Глава 2. Немой певец
Эйнар Йерк
Восход солнца на острове очень красив. Огненный шар постепенно поднимается из объятий скалистых, величественных гор, обогревая землю длинными теплыми лучами. Небо окрашивается в багровые тона, белоснежные облака лениво начинают свой путь. Утренний ветерок тихо напевает свою песню, унося в медленном танце сухие листья. Особенно захватывающий вид открывается с обрыва. Чувствуешь себя свободным, дышишь полной грудью и пусть все проблемы отойдут на второй план...
— Холодный ветер нас прогнал,
Не славен ни странствующий музыкант, ни королевское дитя
В этом мире.
Когда мы увидимся снова,
Будут цвести луга
В той зелёной долине,
Тогда мы поймём:
Ничто не может пропасть,
Что было дорого однажды.
Вспомни тропинку в чаще леса,
По которой ты меня провёл,
И как ты меня на светлом лугу
Растрогал своей песней.
Ну вот расходятся наши пути
В первых лучах утренней зари,
Что всегда перед нами,
Путь в долину отыщем мы снова...
— Эйнар! Я ищу тебя по всему острову! Ты снова пел? Ты же знаешь, что нельзя этого делать, — невысокий темноволосый омега окликнул меня и сейчас благополучно отчитывал.
— Ну, не злись, Аксель. Ловцы сюда не суются, поэтому вряд ли они меня услышат. — растерянно пожал плечами я, не понимая причину волнения друга.
— Эйнар, ты ведь знаешь: я тебе говорю это не просто так. Я беспокоюсь. Половина омег на острове лишилась голоса и я не хочу, чтобы то же самое произошло и с тобой... Ты ведь так красиво поешь, — гулыбые глаза с печалью посмотрели на меня.
— Прости, что заставил тебя беспокоится. Просто мне захотелось немного просвежиться, подышать свежим воздухом, — я снова посмотрел куда-то вдаль.
— Эйнар... — друг подошел сзади. — Ты все еще думаешь о нем? Он не придет и не потому, что забыл тебя, а потому, что это попросту невозможно. Остров окружен туманом и, если бы не он, сюда давно бы прибыли люди, обустроились... Отсюда нельзя ни уплыть, ни приплыть. Но я обещаю тебе, придет день, когда мы все вместе покинем этот проклятый остров и вернемся обратно в родные земли, нужно просто подождать, совсем чуть-чуть.
— Я знаю, Аксель, знаю... — послышался мой тяжелый, тоскливый вздох. — Я давно уже ничего не жду, просто хочу быть свободным, только и всего. — слабо улыбнувшись, проговорил я. — Ну что, вернемся во Двор?
— Пошли, а то Ловцы, не дай Один, потеряют нас — проблем тогда не оберемся, — приободрившись, Аксель улыбнулся, поворачивая в сторону Двора.
...С тех пор, как я попал сюда, минуло долгих мучительных двенадцать лет. Ребенком я попал сюда на этот мрачный клочок земли, окруженный густым туманом и бескрайним океаном. Я смутно помню детство, но некоторые моменты прочно укоренились в моей памяти. С рождения меня считали странным, именовали нелюдем из-за цвета волос и глаз. Сколько разных проклятий я слышал в свою сторону? А все почему? Потому что люди боятся всего необычного и неизведанного. С давних времен народ боялся ведьм: коварных женщин, что насылают проклятия, сеют разруху, уничтожают посевы. Распознать этих особ просто: рыжие волосы и пронзительно зеленые глаза. Угораздило же меня родиться с такой внешностью. Ничего хорошего мне это никогда не приносило. Все почему-то боялись меня, избегали. А мне просто хотелось иметь друга. Один раз меня и поймали за таким вот занятием, приговорив самосудом к смерти. Если бы не тот добрый ведьмак, погибать бы мне на том костре. Кажется, его звали Гер... Герхард... Не помню точно, но этот человек принял меня в свою семью. И тогда я познакомился с Рагом — моим первым другом. Я очень сильно привязался к этому маленькому альфе, ведь он всегда был со мной, словно старший брат. В прочем, он и был им для меня... Интересно, а какой он сейчас? Мальчик вырос и наверное стал высоким, сильным альфой. Он, наверное, и не помнит уже обо мне, считая безвозвратно пропавшим омегой. Раг — первый, кто несмотря на мою спецефическую внешность общался со мной, считая своим другом. Я очень скучаю здесь по нему, всегда представляю себе нашу встречу, которая никогда не случится. Глупая надежда, которая терзает мое сердце. Раг давно уже вырос и его взгляды зачастую могли измениться... Как и мог появиться кто-нибудь еще рядом с ним. Но я бы хотел его увидеть, хотя бы разочек, хоть бы одним глазком. Этого бы для меня было достаточным...
Почему-то во мне до сих пор теплится слабая надежда на то, что однажды он приплывет на этот забытый Богом клочок земли, заберет меня отсюда и я больше никогда не увижу эти мрачные земли. Время идет, а ничего не меняется. Любой другой на моем месте перестал бы слепо надеяться, чего-то ждать... Я и правда такой наивный омега, ведь Аксель прав: остров окружен густым туманом, который никого не впускает и не выпускает с этого острова и даже, если бы Раг хотел, то не смог бы сюда прибыть. Правда, туман подчиняется Ловцам. Ловцы —что-то вроде местной стражи здесь, управляющие. Эти страшные люди делают с нами все, что хотят, но основной их задачей является контроль за нашей работой. Я плохо понимаю, что им нужно и зачем вообще нас здесь держат, но любой вопрос касаемый этой темы карается двадцатью ударами эластичного кнута. Можно только лишь предполагать цель нашего пребывания здесь.
Весь остров делится на несколько поселений: здесь их называют Дворами. В основном их населяют омеги и беты. Каждый Двор имеет свое ремесло: кто готовит пропитание, кто собирает на еженедельную стирку вещи, а кто служит в богатых домах, ведь самые богатые жилища у Ловцов. Самым тяжелым занятием занимаются три Двора с говорящими названиями: Черное Колесо, Травы и Переработка. Двор Трав занимается отбором и сушкой редких растений, большинство из которых ядовиты и губительны для человека; продуктом Двора Переработки является склянка с непонятным составом, но отвратительным запахом. Мы пытались расспросить омег с того Двора, но все они отмалчивались, понуро отводили взгляд и уходили восвояси, преграждая путь дальше. А наш Двор самый трудоемкий... Двор Черного Колеса. Посреди острова и правда стоит огромное деревянное колесо, будто бы его уложили на землю. Вся установка держится на толстом деревянном столбе, верхушка которого заканчивается темным сгустком, напоминая форму шара. Шар изредка искрится, иногда слышно легкое потрескивание, будто он состоит из молний. Нашей задачей является крутить это тяжелое колесо. По всей его окружности имеется восемь выступов-ручек. Все восемь омег берутся за такую ручку и начинают крутить. За всем этим процессом пристально наблюдают Ловцы и, если что-то идет не так, они тут же прибегают к кнуту. Помню, когда я только попал на этот остров, я не хотел ничего делать, хотел только поскорее выбраться отсюда. Я очень хорошо знаком с такой вещью, как порка... Ни на секунду я не хотел сдаваться, боролся за свою свободу, но... Постепенно я решил сделать то, о чем они просят, лишь бы они оставили меня в покое, я хотел сохранить свою жизнь. Мне приходилось видеть мучения других омег, их болевые, предсмертные судороги, мучения. Ловцы без труда лишали жизни тех, кто не слушал их.
Долгое время я был один: не хотел не с кем общаться, да и никто не проявлял особого желания подружиться с рыжеволосым омегой. Даже здесь ко мне было "особое" отношение, как к изгою. Пока однажды со мной не заговорил один омега, Аксель. Он застал меня в слезах, когда я снова тосковал по дому, вновь был избит за неповиновение. С тех пор мы не разлей вода: этот черноволосый омега заботится обо мне, переживает и защищает, так же как и я его. Наверное, благодаря этой дружбе мы все еще живы. По-другому на острове и не выживешь: то ли отравишься, то ли Ловцы забьют до смерти.
Кстати о Ловцах: Ловцами они зовутся не спроста. Эти люди действительно ловят, но добывают они достаточно странные вещи. Вот, например, чешую с хвоста сирены, перья гарпий, глаз тролля и тому подобные вещи. Но больше всего они прославились спросом на голоса. Да-да именно голоса. Половина заложников здесь пострадали от их рук, оставшись немыми. Именно поэтому петь здесь нельзя. Голос является очень ценным, особенно если он красив и мелодичен. Если Ловец смог добыть голос, то он может рассчитывать на щедрую награду от самого Харальда — главаря. Я видел его всего один раз, когда был еще мальчишкой и эта встреча запомнилась мне надолго. Багровый плащ, капюшон, закрывающий лицо и глаза, отливающие мрачным зеленым светом. Харальд держит в страхе весь остров. Именно он заправляет здесь всем, один раз в год навещая свое хозяйство. Как и Ловцы, он властен над туманом. Секрет довольно прост: все дело в особом фонаре, вернее его свете. Думаю, если добыть такой тайком, можно сбежать с этого места. Правда, это рисково, но чего не сделаешь ради свободы? Проблема в том, что такой фонарь находится постоянно при своем хозяине и незаметно украсть его достаточно сложно. Многие пытались, за что и поплатились...
***
Отработав шесть с половиной часов, а именно прокрутив огромное деревянное колесо, я снова решил вернуться на свое любимое, нетронутое никем, укромное местечко. Только здесь я могу побыть в тишине, насладиться прекрасными видами острова, и, наконец, дать себе волю. Только на этом обрыве я могу петь и не бояться, что Ловцы застанут меня здесь. Какое это великолепное чувство: вдыхать свежий морской воздух, дышать полной грудью и напевать ненавязчивую мелодию; закрыть глаза и воспроизводить в памяти родные места, овраги, тропинки, которые так и норовят ускользнуть...
— ...Ну вот расходятся наши пути
В первых лучах утренней зари,
Что всегда перед нами,
Путь в долину отыщем мы снова... — внезапный треск сухих веток отвлек меня.
— Ты гляди-ка! А рыжий-то оказывается голосистый, — один из Ловцов ухмыльнулся, скалясь в кривой улыбке.
— Вот и попалась, птичка певчая. А я сразу тебе говорил, что голос у него поставлен как надо. Вяжи его давай. Вот Харальд-то обрадуется такой удаче, — второй мечтательно прикрыл свои глаза. А я похолодел только от одной мысли, что попался. Они отберут его — единственное, что осталось у меня... Я стану таким же немым, как и половина омег на этом проклятом острове! Нужно бежать. Спрыгнуть с обрыва, идти на пролом — что угодно, только не сдаваться.
— В-вы ошиблись, вам показалось. Ведь я совершенно не умею... — я попытался хоть как-нибудь развернуть ситуацию в свою пользу.
— Ага, мы слышали. И на отборе ты, значит, блефовал, что безголосый. Смотри-ка, как он борется за свой голос. Не хочет отдавать его по-хорошему.
— Да ты не бойся, больно не будет. Сизый, ты давай его сзади приструни, а то не ровен час и мальчишка спрыгнет с обрыва. Голос мертвого, конечно, тоже пригодится, но живой он в разы лучше. Так что ты не рыпайся рыжий: убить тебя мы всегда сможем.
— Стойте! Не делайте этого! Не забирайте... — мне ничего не оставалось делать, как умолять. Хотя это ни разу не остановило их.
— Да что вы все заладили: "Не забирайте! Не надо! Прошу, умоляю..." ? Что вы все так из-за голоса переживаете-то, я понять не могу?! У тебя же не жизнь отбирают, парень, ну.
— А может это и есть моя жизнь... — тихо заметил я.
— Ты не борзей, рыжий. Можно подумать, нам такая жизнь нравиться: стоять тут лясы точить с такими сопляками как вы.
— Стойте! Подождите!.. — переводя дух, задыхаясь от быстрого бега, вмешался Аксель. Пожалуйста, не ввязывайся в это... — Это я пел, я! Меня вяжите, а его оставьте. — он указал на себя, гордо вскинув голову.
— Еще один... Тебе порки мало? Вали отсюда и не мешай людям делать свою работу. Я слышал твои поскуливания так что не пытайся меня обмануть, — оскалился один из Ловцов, словно хищник подходя к омеге.
— Возьмите мой голос вместо него. Он не заслужил этого, — твердо заявил мой друг.
— Аксель, не надо... — я попытался было остановить друга. Его геройство сейчас не чем не могло помочь.
— Надо, Эйнар, — Аксель все равно стоял на своем, строго смирив меня взглядом синих глаз.
— Вы закончили свои разборки? Могу я уже закончить начатое? Пиявка, если ты еще раз вякнешь, я глотку тебе перережу, понял? — Ловец подскочил к омеге, беря ее в захват и касаясь нежной кожи холодным металлом. Второй же подоспел ко мне и, пользуясь моей растерянностью, заломил руки за спину, больно сжимая запястья. Я был пойман... И сейчас, если я не сдамся может пострадать мой друг. Я не хочу этого. Не хочу подставлять кого-то, заставлять идти на жертвы. Хватит.
— Отпусти его, я не буду сопротивляться... — спокойно произнес я, глядя в глаза альфе, что сейчас испытывал острие лезвия на Акселе.
— Эйнар, ты с ума сошел?! Не слушай ты этого увальня! Беги, мать твою! — омега пытался докричаться до меня, но он не понимает, что может пострадать.
— Во-от, вот это уже другой разговор. Так бы сразу и начали. Живи, пиявка. И не попадайся мне на глаза, а не то задушу к чертям собачьим! Борзой, веди мальчишку к Харальду. — отдал приказ Ловец своему напарнику.
— Эйнар... Дурак, зачем? — обхватывая шею, останавливая неглубокую ранку, слабо выдыхал омега.
— Аксель, все будет хорошо. Ничего страшного, переживу... — я слабо улыбнулся.
— Ты себя вообще слышишь?! — омега пытался остановить Ловца, но тот одним движение руки оттолкнул его на полметра. — Эйнар! — омега долго кричал в догонку. — Будь ты проклят, чертов остров! — с ненавистью выкрикивал Аксель.
Я судорожно сглатывал, не оглядываясь назад. Он ведь всегда предупреждал меня об этом, всегда отчитывал за мои прогулки... Надо же, его слова стали правдой. Забавно, я ведь никогда не воспринимал это всерьёз. Думал, что как-нибудь, да обойдется, а оно вот как... Даже если бы я и сбежал, они бы все равно добились своего: им не важно каким образом, главное результат. Этот остров находится под их контролем и сбежать у меня бы не получилось. Я бы не вынес, если бы Аксель пострадал из-за меня. Наверное, судьба у меня такая. И никогда мы не выберемся отсюда, и Раг никогда не приплывет сюда, чтобы помочь мне — он наверняка и не помнит о моем существовании, — всем нам суждено погибнуть здесь, на этом проклятом острове. Если моя судьба замолчать навсегда, то я готов к этому: мне нечего терять и беречь свою жизнь не для кого.
За всеми этими размышлениями я не сразу заметил, что Ловцы остановились.
— Топай давай, уже пришли, — грубо отозвался Ловец, по кличке Сизый, и подтолкнул прямо к незаметной деревянной двери. На этой части острова я никогда не был: мы находились чуть дальше Двора Трав. Эту территорию всегда скрывал огромный, как мне казалось, деревянный забор, выполненный из острых кольев. Теперь было понятно, почему его так охраняли: это было тайным убежищем Харальда и некоторых Ловцов.
— Чего глазенки-то вылупил? Шагай давай. Запоминай по-лучше, чтоб было что рассказать, — и оба разразились смехом. Я ничего не ответил, последовав за ними. Убежище ничем не отличалась от наших ветких домов, разве что только тем, что снаружи оно казалось маленьким, но пройдя внутрь пространство казалось неимоверным. Дряхлая лестница с отвратительным скрипом вела все глубже и глубже, под землю. Видно, как из под земляного потолка торчат корни и воздух такой, сырой. В мрачном освещении мало что было различимо, но предметов здесь было достаточно: очертания высоких шкафов, непонятные штуки, в виде колб и железных подставок, черепа и множество склянок, куча бумаг, чернил на столах... За одним таким столом воседала темная фигура в багровом плаще, усердно выводящая что-то на бумаге пером при освещении лампы, недовольно зачеркивая написанное.
— Почему вы беспокоите меня в такое время? Разве я вызывал вас к себе? — прозвучал стальной голос и обладатель его не удосужился повернуться к своим слугам. — Что то важное? — раздраженно осведомился он.
— Д-да, господин Харальд, очень важное. Мы привели вам тут одного певца... —Сизый, который только что строил из себя грозного и устрашающего, заикался и испуганно сглатывал.
— О-о, тогда другое дело, — мужчина тут же отбросил рукопись, вставая и направляясь к нам. Эта новость явно обрадовала его. Второй раз я встретился с его взглядом: зелеными холодными глазами, которые вот-вот прожгут пламенем. Время никак не отразилось на Харальде: он был таким же, как и двенадцать лет назад. Рука, облаченная в кожанную перчатку, прошлась по моему лицу, поднимая подбородок повыше, рассматривая и изучая строгим взором.
— Значит, у этого парня хороший голос? Я хочу услышать его, но если вы соврали, — жесткий взгляд метнулся в сторону Ловцов, — вы знаете плату за вранье.
— Нет-нет, это правда. Рыжий имеет замечательный голос, я бы сказал изумительный. Такого вы еще не слышали, господин, — напарник Сизого судорожно сглотнул, смахивая рукой выступившие капельки пота. Интересно, а что им будет за вранье? Почему они так боятся Харальда?
— Раз ты так утверждаешь... — главарь отошел от меня, не сводя изучающих глаз. — А паренек-то молчит. Боишься остаться без голоса? Знаешь, не так уж и плохо стать молчаливым. Болтливые омеги мало кому нравятся. Правда, Равен? — внезапно на вытянутую руку Харальда шумно приземлился ворон, перемещаясь на плечо к хозяину. Тот легко пригладил тонкими пальцами по мелким черным перышкам, ершиком торчавшим из головы птицы. Та лишь преданно поддавалась ласке, издавая глухой урчащий звук. Удивительно... Как такой страшный, жестокий человек может быть добр к живому существу?
— Не хочу тратить время на прелюдия и поэтому сразу перейдем к делу, — темная фигура оказалась у одного из шкафов, гремя стеклом. Затем он поставил ту самую железную подставку: железный шест к верху разделялся на два полушария, что-то вроде ухвата. — Ну вот, теперь можно начинать. Не волнуйся, больно не будет. Ну, я так думаю. — лицо озарила издевательская ухмылка. — Тебе нужно только петь, аппарат сделает все сам: это очень чувствительный металл. Если голос мне не понравится я, так и быть, верну его тебе. И вот еще что, — мужчина двинулся в мою сторону, открывая на ходу взятую им склянку с черной жидкостью. — Не сопротивляйся, выпей это, — насильно напоив меня этой жижей с отвратительным вкусом и запахом, он отошел на несколько шагов с заинтересованностью поглядывая в мою сторону. — Чего ждешь? Пой. —приказным тоном провозгласил Харальд.
— Рыжий, если вздумаешь блефовать, на месте прихлопну, понял? — зло гаркнул напарник Сизого, подталкивая к установке. Выхода у меня все равно нет, верно? Сбежать не получится, притвориться, что нет голоса тоже не вариант.
— Не забывай: я могу продолжить художественную резьбу по той пиявке, — прошептал Сизый. Он говорил твердо, но дыхание его было прерывистым: им овладел испуг. Хорошо же Харальд запугал своих Ловцов.
— Не испытывай мое терпение, сопляк. — требовательно фыркнул голос главаря, напоминая о своем присутствии.
Мужчина нервно постукивал каблуком сапога, скрестив руки на груди, не сводя холодного взгляда с меня. И я начал... Вздохнул, набирая воздуха в легкие, судорожно сглотнул и закрыл глаза, начиная свою песню. Я чувствовал, как черные капельки стекают с губ, приземляясь кляксой на пол, чувствовал приятную вибрацию в горле. Песня лилась из моих губ, я вкладывал всю свою душу, ведь пою я в последний раз. Я слышал удивленные вздохи слушащих, краем глаза видел удивленный взгляд Харальда. Он даже подошел ближе на нескольколько шагов. А я продолжал и чувствовал, как горло обдало жаром, легким жжение, как голос постепенно покидает горло. Такое ощущение, что от меня отрывают важную часть самого меня. Песня для меня — это мой способ выражения самого себя. Уже не шевеля губами, мутным взглядом смотрю прямо перед собой и слышу собственный голос, хватаюсь за горло. Маленький, теплый светящийся шарик — маленькая частичка меня останавливается прямо по середине ухвата. Харальд с ликующим выражением лица смотрит на все это, мечтательно прикрывая глаза, слушая слова песни. Он уже протянул ладонь к мерцающему огоньку и осторожно помещает его в приготовленную стеклянную склянку, плотно затыкая пробкой.
— Видишь, все обошлось. У тебя замечательный голос, омега. Надо же: ты был прямо под моим носом, двенадцать лет блефовал, что безголосый. Я вспомнил тебя: еще мальчишкой ты мешался под ногами. А теперь, вот, пригодился. Я очень долго искал нужную мне частоту и тембр голоса. Прекрасно. - альфа победно облизнул губы, любовно поглаживая стекло. — Увидите его, представление окончено.
— Прикажете перевести его во Двор Трав? — осторожно поинтересовался Сизый.
— Ну, почему же? Пускай остается в своем Дворе. Разве не надоело следовать одной и той же схеме? Тем более, там у него есть с кем поговорить, — усмехнувшись, заметил он. — А теперь вон. — взмах багрового плаща и Харальд удаляется в тень. Слышно еще глухие взмахи крыльев его ворона, цокот сапог... А я обессиленно падаю на пол, судорожно хватаясь за горло, пытаюсь что-то сказать. Хотя бы слово, хотя бы ничтожный звук. Бесполезно... Только губы шевелятся, а внутри пустота... Я лишился самого дорого, я потерял самого себя...