~Галоперидол~

– Онейроидный синдром? Органический галлюциноз? Или шизофрения? – вслух думал Альфред, задумчиво водя ручкой по бумажке. Настенные часы с нарисованной на циферблате кукушкой показывали без пятнадцати четыре утра. Но любопытство было сильнее сна, поэтому доктор корпел над толстенной пыльной книгой психиатрии.

     Дверь с тихим скрипом приоткрылась, и в кабинет крадучись зашел Антонио. Устало свалился в кресло возле окна и потер пальцами виски.

– Вот это ночка! Кстати, завтра переведу к тебе в отделение одного типа. Пришел в себя после отравления суррогатами алкоголя, соскочил с кровати и давай бегать, розетки затыкать. Носками, марлей, собственной одеждой. Думаю, это по твоей части.

– Тони, да, однозначно по моей, – кивнул Альфред и рухнул лбом на книжные страницы.

– Чего-то ты невесел.

– Антонио! Четыре часа утра! Предлагаешь мне станцевать танго?

     Испанец рассмеялся, легко вскочил с кресла и рывком поднял Ала на ноги.

– Танго! – объявил он и прижал к себе сонного врача. – Танец страсти, боли и любви!

– Чего-чего?! Может, лучше по пирожку перехватим? – но нет, его уже закружили в ритме горячего танца. Полы халата развевались от импульсивных движений, Альфреду в принципе можно было ничего не делать и стоять столбом, все взял в свои руки Антонио. От него требовалось лишь не затоптать новые кроссовки реаниматолога.

     В конце импровизированного танца Тони оттолкнул его от себя, заставив упасть в кресло.

– Ну что? Лучше стало? – улыбнулся он, поправляя брюки.

– Мы как будто переспали.

     Оба рассмеялись, и Альфред полез за пирожками, купленными еще днем в буфете больницы. Внезапно раздалось треньканье мобильного.

– Опаньки, это меня, – Карьедо взял телефон в руки. Через секунду развел руками, сцапал один пирожок и выскочил из кабинета.

– Я побежал, труба зовет и горит праведным огнем! Но про пирожки я не забыл, не надейся!

     А Альфред, снова оставшись один, отложил пакет с пирожками в сторону и взялся за почти забытую книгу. Приходы Антонио всегда были сюрпризом, а уж уходы и подавно.

***

– Эй, док, подъем! – кто-то настойчиво тормошил Ала за плечи. Альфред вскинулся, едва не слетев со стула. Задремал за столом?

     Над ним стоял Гилберт, доктор Байльшмидт, и нетерпеливо потрясывал Джонса за плечо. Этот неунывающий психиатр мог вдохнуть жизнь в любого пациента, не говоря уже о докторах-коллегах. Сегодня доктор пребывал в одном из своих цивильных обличий, встопорщенные белоснежные прядки на макушке торчали во все стороны.

– Старик, неважно выглядишь. Может, потому что у тебя на щеке отпечаталась книга по психиатрии Детрокса? – улыбка во все зубы. – Рассказывай, что в отделении. Людвиг, который Мюллер, сказал мне, что ты у него ночью пациента отбил. Всем говорит,  Ал дрался, как лев, и кусал его за штанину. Что это за пациент такой, что ты напал на заведующего наркологией?

     Альфред вздохнул и поправил сползшие с переносицы очки.

– Вот карта пациента, – он двинул по столу папку. – Рабочий диагноз: Онейроидное состояние, галлюциноз. В прошлом опиоидный наркоман. В общем, поработаете сегодня вместе с лабораторией, пациент поступил ночью, и я о нем ничего не знаю. Кроме крошек анамнеза и имени. Первичный осмотр я провел, дальше твоя очередь. Бери на анализы все биологические жидкости, вплоть до слюней. Ах, да, того строителя я вчера выписал под амбулаторное наблюдение.

– Там серьезный случай, как я понимаю? Серьезнее наших любимых даунят и галлюцинирующих работников. Альфред, не переживай, я перепишу твой диагноз, если что, – Гилберт хлопнул доктора по плечу, подмигнул левым глазом и, насвистывая пошловатый мотивчик, удалился в сторону сестринского поста.

     Альфред взял папку, перелистал страницы и вышел в коридор. По коридору в его направлении бежала медсестра, рассыпая заготовленные для больных таблетки. Бежала со стороны четвертой палаты, и Альфред прерывисто вдохнул.

– Доктор! Я нигде не могу найти доктора Байльшмидта, а там… А он… А вы…

     Джонс на секунду зажал ее рот ладонью, давая ей время перевести дух, затем медленно опустил руку.

– Теперь по порядку, что случилось?

– Доктор, пациент, который вчерашний… У него снова судороги, а я…

– Быстро за мной.

     Скрип кровати из четвертой палаты разносился по части отделения, пугая присмиревших олигофренов. Санитары распахнули тяжелую железную дверь, впуская доктора и запыхавшуюся медсестру.

     Иван, белый, как простыня, выдавал серию судорог. Веревочные стропы сухо трещали. Ал вытащил из кармана фонарик и попытался приоткрыть веки. Зрачки расползлись по всей радужке, изо рта полилась слюна.

– У него галлюцинации, Софья, галоперидол*! Быстрее же!

     Одна из веревок с хрустом разорвалась, выпуская руки из заточения. Американец замешкался, и тяжелый удар кулака прилетел ему в солнечное сплетение. Альфред охнул, сползая на пол. Санитары в долгу не остались, быстро обвязывая новыми веревками-стропами запястья пациента, так, чтобы полностью обездвижить вышедшее из-под контроля тело.

– Здоровый, как медведь, – пробурчал один из них, и в этот момент в палату вбежала медсестра с ампулой.

– Придется потерпеть, – прошептал доктор, набирая в шприц лекарство, прокалывая иглой плечо Ивана и вводя препарат.

     По палате, улетая дальше по коридору, разнесся холодящий кровь вопль. Брагинский орал так, словно бы попал под локомотив.

     В палату с грохотом ввалился Гилберт, вытаскивая из кармана халата венозный жгут.

– Что, черт вас возьми, тут происходит?!
______
    Иван лежал на больничной койке, рассматривая стены, выкрашенные бежево-серой краской. По стене, отражаясь от круглого уличного фонаря за окном, скакали причудливые полосы желтого света. В полной тишине палаты было слышно, как на проспекте шумят припозднившиеся машины. За окнами клиники жизнь бурлила горным ключом. Люди спешили, чтобы глотнуть каплю домашнего тепла и уюта перед следующим рабочим днем.

     В его груди не проходило ощущение жжения. И чем дольше он терпел, тем больше болело сердце. Он хотел оградить себя от этой боли мыслями о том, как же у него чешется нос и что проклятые стропы слишком крепко держат его руки.

     Через несколько минут ребра горели так, как будто на них положили парочку раскаленных угольков. Брагинский перевел взгляд с потолка на грудь, приподнимая голову настолько, насколько позволяла фиксация, и закричал от ужаса, резко дернувшись в попытке сбежать от развернувшегося зрелища.

Вся грудная клетка была открыта настежь, как двери в каком-нибудь супермаркете. А на сердце, обвивая его тонкими хвостами, сидели крошечные белые драконы. Маленькие пальчики с коготками впивались в сердечную мышцу, и драконы покачивались от каждого удара. Иногда кто-то из дракончиков выпускал из пасти искорку. Искры падали на сердце, причиняя его владельцу ту самую мучительную боль, от которой хотелось выть. Увидев, что они обнаружены, чудесные существа оскалились, приоткрывая пасти и показывая клычки. Самый мелкий из животных открыл кожистые крылья, чихнул и с легкостью взлетел. За ним один за другим взлетали другие, покидая место насеста и растворяясь под потолком.

     Русский не мог выдавить из себя ни звука, только пыхтел, силясь окончательно не спятить. Последний дракон в полете обернулся, выпустил смятый  комочек из лап и со звоном вылетел в окно. В воздухе комочек развернулся, и на кровать плавно легла голубая лента.
______

– Парни, чего такие кислые?

     Трое друзей сидели за круглым столом в одном из пабов города. Пятничный вечер нашептывал, что пора расслабиться и выпить. После напряженного дежурства это было отдушиной. Альфред не смог толком подремать днем после смены, помогая Мэтту расставить новую мебель в комнате. Артур, злобно хихикавший о том, что труд сделал из человека Альфреда, помогал братьям морально, выглядывая из-за дверного косяка.

– Так чего кислые? – повторил свой вопрос Франциск, заправляя светлую прядь за ухо.

– Работа сведет меня в могилу, так же, как их… всех… – зеленые глаза Антонио, блестевшие от огоньков гирлянд паба, мутно смотрели в стакан, словно бы он желал отыскать в пиве смысл жизни. «Их всех» его работа действительно могла уложить в гроб, за помощью к реаниматологам люди обращаются в последнюю очередь.

– А меня сведет в могилу отсутствие опыта и знаний, – подытожил Альфред.

– Пф, – фыркнул Франциск, отпивая из кружки. – Один пациент выбил тебя из седла? С чем там? С онейроидом? Ладно, пусть, хотя Гил уже переписал диагноз, звонил мне сегодня днем.

     Альфред поднял голову и сжал пальцами бока стакана.

– Ну-ка…

– Галлюциноз ему поставил. Сказал, парнишка совсем плохой, заблевал палату после аминазина и ушел в оглушение. 

– А давайте я расскажу, как пациент с кровотечением из варикозно расширенных вен пищевода заблевал мне всю реанимацию темной кровью с примесью желчи, – проворковал Антонио и с грохотом поставил стакан на стол. – Может, не будем о работе? Мы так красиво выглядим, Франциск даже галстук надел, мы в кои-то веки в приличном месте.

– Вообще, на онейройд это не совсем…

– Франциск!

– Молчу-молчу!

     Через полчаса пререканий и споров Тони и Франциск, довольно неуверенно держась на ногах, выползли в санузел.

     Альфред водил пальцем по дубовому столу, рисуя одному ему понятные узоры.

– Я знал, что вы тут! – в паб, открывая дверь с ноги, ввалился… э-э-э, нет, пожалуй вполз доктор Хенрик Хансен, практикующий хирург с четвертого этажа клиники. – Я зна-ал! – он победно дотащился до стола.

– Я почему-то верил в то, что ко мне сегодня подсядет прекрасный принц с белым конем, а не ты.

– Альфред, прости, коня я дома забыл, – Хенрик, уже где-то хорошо подогревшийся, развалился на стуле. Хмельные синие глаза никак не могли сфокусироваться на Альфреде, то и дело взгляд падал на недопитую пивную кружку Антонио.

– Мы как раз разговаривали о работе. Не хочешь присоединиться?

– А-а-а, – многозначительно протянул датчанин и причесал пятерней волосы. Получилось еще хуже, топорщившиеся в разные стороны пряди теперь торчали почти вертикально.

– О Святая Дева Мария, кого я вижу! – воскликнул Франциск, доковылявший обратно до столика, а Тони радостно подозвал официанта. – Нам еще четыре кружки!

     Вечер плавно перетек в ночь, а друзья и не думали сдавать назад.

– И я ей говорю, что детка, сегодня ты пойдешь со мной, и плевать на двух твоих кошек, – заплетающимся языком сказал Хенрик, опрокидывая в себя еще одну стопку текилы.

– Боже, мне всегда нравились решительные и умные мужчины, – пробормотал Франциск, задумчиво подпирая ладонью щеку.

– Мне тоже, – ляпнул Альфред и, не обращая внимания на начавшего булькать в подобии смеха Антонио, замахал рукой. – Да нет, я не то хотел…

– Добро пожаловать в наш клуб анонимных голубых алкоголиков, – произнес Франциск, и все дружно рассмеялись, смотря на покрасневшего американца.

***

     Домой Альфред шел на автопилоте, петляя по улицам и вспоминая дорогу. Доза выпитого алкоголя вызвала топографический кретинизм, но американец не сдавался.

     Наконец он увидел знакомую дверь с табличкой: «Стучите, а лучше пинайте дверь со всей дури!». Это было творчеством Артура, скромным и беспощадным ко всем, кто его читал.

– Альфред? – створка приоткрылась, являя ему Мэтта. Братец уже переоделся в пижаму, всклокоченная шевелюра и заспанное лицо не оставляли сомнений, что минуту назад он крепко спал.

– Где Артур?

– Спит, уже давно, – Альфред отодвинул Мэтта в сторону и прошел в прихожую. К нему на руки тут же сел попугай Абрикос, всеобщий любимец дома. Животное было куплено в переходе метро у жуткого вида дядьки. Попугая отмыли, вывели паразитов и обозвали Абрикосом за нежно-маисовый цвет перьев.

– Ух ты мой маленький, хороший мальчик, – Альфред погладил птицу и прошел на кухню, доставая из кармана телефон. Мэтт, шаркая по полу тапочками, побрел обратно в свою комнату.

– Кхе-кхе-кхе, да, Ал, говори, зачем я тебе понадобился в полночь, – прошелестел на том конце провода сонный голос Гилберта.

– Гил, в отделении все хорошо?

– Ты чего дунул, приятель? С каких это пор ты интересуешься своими психами на ночь глядя? Или совесть замучила?

– Гил…

– А-а-а, чтоб тебя! Держи отчет: Генри снова обосрался и намазал на обои какашки, Рон надул в штаны, Нора покусала санитарку и сдернула шторы с окна. Ты удовлетворен?

– А вторая и четвертая палата?

– Алкоголика вынесли в морг, отмучился наш живчик. Кроватку застелили, палату в порядок привели, не волнуйся. В четвертой палате все ровно, но парень, похоже, собрался в реанимацию, на пирожки Карьедо.

– Что? Почему?

– Аминазин не пошел, тут только «галочка» поможет. Загрузился наш герой, в оглушении, но баллов тринадцать по ШГ* есть. Судорог больше не давал зато.

– Сомнительное достижение.

– Я как понял, галлюцинации начинаются во время приступа судорог. А потом, после фазы галлюцинаций, глубокий и тревожный сон. Альфред, если честно, я такого никогда не видел. Но пока отделение почти пустое, так что докопаться до истины никто не будет мешать.

     Позже, когда Альфред вышел из душа и лег в постель, в его голове роем ос летали мысли, не давая сосредоточиться на сне. Дверь в его спальню негромко скрипнула.

– Как день? – на край кровати сел Артур, держа в руках чашку чая. – Я слышал, как ты пришел. От тебя.. э-э-э.. как же вы там пишите в своих историях болезни? «При осмотре резкий запах алкоголя изо рта»? Так вот, при осмотре тебя резкий запах алкоголя отовсюду.

– Брось, не такой уж я и пьяный, – улыбнулся Альфред, беря у брата кружку. На самом деле, несмотря на количество выпитого, в его голове была необыкновенная ясность. – Как дела с уголовниками?

– Не называй их так, Альфред.

     Старший брат работал юристом по миграционным вопросам. Если Альфред на своей работе жил шприцами и лекарствами (а иногда светофорами и дорогами, освещая дворы синим проблесковым маяком «скорой»), то Артур – миграционными картами и судейскими залами. Из дома по утрам он выходил в пиджаке и галстуке, гордый, как орел.

     Альфред привстал на кровати, поставил чашку на тумбочку и обнял брата, прижимаясь щекой к его плечу.

– Что это за наплыв нежности? – Артур мягко провел ладонью по светлым волосам. – У тебя все хорошо?

– Артур… Спасибо за чай.

    «Мы – это наши решения. Именно они определяют будущее, не правда ли?

Ммм..Всю ночь писала это, думаю вы оцените)❤️🤡