~Галоперидол~

Ночь. Какой-то гад опять концы отдать решил. Не надо в кóму здесь играть, давай дыши! А ты зачем давление кинул? Молодец! Теперь соседка замерцала*, всё, хорош! Ещё соседки не хватало мне! Прохладное утреннее солнце играло бликами света на подоконниках клиники, заглядывало в палаты и будило тех, кто еще не успел проснуться. Альфред шел по больничному городку, едва ли не впервые за долгое время не торопясь в отделение. Сегодня он не проспал, и мог позволить себе небольшую прогулку среди аккуратно подпиленных деревьев на территории больницы. Свежий ветерок приятно обдувал лицо и заметно бодрил.

По посыпанным белым песком дорожкам сновал персонал из самых различных отделений. Кто-то торопился, неся в чемоданчике анализы, кто-то вез на каталке пациента из одного корпуса в другой, а кто-то просто шел на работу, слегка хмурясь и мечтая о кровати. Жизнь кипела, как куриный бульон в кастрюльке.

– Эй, Альфред, привет! – со стороны здания диагностики к нему шагал Хенрик, размахивая рюкзаком. Внутренности этого рюкзака американец знал наизусть. Там, как обычно, лежали бутерброды с утиным паштетом, книга по пропедевтике*, набор для коникотомии*, термос с чаем, игрушечный медвежонок Тэд, запасные носки, зубная щетка и планшет.

     Вместе они прошли вглубь аллеи, подходя к главному зданию клиники.

– Доктор Джонс, ты сегодня патологически рано оказался у входа, – поприветствовал его доктор Людвиг Мюллер. Он сидел на скамейке и что-то упоенно строчил в папке, лежащей на коленях. Нарколог всегда выглядел представительно и держался с достоинством, был дальновидным диагностом, и к нему не стеснялись обращаться за помощью.

     Альфред уселся рядом с ним, а Хенрик, сделав в воздухе ручкой, поскакал до лифта, резко свернув на повороте.

– Ты хочешь что-то спросить? – пастельного оттенка глаза внимательно посмотрели на Ала.

– Нет, просто думаю, какие войны мы разбиваем в приемном отделении.

– На первый взгляд иногда сложно сказать, психиатрический пациент или наркологический. Чаще всего он сразу и тот, и другой, конечно, – Людвиг закрыл папку. – Но тебе стоило бы быть чуть поспокойней при приеме пациентов, а то «скорая помощь», этот вечный зритель наших битв, имеет бледный вид и очень быстро сбегает, не успев рассказать что-то важное об привезенном.

– Помнишь, в прошлую смену ночью привезли неудавшегося самоубийцу с моста…

– Конечно. Я уже смотрел его, будь спокоен. Галлюцинации на фоне длительного приема героина в прошлом. Продолжай лечение, если через месяц не будет улучшений – тогда поставим вопрос о переводе твоего пациента на постоянное жительство в психоневрологический интернат.

     Людвиг поднялся со скамейки и поправил подол халата.

– Хотя лично я думаю, что ты на верном пути. Новичкам, как и дуракам, везет.

***

     Альфред распахнул дверные створки и вошел в отделение с видом героя-благодетеля. За выходные он успел соскучиться по этим стенам, потолкам и цветам в разноцветных горшках.

     За постом, с сосредоточенным лицом заполняя журналы, стояла медсестра Сакура. Сакуру прислали месяц назад из другой страны, так сказать, «и опыта набраться, и себя показать». Короткие черные волосы она прятала под медицинскую шапочку, что придавало ей умилительный вид.

– Доброе утро, доктор, – поздоровалась она, скрываясь за постом и что-то ища на полу.

– Сакура, милая, какая прелесть! В отделении тишь да гладь.

     А это означает, что не пройдет и полдня, как в отделении случится катастрофа. Мнительнее врачей никого не существует. И у каждого из них свои суеверия.

     Антонио, если поступает звонок из приемного, всегда надевает перчатки. Он свято верит в то, что это предостережет от сложного случая с обязательным летальным исходом.

     Франциск никогда не меняется дежурствами, потому что «если будешь работать не в свою смену – обязательно случится какое-то дерьмо».

      Для Хенрика нет ничего хуже, если на пол падает хирургический инструмент во время операции. Если он все же упал – надо старательно по нему потоптаться, чтобы разрушить негативное действие приметы.

     У Людвига выработалась стойкая привычка не оставлять открытым журнал с перечнем сильнодействующих препаратов. Если журнал оставить открытым и уйти – в отделение нагрянет вселенское зло в виде наркоконтроля. Эти люди перерывают все с ног до головы, выискивая ошибки в работе врачей. И всегда их находят, придираясь к мелочам.

     Альфред тоже имел в кармане парочку примет. Если к нему привозили обутого пациента – скорее всего тот выйдет из отделения с минимальными потерями для своего душевного состояния, а то и совсем здоровым. Если на ноге один ботинок – это однозначный перевод в другое отделение. И если без обуви, значит или не выживет, или пройдет суд по лишению дееспособности.

     Сакура вышла из-за стойки поста и подошла к шкафу с лекарствами.

– Доктор, не волнуйтесь, все будет хорошо!

– А-а-а, женщина, не болтай! Пожелай мне еще «спокойного дежурства» в довесок, – и Альфред быстро сбежал в свой кабинет.

     Кабинет утопал в лучах солнца. На столе приветственно лежали папки с историями болезней. С прошлого раза их прибавилось, в отделение успели поступить три пациента.

     Накинув на плечи халат и привычным жестом перебросив через шею фонендоскоп, Альфред взял стопку папок и, пыхтя, потащил ее на пост.  Пора проводить обход.

     В первой палате было без изменений и царила поистине идиллия. Санитарки помогали больным бриться, держа тазики с теплой водой и полотенцами. Кто не мог бриться сам – тому с готовностью помогали. Это была самая безобидно-наивная палата, максимум, чем страдали здесь люди – слабоумием во всех его проявлениях.

     Во второй дела обстояли похуже. В палате стояла пара кроватей, на них сидели и расчесывали волосы женщины с обострением шизофрении. И у одной, и у другой были разные формы болезни, но это не помешало им сдружиться и найти общий язык.

палате стояла пара кроватей, на них сидели и расчесывали волосы женщины с обострением шизофрении. И у одной, и у другой были разные формы болезни, но это не помешало им сдружиться и найти общий язык.

– Мадам Голрос, так чем же отличается птица от самолета? Вы обещали сегодня мне сказать.

     Женщина с длинными густыми волосами цвета вороного крыла посмотрела на доктора рассеянным взглядом.

– А я не знаю.

– А вы знаете? – Альфред посмотрел на ее соседку, с короткими рыжими локонами.

– Знаю, самолет не машет крыльями, – с уверенностью ответила она.

– Отлично! А чем отличается квадрат от круга?

     Повисло молчание. На этот вопрос не могли дать ответ обе, лишь обиженно посапывали.

     Немного пообщавшись с барышнями и еле выбив из них сведения о самочувствии, доктор прошествовал дальше.

     В шестой палате больной с тотемной одержимостью. Бедному парню казалось, что его душа превратилась в собаку. Поэтому Альфред не особо удивился, когда обнаружил его на четвереньках возле кровати. Разговаривать пациент не хотел, а вот лаять – очень.

     В восьмой палате – маниакальный синдром. Пациентка, обратившаяся за помощью, страдала чрезмерной активностью. Прыгала, бегала, тараторила, и все это сопровождала взмахиванием рук.

     В четвертой палате… В четвертой без происшествий. Альфред постучался в дверь и вошел в палату, беря стул и пинками пододвигая его к кровати. Иван медленно повернул голову, смотря на доктора блестящими глазами. Видимо, врач, который сегодня утром уходил домой и сдавал дежурство Альфреду, уже успел вкатить порцию нейролептиков.

– Тебя освободили от фиксации, это значительный прогресс, – запястья и лодыжки действительно свободно лежали на кровати. – Итак, посмотрим анализы.

     Гилберт за свое дежурство успел провести почти все исследования, доступные в клинике. МРТ, ЭЭГ*, всевозможные посевы и скрининги… Альфреду показалось странным только одно: его пациент избежал заболевания гепатитами В и С, которые так часто преследуют всех, кто «сидел на игле». По результатам диагностики Брагинский был здоров, как лошадь. Физически.

– Доктор… – пробормотал Иван, отвлекая Джонса от созерцания истории болезни. Альфред положил ладонь на его лоб.

– Позовите медсестру, пусть принесет термометр, – обратился он к санитарам, стоявшим возле двери.

      Ртуть замерла на 38.5 градусах.

– Что-то ты лихорадишь, друг, – Ал привстал, чтобы послушать легкие фонендоскопом, но внезапно русский крепко схватил его за руку.

– Доктор, что они мне ввели? От этого стало… хуже, – уставший взгляд смотрел куда-то мимо Альфреда, в серую стену палаты.

     Американец пошелестел страницами назначений.

– Странно… Я же галоперидол назначал… – одними губами произнес он. «Оланзапин-то зачем? Еще бы дротаверином лечили».

     Чем дольше Альфред сидел возле кровати, тем отчетливей понимал: оланзапин пришелся не по душе организму пациента. Дыхание учащалось едва ли не с каждой секундой, а взгляд становился все мутнее.

– Ваня, – русский вздрогнул и посмотрел на доктора. – Скажи, когда тебе укол сделали?

– Час… может, полтора назад, – прошелестел Иван.

– А может, убьем его? Только представь, как из горла захлещет алая кровь, – из стены вышла девица в длинном платье до пола. На красивом лице играла довольная улыбка. В руках она держала кинжал с зазубриной. – Помнишь, как мы зарезали женщину в городском приюте? Тебе понравилось, признай это…

– Альфред… – Иван приподнялся на локтях и попытался сесть, но ослабевшие от лекарств руки его не слушались. Между тем девушка подходила все ближе к сидящему спиной к ней доктору. Альфред резко обернулся, потом снова посмотрел на своего измученного пациента.

– Там никого нет, я вижу только стену.

     По расширившимся глазам Ивана он догадался, что тот видит отнюдь не стену, его глаза двигались так, как будто он за кем-то наблюдал. – Что ты видишь, Ваня? Что ты видишь, скажи мне!

    Вместо ответа он захрипел, обваливаясь обратно на подушки. От ног до макушки прошла мелкая рябь, заставив тело вытянуться струной.

– Сакура! Ремнабор, быстро! – закричал Альфред, вскакивая со стула. Стул не выдержал такого обращения и с грохотом упал на пол.

    Иван внезапно перестал дышать. Секунда, еще одна, затем еще… Дыхания не было, как будто кто-то его выключил. Пульс учащался, сердце начинало потихоньку голодать от недостатка кислорода. Сам больной не подавал никаких признаков жизни, после мелких судорог обмякнув на постели. Зрачки начали опасно расширяться.

     В палату ворвались Сакура и еще две медсестры, таща в руках реанимационный набор. Альфред надел перчатки и полез в сумку, выуживая клинок* и интубационную трубку.

– Доктор, вы же не… – пробормотала одна из медсестер, пятясь обратно к выходу. В психиатрическом отделении интубации были столь же редки, как снег в пустыне.

– Сакура, звони в реанимацию! Быстр-ро! – доктор зашел за голову Брагинского и, надавливая на угол челюсти, раскрыл ему рот. Взяв клинок в левую ладонь, он замер в нерешительности.

     Этому обучали на четвертом курсе, почти пять лет назад. Отработка на манекенах и трупах в анатомическом театре – и вперед за новыми знаниями. Сейчас же перед ним лежал отнюдь не манекен, а человек, которого меньше всего хотелось потерять. Действие оланзапина – пять часов, за это время Иван может скончаться раз сто. Альфред дрожал до кончиков ушей, заставляя себя сделать первое движение.

     Клинок прошел по спинке языка, отодвинул его в сторону и легко скользнул в трахею, приоткрывая надгортанник.

– Сестра, трубку восемь.

     Трубка в отчего-то переставших дрожать пальцах пошла по борозде клинка и вклинилась в трахею. Альфред, мокрый и дрожащий, как мышь, вынул клинок, и подвязал оставшуюся внутри трубку бинтовой повязкой, чтобы никуда не делась. Взял мешок Амбу* и подсоединил к свободному концу трубки. Теперь Брагинский выглядел до мурашек жутко с торчащей изо рта трубкой.

– Реанимация ждет, – заверила его медсестра, беря в руки мешок и начиная ритмично на него нажимать. Пациент «задышал», трубка на месте.

     Все то время, что они ехали с носилками до дверей лифта, Альфред не уставал молиться высшим небесным силам. Внутренне его переполняла гордость, не каждый психиатр смог бы «посадить на трубу».

– Да почему этот поганый лифт так медленно едет?! – воскликнул Альфред, перепрыгивая с ноги на ногу. Лифт глухо дребезжал, не согласный с этим утверждением.

     Наконец металлические створки разъехались в стороны, открывая путь к реанимации. По коридору навстречу каталке уже бежал Антонио в своем неизменном зеленом костюме в сопровождении медсестер-анестезисток. Без лишних слов он схватился за борта каталки, бросил через плечо: «Потом ко мне зайдешь», – и уехал за двери реанимации. А Альфред остался стоять в коридоре, медленно снимая с рук перчатки и рассматривая красные буквы над входом в отделение.

     Решение пришло быстро. Он приоткрыл тяжелую стеклянную створку и юркнул внутрь. Постовая медсестра, строчившая в журнал, подняла голову.

– Доктор Джонс! Вам нельзя сюда!

     Альфред прошел мимо поста, заглядывая в каждую палату. Сестра с обреченным видом ходила за ним и причитала, что сюда нельзя, и еще раз нельзя, и еще разочек нельзя.

     Основное действие персонала разворачивалось у постели новопоступившего больного. Медсестры подключали множество проводов, накладывали электрические манжеты, Антонио с еще одним доктором склонились над лицом Ивана и совершали какие-то неведомые манипуляции.

– Доктор Карьедо… – тихо позвал Альфред. Толпа медиков разом обернулась на голос, а Антонио быстро выскочил из палаты и закрыл за собой дверь.

– Ты что тут делаешь? А ну кыш отсюда! – прошипел испанец из-под медицинской маски, махая руками.

– Я имею право получать информацию по своему пациенту!

– Теперь это мой пациент! Вы надоели сюда шастать! То один придет, то другой, работать мне мешают! Хочешь про трубу узнать, не проткнул ли ты пищевод или трахею ненароком?

– Антонио…

– Я уже черт знает сколько лет Антонио! – доктор глубоко вздохнул и посмотрел на растерянное лицо психиатра. – Прости, я окончательно забегался. Пойдем.

     В палате мягко гудел аппарат ИВЛ. Мерцали мониторы с показателями давления и дыхания. Брагинский неподвижно лежал, цветом кожи сливаясь с простыней.

– Мы оставили твою трубку, – Антонио хлопнул Альфреда по плечу и вручил ему мешок Амбу, на котором они фактически приехали в реанимацию. – Молодец, не растерялся, это потрясающе. Думаю, наш пациент задышит сам уже к вечеру. Твои медсестры по телефону рассказали мне про назначения. Оланзапин не так уж страшен. Вытащим твоего психа.

клянную стену. Интересно, за какие провинности в жизни человек получает такие страдания?..
______
     Он сидел в маленькой деревянной лодке посреди огромного водного пространства. Куда ни посмотри – везде была одна водная гладь, на много миль вокруг. Иван осмотрел дно лодки. Ничего, никаких весел, сетей или ящика с провизией.

     В воде сновали маленькие стайки рыб. Их чешуйчатые спинки блестели, отражая малинового цвета солнце.

     Выход был один – нырять. «Все равно это сон. Нельзя же умереть во сне».

     Брагинский вдохнул побольше воздуха и перекинулся через борт, с плеском падая в воду. Она оказалась чертовски холодной, словно бы солнечные лучи вообще не доходили до нее.

     Иван нырнул глубже, рассекая руками толщу воды, распугивая местных рыбок. Внезапно в его шею словно бы воткнулось копье. Он закричал от боли, выпуская изо рта пузырьки воздуха и щупая шею. Под пальцами чувствовалось что-то твердое, какие-то наросты. Парень вдруг осознал, что дышит. Дышит в воде. И эти наросты ритмично двигались с каждым вдохом. Жабры?

     Тут же обнаружился неизвестно откуда взявшийся длинный хвост, покрытый зеленой чешуей и с перепонкой от основания до самого кончика. Пришлось избавляться от штанов, они мешали хвосту и причиняли дискомфорт.

     Чем дольше он плыл, тем больше в его душе вспыхивали огоньки сомнения. А что, это и есть ад? Вечность напролет плавать в безликом океане без возможности увидеть еще раз землю? Мимо проплывали разнообразные рыбы, безучастно смотря круглыми глазами на странное существо с хвостом, плывущее неизвестно куда.

     Вдали показался… город? Подводный город? Иван ускорился, желая подплыть ближе и получше рассмотреть.

    Увиденное было похоже на кадры из какого-нибудь фильма. Многоэтажные бетонные здания лежали на дне, как будто их специально выкинули в воду. Покрытые водорослями, наполовину растворившиеся от воды и времени, они смотрели наружу черными пустыми окнами без рам.

     Иван, медленно шевеля ногами и хвостом, проплывал между домами. Любопытство явно родилось раньше, и он заглянул в одно из окон. На вздутом линолеуме в углу комнаты лежало нечто, свернутое в клубок, и жалобно стонало. Русский хотел было незаметно отплыть от окна, но бесформенная куча вдруг зашевелилась и подняла голову. Это оказалось безобразное существо, похожее на человека, с покрытым слизью и бородавками лицом. Оно протягивало длинные руки, с них свисали остатки кожи и плоти, оголяя прогнившие кости.

Чудовище вытянулось во весь рост, распуская сложенный вокруг головы кожистый капюшон, и ринулось к окну, вцепляясь пальцами в плечи Ивана и вжимая его в стену дома. Завязалась драка, Иван, переполненный скорее адреналином, чем страхом, пытался отодрать от себя воняющие сладковатой гнилью руки. Существо рычало от боли, наконец выпуская из душных объятий своего соперника, однако сдаваться не собиралось. Длинные тонкие клыки впились в предплечье, получеловек-полузверь пытался выдрать кусок мяса. Иван что есть силы дернул рукой, отшвыривая от себя водяного. Тот плавно ударился об стену и обиженно завыл, закрывая страшное лицо ладонями.

     Брагинский быстро поплыл прочь, постоянно оглядываясь. Из соседних домов с глухим шипением начали выплывать такие же чудища, один за другим, превращаясь в одну большую стаю. Их злобное рычание заставляло кровь стыть в жилах, а хвост шевелиться быстрее, унося Ивана подальше от черной тучи демонов. Они были злы, они были голодны. Тянули руки в своем стремлении захватить незваного гостя.

     Русский плыл, не разбирая дороги, пока не уперся в разрисованную неизвестными символами дверь одного из домов. Недолго думая, он открыл ее и вплыл внутрь, запирая хлипкую створку на замок. Через минуту по ней снаружи уже барабанила едва ли не сотня ладоней, вызывая на поединок.

     Внезапно все стихло, неизвестно как включился яркий свет, ослепляя и заставляя закрыть глаза.

     Свет померк так же быстро, и Иван обнаружил, что сидит на полу в огромной комнате. Никакой воды, никаких демонов… Совершенно другие декорации. Вся мебель была исполинских размеров, потолок терялся далеко наверху. Какие же великаны должны жить в таком доме?!

– Милый, я в кино с Мартой, не теряй меня! – послышался женский голос. Иван спрятался под стул, боязливо выглядывая из-за ножки. По комнате ходила огромная женщина в синем платье, ее каблуки оглушительно стучали по паркету. Дама последний раз посмотрела на себя в зеркало, висящее возле шкафа, поправила челку и вышла из комнаты.

     Брагинский вздохнул и оглядел себя, с писком сваливаясь на пол от удивления. Жабры и хвост исчезли, но появилась шерсть. Все его тело было покрыто мягкой серенькой шерсткой, а из зада торчал тонкий лысый хвост. Маленькие розовые лапки с коготками, топорщившиеся во все стороны усики, подвижный нос…

     Иван на четвереньках перебежал через комнату и очутился у зеркала. Черные глазки-пуговки с удивлением рассматривали отражение. В зеркале сидела крохотная серая мышь с круглыми ушками. Все встало на свои места. Комната была самой обычной, как и женщина. А он, маленькая мышь, должен был срочно сбежать, пока его не обнаружили.

     С места сдвинуться он не успел. На пол, прямо перед ним, грациозно прыгнул большой полосатый кот. На его шее переливался россыпью мелких стразов ошейник. Желтые глаза внимательно следили за зверьком, зажатым между шкафом и зеркалом.

– Может, ты не ешь говорящих мышей? – спросил Иван, но услышал только собственный писк. Кот лег на живот и вытянул когтистую лапу, стараясь сцапать неудачника-мышонка.

     Кажется, мышу срочно понадобилось увидеть хоть где-нибудь голубую ленту. А сидя в плену, он навряд ли ее встретит. Набравшись смелости, мышь выбежала из укрытия и понеслась в соседнюю комнату, прошмыгивая под дверью. Кот радостно погнался за добычей, сшибая мордой дверь и открывая себе путь.

– Макс, что случи… О господи, откуда здесь мышь?! – вскричал мужской голос, и хозяин дома вскочил с кресла, где еще минуту назад преспокойно читал книгу. Иван чувствовал, как бьется сердце где-то в горле. Он забежал под диван и затаился, обнимая лапками собственный хвост. Кот был тут как тут, но с другой стороны дивана, поэтому особо не мешал оглядывать комнату в поисках ленты.

     Это была гостиная, богато и со вкусом обставленная. На полках теснились трофеи из разных стран, плазменный телевизор напоминал экран в кинотеатре, а ковер явно ткали на заказ. Ничего, напоминающего ленту, он не видел. Может, стоило рискнуть забраться выше?

     Он выпустил из объятий хвост и выскочил на ковер.

– Макс! Вот она! – завопил мужчина, и кинулся к мышонку со стеклянной банкой из-под консервов. Зверек сдаваться без боя не собирался, высоко задрал хвост и начал забираться по уголку свисающего с дивана пледа. Едва он прыгнул на диванные подушки, как его подбросила вверх когтистая лапа. Кот был проворнее и уже ждал его, чтобы немного поиграть, прежде чем съесть вместе с костями.

     Его подбросили в воздух еще раз, и Иван чудом успел зацепиться за диванную спинку. Макс, блеснув ошейником, легко вспрыгнул следом и вонзил когти в серую спинку. Мышь жалобно запищала, из последних сил лихорадочно бегая взглядом по комнате.

     Возле большой аудиоколонки сидела статуэтка лисицы. На ее шее был повязан бант из шелковой голубой ленты.
______
      Ощущение, словно бы тысяча игл раздирают горло изнутри. Горьковатый привкус пластмассы не добавлял радости. Иван хотел закричать, но смог только медленно выдохнуть через… трубку?

     Срочно выдрать! Он попытался дотянуться до ненавистной трубки и выдернуть ее из горла, но руки были крепко привязаны к кровати. Что, снова привязали? Попытался звать на помощь. Трубка вместо этого впустила в его легкие очередную порцию воздуха. С ужасом до парня дошло – за него дышит какая-то штуковина.

     Он огляделся по сторонам. На соседней кровати лежал с закрытыми глазами незнакомый мужчина. Справа была стеклянная стена. На его панику через стекло смотрела медсестра и кому-то звонила.

     Смертельно хотелось кашлять, но трубка не разрешила. В конце концов они окончательно поссорились, как семейная пара. Он хотел дышать чуть чаще. Она хотела дышать медленно и глубоко. Это пугало и бросало в пот.

     К нему подбежала медсестра и какой-то врач. Оба в масках.

– Дыши вместе с аппаратом, будет легче, – заверил его доктор, склоняясь. Все лицо закрыто маской, только большие зеленые глаза весело блестят. – Ну что, экстубироваться будем? – он повернулся к медсестре. Та развела руками. – Или под ответственность доктора Джонса? Звони в психиатрию.

     Медсестра вышла из палаты, а врач сел на стул рядом с постелью. Иван по совету перестал биться с трубкой, действительно стало легче. В палате и коридоре горели лампы, видимо, уже ночь. Как он вообще угодил сюда?

– Я читал твою историю болезни, – сказал реаниматолог. – Уж не сердись, что не отпустили на тот свет.

     Иван закрыл глаза и попытался протянуть доктору руку, насколько это было возможно с фиксацией. Доктор понял и от души пожал ладонь.

– Скажи спасибо своему лечащему врачу, если бы он не носил в кармане шпаргалки по реаниматологии, то…

     Он не договорил, в палату заглянула всклокоченная светлая голова Альфреда.

– Доктор Джонс, как раз вовремя! Мы тут беседуем.

– Доктор Карьедо, если только беседуете ты и аппарат ИВЛ, – Альфред вошел в палату, надевая шапочку и маску. Медсестра подкатила стальной столик с инструментами.

– Доктор Джонс… Ты уверен, что действие оланзапина сошло на нет? Анализ мы взяли, но готов будет только к утру.

     Альфред нагнулся над пациентом, светя пациенту в глаза фонариком. Иван жмурился от яркого света.

– Принять решение об экстубации – искусство, но я его принимаю, – Антонио кивнул и надел перчатки, плечом отталкивая психиатра в сторону. Медсестра подвезла ножной электроотсасыватель*. Доктор обработал наконечник раствором местного анестетика и быстро ввел наконечник в глотку. Иван мучительно закашлял, рефлекторно стараясь убрать голову из-под руки доктора.

– Изабелла, выключай аппарат. Оба. А ты глубоко вдохни, на счет «три», – медсестра щелкнула кнопками, ИВЛ и отсос медленно затихли. Затем она сняла фиксирующие тесемки со свободного края трубки и с лица пациента. Доктор подмигнул одновременно всем присутствующим и взялся за коннектор. – Ра-а-аз, два, три!

     Антонио одним движением вытащил наконечник вместе с интубационной трубой и выложил на столик наконечник и трубку и победно снял перчатки.

     Иван дышал, судорожно хватая ртом воздух. При каждой попытке что-либо сказать горло нещадно болело.

– Всем спасибо, все свободны! – Карьедо помахал ручкой и приложил фонендоскоп к груди Ивана. Затем спрятал его обратно в карман. – Не разговаривать и глубоко дышать. Станет хуже – кислород принесем.

     Медсестра с Антонио быстро ретировались, оставив наедине врача и его пациента. Ну, или совсем наедине, постовая медсестра, а потом и вернувшийся из туалета Антонио пристально следили за палатой за стеклом.

     Альфред притащил стул и уселся возле постели, облокачиваясь на спинку и складывая руки на груди. Иван смотрел на него, думая, какие же у доктора голубые глаза. Он опустил взгляд на его руки. Обручального кольца на правой руке не обнаружилось. Русский улыбнулся мысли, что ищет кольцо отнюдь не у девушки с длинными волосами, каких иногда рисуют на картинках.

– Что улыбаешься? Хотел сбежать от меня к ангелам, а теперь лежит улыбается, – вдохнул Джонс, снимая с носа очки и пряча их в карман. Без очков у него было совсем детское лицо, такого самого надо защищать.

     Они смотрели друг на друга, и каждый силился прочитать мысли другого. Альфред не торопился в отделение, там остался еще один доктор, пришедший в ночную смену.

     В палате померк свет, осталась гореть пара настенных светильников. Соседняя кровать не подавала признаков сознания, и в целом стало как-то уютнее. Клонило в сон. За соседней стеной глухо прозвучал чей-то смех и звон ложек об кружки. Видимо, прямо за стеной палаты начиналась ординаторская.

– Галоперидол, – пробормотал Альфред, роняя голову и почти засыпая, убаюканный писком аппаратов в палате. – Препарат от твоих онейроидных снов – галоперидол. Я назначил его курсом. Не хочу перечеркивать твою жизнь судами о лишении дееспособности. Или выйдешь из клиники через месяц – или не выйдешь совсем.

     Иван слушал, натягивая на грудь одеяло. Ночь – время откровений. Именно ночью сердца открываются настежь, а в души вливается доверие.

– Иногда я работаю на скорой помощи, – Альфред поднял голову и открыл глаза. – У нас был вызов с поводом «хочет сброситься с крыши девятиэтажного здания». Вызывала на себя обычная фельдшерская бригада. Мы ехали так быстро, как могли. Когда уже заезжали во двор, видели, как с крыши упало тело. Мы опоздали на минуту. Парень стараниями врачей выжил, но остался глубоким инвалидом. Проходил лечение у меня. Говорил, пока летел вниз, захотел жить, – голубые глаза внимательно посмотрели на русского. – Ты тоже почти умер сегодня. Хочешь ли ты жить после этого?

     Брагинский вздохнул и взял Альфреда за руку, крепко сжимая пальцы. Доктор вздрогнул, но руку не убрал. Вместо этого он наклонился к самому лицу русского, заглядывая в сиреневые глаза. – Обещай, что через две недели выйдешь отсюда здоровым и я больше тебя никогда не увижу.

     Иван помотал головой, не соглашаясь.

– И я тебя никогда не увижу в этой клинике, – договорил Альфред, гладя Брагинского по руке. Он почти не поддерживал общения с пациентами после выписки. Но этот случай, пожалуй, мог стать исключением.

     Доктор не заметил, как задремал, убаюканный гудением аппаратов жизнеобеспечения в палате. Иван не переставал улыбаться, разглядывая психиатра. Они ничего не знают друг о друге, история болезни не в счет. Но ему казалось, что у этого парня обязательно интересная жизнь вне стен больницы. У него самого была не самая лучшая жизнь в России. Полная скитаний, от одной съемной квартиры к другой съемной квартире. Разукрашенная героином и подворотнями, за которые он теперь расплачивается. Погруженный с головой в одиночество, мечтал быть кому-то нужным. Может, идея уехать в другую страну и была поспешным решением, но зато здесь он как будто чуть-чуть приподнялся с колен, найдя пристойную работу и старушку, которая любезно приютила его. Интересно, как она там?

     В палату на цыпочках зашел Карьедо, молча подмигнул Ивану и аккуратно приподнял со стула Альфреда. Русский отпустил его руку, маленькая теплая ладонь мягко выскользнула из его длинных пальцев.

– А-а? Что такое? – пробормотал Альфред. Антонио повел его по палате, выводя в коридор.

– Пойдем, я тебя до отделения доведу. А то у меня койко-час тысячу стоит, ты таких цен не потянешь.

***

     Джонс вышел из клиники и побрел по алее, засунув в уши наушники. Солнце протягивало лучи через густые кроны деревьев, согревая серое утро.

     Кто-то похлопал его по плечу. Ал резко повернулся, сдергивая наушники.

– Ты так быстро удрапал с работы, даже меня не подождал! – ворчал Антонио, перекидывая через плечо сумку. – Сегодня собираемся у Франциска дома, ты помнишь? Попробуй только слиться, я тебя лично придушу, вот этими самыми руками.

– Конечно я приду. Какая там повестка дня?

– Как сказать Хенрику, что бухать вредно, – рассмеялся Антонио и повернул за угол, практически на ходу запрыгивая в подъехавший автобус.

     Когда Альфред зашел в дом, его встретил Мэтт с напуганным лицом. Американец замер, разглядывая младшего брата.

– Что случилось?

    Ответом ему послужила пьяная ругань со стороны кухни.

– Артур опять устраивает алкотур пониже стола? – Альфред прошел по коридору и заглянул на кухню. Так и есть. Старший ползал по полу и что-то нечленораздельно мычал, иногда выдавая вполне осмысленные ругательства.

– Суки, замуровали меня, ненавижу тварей… – бормотал он, бодая головой ножку стола.

– Галлюцинации уже были или еще нет? – спросил Альфред. Мэтт пожал плечами.

– Он только сейчас начал более-менее разговаривать, до этого только вопил, – ответил он.

– Артур! Это я, – Альфред присел на корточки возле брата. Артур поднял красное лицо с вытекающими из носа соплями. – Посмотри на себя, ты же выглядишь, как последний алкаш.

– Отстань от меня, – отмахнулся Артур, завалился на бок и захрапел, распространяя по кухне крепкий аромат алкоголя.

– Он таким уже домой пришел? – Альфред достал из кармана пузырек с кордиамином.

– Нет, он дома… – виновато пробормотал Мэтт. Стоя в пушистых домашних тапочках и халатике, он являл собой невинное зрелище. Ал открыл пузырек и накапал содержимое в нос Артуру.

     Громкая ругань, и путешественник по миру Диониса резко сел на полу, тряся головой.

– Давай-ка пойдем в кроватку, – опыт работы на скорой помощи иногда был полезен и в бытовых условиях. Альфред подхватил под руки братца, с усилием помогая ему принять вертикальное положение.

– Мой любимый, – Артур похлопал своего спасителя по щеке и обдал очередной порцией перегара. – Я так тебя люблю!

     Вскоре он уже лежал на диване в гостиной, накрытый пледиком, и сладко похрапывал. Альфред помог младшему собраться в университет, закинув ему в сумку контейнер с обедом. По своей рассеянности Мэтт мог забыть все на свете, а уж еду и подавно.

     Мэтти решил, что в своей работе не желает связываться с людьми, как два его брата. По меткому замечанию Альфреда, он попросту боялся человечества, как огня. Поэтому с успехом поступил в ветеринарную академию, где упоенно лечил собак и кошек на учебных практиках, зубрил наизусть препараты и разрабатывал противоожоговую повязку с обезболивающим, которая не будет слетать с лап, ушей и носов пациентов.

     Альфред выпроводил брата, проверил еще одного, оставшегося спать под пледом, и поднялся в свою комнату на втором этаже. Почти сразу рухнул поверх покрывала на кровать, даже не сняв с себя одежду, тут же засыпая. Какая все-таки мягкая и уютная подушка..

Отсчёт-4744 слова👾