Глава 17.Линия
Айви долго не могла уснуть.
В теле чувствовалась странная дрожь — не от холода, а от чего-то, что раскачивалось внутри, будто маятник в груди.
Она вышла в гостиную.
Поставила чайник.
Потом вдруг потянулась к ящику, где лежала старая тетрадь.
Давно ли она рисовала? Нет.
Но внутри просилось.
Не на показ — просто, чтобы почувствовать, что она жива.
Она села на пол.
Прислонилась спиной к дивану.
На коленях — тетрадь, рядом — графит.
Лунный свет от окна. Лампу не включала.
Линии ложились на бумагу без усилия.
Она не думала, что делает. Просто вела рукой, позволяя чему-то забытым внутри выходить наружу.
Это не был эскиз.
Это был след.
Через несколько минут — рисунок: силуэт девушки, сидящей в темноте, с вытянутыми ногами, в ней что-то — усталое и светлое.
Волосы, упавшие на плечо, глаза — пустые, но в них — глубина.
Она не слышала, как открылась дверь.
Не заметила, как кто-то вошёл.
Лишь когда графит заскрипел сильнее — вдруг голос, глухой, словно из сна:
— Прости...
Я не хотел...
Айви вздрогнула, обернулась.
Он стоял на пороге кухни.
Рафаэль.
В руке — зонт, на плечах — влажное пальто.
На лице — испуг.
Он застыл, будто случайно увидел что-то слишком личное, куда нельзя входить даже взглядом.
— Как ты...
— Ассистентка открыла. Сказала, ты не спишь. Я пришёл только поговорить.
Но ты...
Он посмотрел на рисунок.
— Ты рисуешь?
Айви захлопнула тетрадь с такой силой, что карандаш выпал.
Сердце — билось в горле.
— Это не твоё.
— Прости, — он сделал шаг назад. — Я не... Я не знал, что ты такая.
— Я и не такая, — выдохнула она. — Это... это просто случилось.
— Нет, Айви, — он тихо посмотрел в глаза. — Это ты. Без всего. Без бронзы на скулах, без маски в голосе. Это ты, которую ты сама прячешь от себя.
Она молчала.
Он подошёл ближе. Осторожно.
Нагнулся, поднял карандаш. Протянул ей.
— Я уйду, если скажешь.
Она не взяла карандаш.
— Уходи, — сказала холодно.
Но голос дрогнул.
Он не спорил.
Просто вышел, тихо закрыв за собой дверь.
И когда он ушёл, Айви смотрела на закрытую дверь долго.
Словно ждала, что он вернётся.
Но Рафаэль не вернулся.
И это — было ещё больнее.