5.0 Пленница прошлого
Милека
Лежа на холодном полу, я чувствовала, как боль медленно уходит на второй план. Моё тело было измотано, но сердце продолжало биться с той же силой. Эта боль не была новой для меня. Она давно стала частью моего существа, впиталась в мою жизнь, как яд, проникающий глубоко в кости. Но настоящая боль, которая жгла меня изнутри, шла не от ударов Оскара, а от прошлого, от жизни, которую я потеряла.
Перед глазами всё плыло, но я снова и снова возвращалась в те дни, которые сейчас казались далёкой, нереальной мечтой. Европа. Светлые улицы, солнечные бульвары, где я ходила, окружённая звуками музыки и смехом. Это было время свободы. Время, когда всё казалось возможным. Студенческие годы, полные знаний и дискуссий, искусство, книги — они питали мою душу. Я мечтала о будущем, которое будет принадлежать только мне.
Я вспоминала свою мать, Алину. Молодую, полную жизни женщину, которая когда-то влюбилась в моего отца. Он был обаятельным и казался таким искренним. Она верила ему, как верят в первую любовь. Но за его словами и обещаниями скрывалась ложь. Он не сказал ей, что был женат, пока не стало слишком поздно.
Когда правда вскрылась, она была беременна мной. Вместо поддержки и любви она получила холодное отторжение. Отец отвернулся от неё, от нас, как от ненужных вещей. Он был слишком важным и уважаемым в своём мире, чтобы позволить себе такую "ошибку".
Мама нашла в себе силы уехать в Европу. Она хотела, чтобы я выросла подальше от его лжи, в мире, где у женщин есть будущее. В мире, где свобода не просто слово, а реальность. Мы жили вдвоём, и это было нашим маленьким счастьем. Мама всегда говорила, что я могу стать кем угодно, что у меня есть все возможности, которых у неё не было.
Я верила ей. В Европе я была свободной. Училась, строила планы, мечтала о будущем. Я получила образование, строила свои мечты в мире, где женщины могли выбирать свою судьбу. Мама всегда была рядом. Она была моим оплотом. Но когда она умерла, всё рухнуло.
Меня вынудили вернуться сюда, в эту страну, к этому мрачному особняку, к отцу, который когда-то бросил нас. Он умер, оставив за собой только этот дом и Оскара — сводного брата, который превратил мою жизнь в тюрьму. Здесь, среди этих стен, моя свобода исчезла. Я стала пленницей традиций, чужих ожиданий, рабыней того мира, который казался мне таким далёким и чуждым.
Лежа на холодном полу, я закрыла глаза. Слёзы подступали, но я не позволила им пролиться. Оскар не должен был увидеть мою слабость. Никто не должен. Слёзы не помогли бы, они только сделали бы меня ещё более уязвимой. Но сердце сжималось от боли не из-за побоев. Боль была от того, что я потеряла свою прежнюю жизнь. Ту жизнь, где я могла быть свободной. Где я могла дышать.
"Мама," прошептала я мысленно, "как же я хочу вернуться туда, где ты была рядом. Где всё было проще."
Но я знала, что прошлого не вернуть. А будущее здесь, в этом доме, казалось ещё мрачнее, чем мои самые худшие страхи.
Прошло несколько дней с того вечера, когда Оскар оставил меня истекающей кровью на полу. Я сделала всё, что он велел — замаскировала синяки под слоем косметики. Моя кожа казалась безупречной, но под этой маской скрывалась боль. И гнев. Гнев на Оскара, на всю эту семью, на судьбу, которая привела меня обратно в этот дом.
Мы сидели за ужином в нашем родовом особняке. Вокруг царила показная роскошь: стол был уставлен изысканными блюдами, а мягкий свет ламп создавал иллюзию уюта. Но за этой внешней идиллией скрывалась тьма. Все сидели за одним столом — мачеха, два сводных брата, Оскар. Но я чувствовала себя чужой среди этих людей. Мне казалось, что я здесь случайно, что моё место должно быть совсем в другом месте.
Они вели обычные беседы, обсуждали дела и планы, но каждый раз, когда разговор касался "корней" или "традиций", я чувствовала их взгляды на себе. Мачеха, с подчеркнутой любезностью, наконец заговорила, её слова были полны скрытого яда.
— Ты не должна забывать, откуда пришла, — сказала она, улыбаясь мне через силу. — Здесь, в нашем обществе, мы ценим традиции. Не то что в Европе, где люди забыли, что такое честь и долг.
Её голос был мягким, но в её словах был скрытый упрёк. Она всегда ненавидела меня и мою мать. Для неё я была живым напоминанием о грехах её мужа, о его измене с молодой иностранкой.
— А ведь правда, — поддержал её один из братьев, наливая себе вина, — человек должен гордиться своими корнями. Некоторые пытаются их забыть... или скрыть.
Он бросил на меня ехидный взгляд, и я почувствовала, как кровь приливает к лицу. Оскар, сидевший во главе стола, внимательно слушал, но молчал. Он был доволен. Ему нравилось, что семья поддерживает его.
Оскар, сидевший во главе стола, слушал с невыносимым удовольствием, наблюдая за происходящим как за спектаклем, где он был режиссёром. Он не вмешивался, его молчание говорило о том, что он был доволен — каждый член семьи подыгрывал ему в этой бесконечной войне, направленной против меня. Я чувствовала это напряжение в каждом их слове, в каждом взгляде. Они знали, что я здесь по его воле, а не по своему выбору. И никто не осмеливался помочь мне. Все они — его пешки, его соучастники в этой игре.
Я опустила голову, делая вид, что их слова не трогают меня. Я должна быть сильной. Должна. В Европе мне не пришлось бы терпеть такие унижения. Там я была свободна, моя жизнь была моей. Но здесь, в этом доме, среди этих людей, мне приходилось молча проглатывать каждую колкость, каждый язвительный комментарий. Они все знали, что я не принадлежу этому миру, но это только делало их слова острее.
— Что думаешь, Милика? — вдруг обратился ко мне один из сводных братьев с хитрым прищуром. В его голосе слышалось что-то язвительное, словно он ждал, что я сломаюсь. — Тебе настолько трудно привыкнуть к нашим традициям?
Я встретила его взгляд, стараясь сохранить хладнокровие. Мои внутренности буквально кипели от ярости. Я хотела бросить ему в лицо, что это не мои традиции, не моя жизнь. Но слова застряли в горле. Я знала, что любое проявление эмоций, любой намёк на слабость только усилят их презрение ко мне. Они ждали этого. Ожидали, что я потеряю контроль.
— Я думаю, что вам стоит уделять больше внимания собственным проблемам, — тихо произнесла я, сдерживая злость, но позволив скрытой угрозе прозвучать в моём голосе.
На мгновение за столом воцарилась тишина, они все впились в меня взглядами, словно оценивая, как далеко я готова зайти. Но через секунду её прервали лёгкие насмешки. Мой брат снова усмехнулся, и его спутники последовали за ним, вновь возвращаясь к своим обсуждениям. Для них это было всего лишь развлечение, очередная игра, где они могли насладиться моментом моего унижения.
Я сжала зубы, терпя их взгляды и насмешки, чувствуя, как внутри меня нарастает гнев. Не физическая боль, которую я испытала от рук Оскара, не их слова — всё это не имело значения по сравнению с тем огнём, что горел во мне. Я не могла позволить себе сломаться. Нет, не здесь, не перед ними.
Они могли думать, что они сильнее, что они контролируют меня. Но я знала, что их мир — это хрупкий дом из стекла. И когда-нибудь я разрушу его.