Глянец

Им было по шестнадцать.
Лето стояло невыносимое — пыльное, с запахом мяты, бензина и немного озона после грозы. Двор спал. Город был будто выключен из розетки.

Айви была на крыше гаража, сидела, подогнув одну ногу под себя.
Волосы — собраны небрежно. Руки — в графите и синем черниле.
Перед ней — тетрадь. Та самая. Вся в рисунках, заметках, кляксах и полузабытой надежде, что её кто-то поймёт.

В тот вечер она рисовала просто потому что... не могла не рисовать.
В городе давно не было Лео. Он уехал к тёте, обещал вернуться. Но дни шли, а он не писал.

— Ты забыла, как держать кисть, — раздался голос у неё за спиной.

Айви вздрогнула, обернулась — и увидела его.

Он стоял на краю крыши, в рваной майке, с рюкзаком за плечами и той самой лукавой улыбкой. Глаза — смеющиеся.
Солнечные.
Живые.

— Ты... — Она хотела сказать «сволочь», «где ты был», «я скучала». Но только выдохнула: — Вернулся?

— А ты всё такая же. Смотрю, луну уже второй час мучаешь, — он сел рядом, бросив рюкзак.
— Это не луна, это абрикос.
— Лучшая защита — нападение?
Он ухмыльнулся.
Айви закатила глаза, но усмехнулась тоже.

— Покажешь, что в тетради?
— Нет.
— Айви.
— Лео.
— Там я?

Она опустила взгляд.
Потом, после паузы, сдвинула одну страницу. Под ней — набросок мальчика, спящего под деревом.
Он узнал себя. И вдруг стал немного тише.

— Ты правда меня рисовала?
— Не совсем тебя. Как ты себя ведёшь, когда никто не видит.

Он замолчал.
Смотрел на рисунок так, будто это было признание. В каком-то смысле — так и было.

— Я скучал, — тихо сказал он.
— Я — нет, — солгала она почти шутливо.
— Точно?
— Почти.
Он рассмеялся.
И в этот момент ей вдруг стало очень спокойно.

Без желания бежать, без остроты, без панциря. Просто — хорошо.

Лео лежал, раскинув руки, глядя в вечернее небо.
— Помнишь, как мы однажды ночью прятались в старой школе?
— Помню.
— Я тогда чуть не поцеловал тебя.
— Почему не поцеловал?
— Ты рисовала тень. И выглядела так, как будто боишься быть реальной.

Она подумала.
— А сейчас?
— Сейчас ты — реальная.
Он сел ближе.
Не для поцелуя. Просто рядом. Так, чтобы их плечи едва касались.
И молчали.

— Айви, — тихо сказал он. — Обещай, что не позволишь никому сделать тебя чьей-то версией. Даже самой себе.

Она не пообещала.
Она просто закрыла тетрадь. И положила голову ему на плечо.
Так они сидели, пока не стемнело, и город снова не включили в розетку.

Вспоминая это спустя годы, Айви не помнила слов.
Но помнила свет.
И вкус клубники с ладони.
И как легко тогда было ничего не бояться.