновой шепчет ей достаточно громко, чтобы я тоже услышала:
— Аниса-крыса.
Пожалуй, со сломанным носом ей будет даже лучше. Я делаю ещё одну мысленную пометку.
Сама Ксенька — их королева. Вряд ли мне удалось ввести её в заблуждение собственной уверенностью. Она прищурилась и смотрит на меня молча и зло. Усмехаюсь, подмечая её новую причёску — удлинённое каре, взамен длинных светлых локонов. Стоило вчера прилепить ей эту жвачку повыше, чтобы была необходимость сбрить белобрысую шевелюру наголо. Мысленно нащупываю в кармане зажигалку и, прищурив глаза, даю Полуяновой понять: следующий выпад в мой адрес закончится для неё стрижкой-вспышкой.
— Хватит галдеть! — шум обрывается от окрика Валерьянки. — Не ожидала от вас такого!
Взгляд классной, направлен на Полуянову, но вскоре я понимаю, что смотрит она не на Ксеньку, а на того, кто сидит с ней за одной партой. На Елисея Князева.
Когда-то в детстве, мы вместе учились в музыкальной школе. Но я давно не та девочка с косичками, что ходила на вокал, а Лис уже не тот смешной веснушчатый мальчик с рыжими, как кленовый сироп волосами, что играл на скрипке. Теперь он — сын депутата городской думы, активист Молодой гвардии, отличник, идущий на золотую медаль, и король ашек.
Ленивый и оценивающий взгляд Князева, сквозь стёкла очков, в свою очередь, тоже направлен не на Валерьянку, а на меня. И хотя умением читать мысли я никогда не отличалась, прекрасно знаю, о чём он думает.
«Проблема», — это слово, занимает сознание рыжего, словно восемь букв выведены у меня на лбу ярко-красным маркером.
Лис меньше всех желает моего появления в своём классе, потому что знает, что повлечёт за собой моё появление. Я — проблема, которая может стать поводом для начала войны, вдохновением для драк или срыва уроков. Но так же хорошо король ашек понимает и то, что изменить что-то не в его силах.
— Аниса, садись с Кириллом, — продолжает тем временем Валерьянка, пока я всё ещё смотрю на Лиса, в ожидании вердикта. Так и не поняв, как истолковать его короткий выдох, иду туда, куда мне указали. — С первой парты тебе будет хорошо видно, и проще будет понять новую тему.
— Вряд ли ей это поможет, — фыркает Кирилл — тот самый тощий слон, который уже имел удовольствие мне не понравиться.
Он не мог позволить себе встретить меня более радушно, даже если бы хотел. Но и я не могу оставить реплику без ответа. Отзываюсь так тихо, чтобы услышал только он:
— Если бы тупость была преступлением, тебя бы уже осудили на пожизненное.
Сосед по парте недовольно хмурится. Может, мне показалось, но сзади раздаётся тихий смешок, подтверждающий, что обмен приветствиями оценили по достоинству. Неужели Князев? Ну, не Полуянова же.
Их парочка за моей спиной выводит из равновесия и раздражает. Словно позади улей с разъярёнными пчёлами, и то, когда они выберутся наружу и покусают — вопрос времени. Всеми силами стараюсь не показывать опаски. Открываю тетрадь с самым невозмутимым видом. Не потому, что так сильно хочется узнать о выдающихся писателях двадцатого века, а потому, что это помогает поддержать видимость самообладания.
— Исторические события не могут пройти мимо творческих людей, — вещает тем временем Валерьянка. — Революции, войны, оставляют след не только в сердцах людей, но и в музыке, изобразительном искусстве и, конечно же, литературе...
Она не повышает голос, как Раиса Степановна — классная вэшек, за пристрастие к крикам имеющая прозвище «Рупор». Там другие порядки — кто громче, тот и прав. Но у ашек и без этого тишина и дисциплина, хотя я догадываюсь, что на сей раз всё это показное. Слишком показательно шуршат записки и шепотки. Все ждут перемены, как момента, когда можно будет обрушиться на меня одномоментно.
— В творчестве Михаила Булгакова нашли своё отражение и Гражданская война, и Октябрьская революция, и период репрессий. Именно поэтому описание некоторых событий в его романах пронизано личными эмоциями...
Валерия Дмитриевна, как ни в чём не бывало, продолжает урок, а я слежу за тем, как курсируют записки и вибрируют в беззвучном режиме телефоны. Трафик ожидаемо замыкается на второй парте за моей спиной. Именно оттуда поступают команды пешкам. Слон-Кирилл тоже участвовал бы в обсуждении участи нежелательной новенькой, но лишён этого права из-за того, что предмет обсуждения так некстати занимает место рядом с ним. Он компенсирует это несколькими тычками локтем, но тут же получает от меня не менее болезненные тычки в ответ.
— В текстах «Собачьего сердца» и «Мастера и Маргариты», он исследует темы власти, свободы и человеческой природы на фоне революционных изменений...
Меня не беспокоит ви́денье революции Булгаковым, потому что гораздо важнее та революция, что назревает прямо здесь, в этом классе. В том, что ашки не примут королеву вэшек, я не сомневаюсь ни секунды, но есть ещё один вопрос, который не даёт мне покоя.
То, как воспримут моё отсутствие мои, теперь уже бывшие, одноклассники. И получится ли вернуться обратно тогда, когда я сумею убедить маму отказаться от этой глупой во всех отношениях затеи? Сейчас мне очень хочется думать, что всё это ненадолго и вскоре моя жизнь станет прежней, а этот день забудется, словно страшный сон.
Мрачные мысли кружат в голове чёрной воронкой смерча, сметающего все надежды на своём пути. Не оттолкни я вчера Тима, можно было бы попросить его о помощи. Как минимум я перестала бы ощущать себя такой уязвимой. Но если попрошу Шестакова теперь, после несостоявшегося признания, буду чувствовать себя обязанной ему, а это ни одному из нас сейчас не нужно.
— Булгаков столкнулся с цензурой и репрессиями со стороны власти. Его пьесы часто запрещались или подвергались значительным изменениям. Это привело к тому, что он начал использовать аллегории и символику для передачи своих идей...
Блин-малин. В моём случае никакие аллегории не помогут. Надвигающейся перемены, когда я останусь с новыми одноклассниками один на один, я жду с тревогой. Чувствую, как учащается пульс, а мышцы ноют от напряжения. Впервые сижу так ровно, словно целиком проглотила метровую линейку. Все силы уходят на контроль — показать собственный страх я не могу. Нет у меня сейчас такой роскоши. Если заметят, что боюсь, наверняка растопчут.
Впервые на моей памяти урок походит так быстро, а под трель звонка я всё же вздрагиваю, но надеюсь, что никто из присутствующих этого не заметил.
— Урок окончен, домашнее задание на доске. — Валерьянка захлопывает журнал и, стуча набойками каблуков, покидает класс.
Правильней было бы выскользнуть следом за ней, но мне не дадут. И действительно, едва я, скинув в сумку учебник и тетрадь, делаю вдоль прохода несколько шагов, путь загораживает высокий и крепкий мальчишка с усыпанным родинками лицом. Эти пятна делают его похожим на леопарда, но по иерархии он — конь. Тот, кто может перепрыгивать остальные фигуры и контролировать те клетки на поле, которые для других недоступны. Интересуется с ухмылкой:
— И каким ветром к нам занесло саму Романову, не желаешь объяснить?
Это на уроках одиннадцатый «А» — интеллигенция. На самом деле, школьники все одинаково задиристы, одинаково дисциплинированы и одинаково жестоки. Разница лишь в том, что вэшкам тон задаёт хулиган — Шестаков, а ашкам — интеллектуал — Князев. И сейчас Лис выбрал позицию невмешательства, позволив другим поизмываться надо мной, прежде чем сделает это сам.
— Скорее всего, тем самым, который унёс твои мозги, — усмехаюсь я, повыше задирая подбородок. Невозмутимо достаю из кармана розовый кубик жвачки и кладу в рот. — Но не переживай, я здесь, исключительно для того, чтобы добавить немного мрачного очарования в вашу скучную тусовку.
Оппонент скалит зубы. Кажется, его зовут Никита, и он занимается в секции рукопашного боя. Интересно, удастся довести его до драки? Короли и королевы никогда не опускаются до рукоприкладства, но здесь я не королева, и даже не пешка. Здесь я — изгой. Лишняя фигура. Неуместная. Неправильная. Ещё и неподходящая по цвету.
— Тебя в нашем классе никто не примет, — отзывается Никита, скрестив на груди руки. Он чувствует поддержку, а я, наоборот, ощущаю движение за своей спиной и понимаю, что окружена. — Проваливай.
— Когда мне станет интересно твоё мнение на этот счёт — я спрошу. А пока, сам отойди с моего пути. — Делаю шаг ближе, собираясь протиснуться между ним и одной из парт. — Быть частью вашего скучного стада в мои планы не входит.
Идея побега была провальной изначально — Никите ничего не сто́ит схватить меня за руку и одновременно с этим, загородить проход окончательно. Он неприязненно кривит губы:
— Мы не закончили разговор.
— Я его с тобой и не начинала.
Сдавленную кожу на запястье пронзают сотни игл. Держусь, чтобы не поморщиться — не собираюсь радовать зрителей признанием собственной боли. Уже планирую, наплевав на правила, ударить Никиту в какое-нибудь уязвимое место, но со спины раздаётся спокойное:
— Хватит.
Князев должен был произнести это слово после того, как даст своим прихвостням возможность проверить мою реакцию на происходящее. После того как все присутствующие, и он сам, сполна насладятся моей беззащитностью. И я стараюсь не показать удивления тем фактом, что он сказал это гораздо раньше, чем мог бы.