~Галоперидол~

Будильник противно запищал, подпрыгивая от нетерпения разбудить своего владельца. Альфред не глядя положил на него ладонь, выключая и сладко потягиваясь.
– Если ты сейчас не встанешь, Мэтт прикончит все оладьи, – послышался за дверью голос старшего брата, Артура.
– О господи… Иду я, иду… – пробормотал в подушку Альфред и на полусогнутых отправился в ванную. Жить в одном доме с двумя братьями – это как вечное состязание на тему «кто первый встал, того и тапки». В данном случае оладьи. Парень прихватил приготовленную еще с вечера одежду и отправился в ванную, чтобы через полчаса появиться на кухне в меру освеженным после сна, в джинсах и рубашке в красную клетку.

За столом витала, в общем-то, традиционная для их семьи атмосфера: младший брат Мэттью, страстный болельщик хоккея (кстати, все еще в пижаме), с поразительной скоростью уничтожал оладьи, обмакивая их в мед. И старший брат Артур, попивавший чай и листавший свежий выпуск журнала «Стивен» с таким лицом, будто сверлил стену перфоратором. Его не устраивали утренние новости, душа желала чего-то поглобальнее.

– Всем доброе утро, всех люблю, я побежал! – Альфред хватанул один оладушек, взял висевший в прихожей рюкзак и выскочил из дома.

– Сумасшедший! Поел бы хоть! – донесся из-за незакрывшейся двери голос Артура.

     Альфред с братьями жил в небольшом двухэтажном доме недавно построенного озелененного квартала. Из минусов этого квартала было, пожалуй, отнюдь неблизкое расположение остановки автобуса и станции метро. Поэтому из дома Ал всегда выбегал пулей и заранее. Если не просыпал, конечно.

    Он, Альфред Франклин Джонс, специалист в области психиатрии и наркологии, работал в одном из множества отделений огромной семиэтажной клиники Revival Center. И сейчас нефигово опаздывал на работу из-за какой-то чертовой остановки!

– Доктор, вы опоздали, – встретила его медсестра, когда он, запыхавшийся и вспотевший, вбежал в отделение. Она стояла на посту и раскладывала таблетки по фамилиям пациентов.

– Софья, быстро список пациентов мне на стол, поступивших и выписавшихся, – протараторил Джонс, хватая с поста медсестры ключи от своего кабинета. – Ах да, и позови Бонфуа.

     Софья посмотрела ему вслед, заколола длинные волосы и зашуршала бумагами, недовольно бубня себе под нос.

    В кабинете Альфред наконец перевел дух, открывая шкаф и выуживая из его недр халат и фонендоскоп.

– Мой дорогой, ты здесь! – дверь кабинета открылась и в помещение вошел, о нет, скорее, вплыл сменщик Альфреда. Он держал в руках синюю папку и коробочку с релаксантами.

     Доктор Франциск Бонфуа, француз по призванию, мог вскружить голову всей женской (и не только) половине коллектива больницы. Его любили и ждали везде: в соматическом отделении, в реанимации и даже в наркологии. Он был обворожителен, хотя Альфред и считал, что ему не шла бороденка.

– Я пришел, хотя и не очень-то хотел, – Ал застегнул халат, перекинул через шею фонендоскоп и осмотрел себя в зеркале. Из-под коротких рукавов халата чуть выглядывали рукава красной рубашки, что, черт возьми, добавляло шарма. Да, несомненно.

     Франциск сел в кресло возле окна и раскрыл папку.

– Пока ты прихорашиваешься, рассказываю последние новости.

     В отличие от новостей Артура, у Альфреда новости всегда были серьезнее. Это своего рода ритуал, когда один врач рассказывает другому о смене.

     Пока Альфред расписывался в журналах дежурства, он внимательно слушал. Кто-то перестал видеть тараканов на стенах, кого-то ночью стошнило, кого-то перевели в отделение хирургии к доктору Хансену с неясными болями в животе. Новых поступлений в отделение не было.

– Чем ты занят завтра? – задумчиво спросил Франциск, вертя пальцами ручку. – Могу наведаться в гости?

– Сплю после суточного дежурства, я полагаю. Но приходи, Артур будет рад тебя видеть.

– Я вечером позвоню, – проворковал француз и покинул кабинет, оставив после себя тонкий аромат парфюма.

     Альфред посидел еще немного, а после поднялся со стула и вышел в коридор отделения.

     Звук захлопнувшейся за спиной дверной створки кабинета означал начало работы.

     Отделение состояло из двух частей, этапов, как иногда называл их про себя доктор. Первая часть – отделение «мирных». Эти палаты были обустроены как комнаты, украшены чистыми, выглаженными шторами, красочными картинами, а кровати застелены покрывалами. Здесь лечились пациенты «вне приступа», тихие и безобидные.

     Второй этап – отделение «буйных». Там солнце превращалось в тучи. Палаты – голые серые стены с одной кроватью посередине. С бортов кровати свисают грязные вязки – веревки, которыми фиксируют разбушевавшееся тело. Разбушевавшееся же сознание успокаивают препаратами особой группы, вводя пациента в нирвану.

– Всем доброе утро! Кто сегодня хорошо себя вел – получит конфету, – Альфред зашел в первую палату первой части отделения. Здесь стояло шесть кроватей, и на каждой сидело по пациенту. Это были люди с умственной отсталостью, олигорфрены, дебилы и пострадавшие от синдрома Дауна. К нему перемежающейся походкой подошел мужчина и молча протянул узкую ладонь. От него веяло резким запахом мочи.

– Генри, ты точно хорошо себя вел?

     Огромные, грустные глаза. Пустой взгляд без зачатков мыслей. Пришлось отдавать конфету, под таким взглядом никто не устоит. Генри, получив обещанное, тихо залез под кровать. Больше за конфетой никто не подошел, каждый был занят своими мелкими делами.

     Кроме огромных глаз Джонса сегодня ожидали привычные слюни и сопли. Рвота от препаратов и грязные памперсы. Выдранный из вены катетер и рассказы об инопланетных кораблях. Кто-то громко плакал оттого, что получил чуть меньше каши, чем обычно. Кто-то сидел на полу в коридоре и раскачивался из стороны в сторону, жуя шнурок от ботинка. Санитарочки, эти вечные деятельницы благих дел, успокаивали немощных, раскрашивая вместе с ними картинки и играя в игрушки. Тот, кто был более-менее адекватен и жаловался разве что на летучих мушек перед глазами, преспокойно сидел в палате, наслаждался солнцем и читал книги. Нашлись даже упоенные игроки в шахматы. Медсестры сновали между палатами, разнося лекарства и штативы с капельницами. Жизнь в первой части отделения текла рекой.

     Река прерывалась во второй части. Туда Джонс ходил в сопровождении двух санитаров. Сегодня в отделении лежал только один пациент, алкоголик со стажем, поймавший галлюцинации в виде летающих рыб с радужными хвостами. Пару смен назад алкоголик буйствовал, бросаясь на доктора, но был быстро усмирен ударной дозой релаксанта и кулаком санитара.

     Обход закончился легко и непринужденно, и Альфред, насвистывая под нос, отправился корректировать назначения и заполнять истории болезней.

     В обед он спустился на первый этаж, в отделение реанимации и интенсивной терапии. Сюда привозили разный сброд. Алкогольные делирии, передозировку наркотиками и прочими веществами, остановки дыхания на почве передозировки курительных смесей. Здесь работал, силой знаний вытаскивая людей с того света, доктор Карьедо. Горячий, как солнце над Испанией, темпераментный и неунывающий, как будто бы и сам иногда покуривал где-то в уголке.

– А-а-а, Альфред, добрый день! – Антонио вышел в коридор, снимая с рук перчатки. В отличие от Альфреда испанец носил медицинский костюм и пренебрегал халатом. – Твоих пациентов у меня сегодня вроде нет.

– Мое отделение вообще в последнее время пустует, – Альфред осмотрелся. Каждая палата отделения Карьедо была хорошо видна изнутри, так как стена, выходящая в коридор, была наполовину стеклянной. Можно было без труда разглядеть всех пациентов.

     Правда, один пациент все же выбивался из общей массы. Лежал на каталке возле стены, неподвижно, словно истукан. Конечности привязаны, под грудь тоже продета веревка.

– А это что?

– Это? – Антонио широко улыбнулся и подошел к каталке. – Это отравление семенами дурмана. Смотри, какая штука.

     Он ударил ладонями по матрасу каталки и закричал:– ГДЕ КЛЮЧИ ОТ ПАРОВОЗА?!

     Пациент пришел в неистовое возбуждение, вытаращил глаза и начал с силой вырываться, захлебываясь в собственных воплях, покрываясь испариной. Сильнейшая паника заставляла его стирать привязанные запястья в кровь, а глаза грозили вылезти из орбит.

– Давно не видел отравление дурманом, – пробормотал Альфред, а Антонио быстро подозвал медсестру и протянул ей ампулу с лекарством. Через минуту пациент снова лежал, неподвижно глядя в потолок.

– Что это? Прозерин?

– Конечно, антидот*. Веселимся, как можем. Ты приходи к нам работать, здесь психиатры очень нужны.

– Антонио, друг мой, я не могу оставить своих психов на попечение Франциска, – и оба со вкусом рассмеялись.

***

     Альфред сидел в кабинете со включенным настольным светильником. Вечер вступил в свои права, но зажигать яркую люстру не хотелось. А под светильником было очень уютно писать назначения. Пациенты, получившие терапию, дремали, убаюканные поднявшимся за окнами больницы ветром.

Вдруг раздался треск стационарного телефона. Тревожный, резкий звук, который всегда пугал Альфреда. Словно бы кто-то умирал, и ему надо бежать и спасать беднягу.

– Доктор Джонс, срочно спуститесь в приемное отделение, – послышался на том конце провода голос приемной медсестры.

     Поступление в отделение? Консультация? Или медсестре зачем-то понадобился дозиметр, который он уволок из приемника пару недель назад?

     Он выбежал из лифта и ринулся по коридору. В большом окне приемного возле ворот в темноте вырисовывался силуэт машины скорой помощи. Значит, все-таки поступление.

     Альфред остановился напротив двери в следующий коридор, поправил воротник халата и толкнул створку, входя внутрь.

     В кабинете первичного осмотра стояли парамедики со «скорой». Светоотражающие полосы на синей форме тускло светились от дежурного света приемного покоя. Рядом за столом сидела всклокоченная медсестра, видимо, еще пять минут назад мирно дремала на диванчике. У стены обнаружился доктор Людвиг Мюллер, заведующий наркологическим отделением. Как всегда серьезен, он сложил руки на груди и смотрел на пол. На грязном, вытоптанном предыдущими «скорыми» полу лежал лицом вниз молодой парень лет двадцати четырех и мелко подрагивал.

– Рассказывайте, – Альфред повернулся к парамедикам.

– Нашли возле моста на улице Норва, хотел спрыгнуть. Вызвали прохожие, с их слов кричал, что не хочет жить, что ему надоели «демоны», рвал на себе одежду. Потом вдруг упал на землю, начались судороги с потерей сознания. А потом он словно… э-э-э… остекленел, что ли. Документов при себе не было, давление 100/60, сахар крови 4.6 ммоль, кардиограмму не снимали.

     Альфред присел на корточки перед лежащим телом.

– Давай, друг, переворачивайся, – едва он коснулся плеча, как по телу словно прошла рябь. Пациент выгнулся дугой и забился в судорогах, непроизвольно поворачиваясь на спину и широко раскрывая глаза.

     Ал в один момент набрал в шприц лекарство из коробочки, что утром передал ему Бонфуа, и проткнул иглой предплечье. Пациент тут же обмяк и закрыл глаза.

– Хорошо, я возьму его в свое отделение, – пробормотал Джонс. На локтевых сгибах он рассмотрел множество следов (явно старых) от игл. Наверняка, бывший наркоман.

     Парень открыл глаза и мутным взглядом посмотрел на доктора, склонившегося над ним. Позже Ал мог поклясться, что прежде никогда не встречал подобных глаз. Теплого сиреневого цвета, они словно бы смотрели насквозь.

     Альфред сполз с корточек и встал коленями на пол, прослушивая сердцебиение.

– Мари, отпусти «скорую», и везите носилки, я забираю его к себе.

– Не так быстро, – вдруг подал голос Мюллер. – Это мой пациент, я его принимаю.

     Повисло молчание, только пострадавший прерывисто дышал.

– Наркозависимость по моей части, мистер Джонс. А вы не нарколог, а психиатр.

– Доктор Джонс, – процедил сквозь зубы Ал, а парень на полу снова выдал серию судорог, колотясь и начиная биться о холодный пол.

______
      – Иди сюда… Иди ко мне, я обниму тебя…

     Иван открыл глаза и медленно поднялся на ноги. Он стоял посреди широкого луга. Каждая травинка была алого цвета, и, казалось, что он стоит посреди моря крови. Легкий ветерок гулял среди травы, не спеша подниматься ввысь, к белым пушистым облакам.

– Я больше не хочу играть в ваши игры! – закричал он, надеясь хоть в этот раз быть услышанным. Как всегда в ответ он услышал лишь тихий смех с ноткой издевки.

     Он побрел в сторону полуразваленного храма, видневшегося среди деревьев. Его купола переливались в лучах закатного солнца. Кроны деревьев, растущих возле храма, пылали все тем же алым цветом. Только небо, малиново-желтое от заката, казалось правдоподобным.

    В нескольких шагах вдруг возник черный силуэт, сформировавшийся в существо, похожее на человека. Вот только голова была козлиная. Маленькие рожки закручивались в спираль, а глаза полыхали огнем.

– Дай дотронуться до тебя… – прошептал демон, идя к нему. Иван закричал и ринулся вперед. Повсюду вспыхивали огоньки, и из них выходили новые демоны. С уродливыми козлиными лицами, длинными руками, они гнались за ним, желая полакомиться его душой. Они были очень голодны, а искушение слишком велико…

     Иван бежал уже по длинной каменной лестнице храма, перепрыгивая через ступеньки. Это была по праву святая земля, но твари, созданные самой Тьмой, не боялись, и карабкались за душой, которая звала их с удвоенной силой. Толкаясь и рыча от собственной жадности, распространяя зловоние, демоны соревновались за лучший кусочек.

– Так вот что на самом деле означает спасение души, – пробормотал Иван, врываясь в храм. На стенах, бывших когда-то светло-желтого оттенка, висели выцветшие иконы. Суровые лики святых, съеденные временем, смотрели на перепуганного Ивана, а он, не в силах бежать дальше, развернулся ко входу в храм.

– Что, твари?! Жжется святая земля? – крикнул он, хватая с пыльного стола кадило. Демоны столпились у входа, однако войти внутрь не решались, лишь вытягивали дрожащие от нетерпения руки с липкими пальцами. Иван стоял прямо под куполом, держа кадило, и нервно улыбался.

– Твоя душа зовет нас, Брагинский, – хор голосов улетел под свод. И толпа двинулась внутрь, воя в предвкушении. Иван выронил кадило и побежал к ветхой винтовой лестнице, которая вела к колоколам. Лестница трещала, распространяя вокруг себя облака мелких щепок и пыли, с трудом выдерживая вес Брагинского. Там был последний шанс на спасение.

– Прощайте, мрази… – пробормотал он, дергая за толстый канат. Тяжелый литой колокол затрещал и только затем издал глубокий звон. Затем еще и еще. Следом зазвенели колокола поменьше, переливаясь тонким перезвоном, сливаясь в одну гамму с главным колоколом. Демоны внизу исчезали короткими синими вспышками, оставляя после себя неприятный аромат жженых покрышек.

     Храм пел колоколами, будя давно заснувшие стены. Иван обессиленно сполз на деревянный помост. Последнее, что он видел, как развевается по ветру голубая лента на главном колоколе…
______

     Иван приоткрыл глаза и облизал пересохшие губы. Попробовал подняться, и с удивлением обнаружил, что накрепко привязан веревками к кровати. Запястья, лодыжки, и даже по груди пустили веревку.

     Он осмотрелся. Серые стены, низкий потолок, ощущение, что он сейчас свалится и придавит всем своим весом.

– Эй, есть тут кто? – закричал Брагинский, и попробовал дернуться. Сухие веревки больно впились в кожу, не давая даже шанса пошевелиться.

– Чего орешь? – железная дверь приоткрылась и в палату заглянул заспанный санитар. – Не ори, ночь на дворе.

– Позовите доктора, – он помнил отрывки разговора докторов в приемном отделении, и теперь гадал, в каком он отделении. Доктор, пришедший первым на зов «скорой помощи», чем-то напоминал армейского командира. С холодным взглядом глаз цвета синей стали, широкоплечий, с прямой спиной. Доверия он не внушал, скорее вызывал желание сбежать куда подальше.

     Другой доктор был менее отталкивающим. Блондин, с торчащим надо лбом хохолком… И глаза за стеклами очков… Небесного цвета, как лента, которая всегда является в конце его грез и видений. Как на колоколе в этот раз. Или на шее тигра в прошлом видении… Эта лента что-то вроде знака о завершении путешествия. Именно поэтому Иван очень чтил голубой цвет.

     Дверь снова приоткрылась. В палату мягким шагом зашел тот самый доктор, с хохолком. Поставил рядом с кроватью стул, сел и положил на колени папку. В дверном проеме мелькнул санитар.

– Доктор… – голова кружилась, а во рту разгоралась Сахара.

– Сейчас санитарка принесет воды, – тут же, как по мановению волшебной палочки, появилась санитарка. С маленькой ложечки она напоила новоприбывшего пациента.

– Итак… Вы ничего не помните?

– Просто скажите, что я делал.

– Сначала бились в судорогах. Затем накинулись на меня, свалили на пол. Пока бежали санитары, успешно вывихнули плечо и приложили затылком об пол.

     Иван закрыл глаза, вздохнув.

– Вы помните, как именно…

– Мистер… Мистер… – пациент прищурился, пытаясь прочитать буквы на бейджике. – Джонс…

– Доктор, – поправил Ал.

– Доктор Джонс, – Иван произнес это так, как голодающий рассказывает о сочном, прожаренном стейке с апельсиновой подливкой и розмарином. – Называйте меня на «ты». Пожалуйста.

– У Вас… кхм, у тебя интересный акцент. Откуда?

     Иван снова облизал губы и прикрыл глаза. Видимо, ему вкатили лошадиную дозу релаксантов. Разговаривать становилось все труднее.

– Меня зовут Иван Александрович Брагинский. Мне 25 лет. Я приехал из России в надежде заработать на чужой стороне денег. Здесь я жил у старухи, которой платил за комнату. По профессии – инженер-ядерщик, в своей стране работал на атомных электростанциях, но здесь работаю обычным инженером на металлургическом заводе.

– В прошлом бывший наркоман? Что колол? Опиаты?

     Иван хрипло рассмеялся, открывая блестящие глаза.

– Почем опиум для народа? Да, опиаты, героин. Два года сидел, потом слез… А потом началось это…

     Альфред записывал за пациентом с бешеной скоростью.

– Док, это как… сон, да. Это похоже на сон. Каждый раз разный. Сегодня я хотел сброситься с моста, потому что… Я устал. Я не могу больше. Я хочу умереть. Отпусти меня.

     Он снова закрыл глаза. Язык отказывался подчиняться, да и вообще общее состояние не вызывало радости.

     Альфред отложил папку в сторону и ласково провел ладонью по светлым, грязным волосам. Иван, давно отвыкший от любого вида ласки, вздрогнул, открывая один глаз.

– Я вытащу тебя, – голубые глаза мерцали в полумраке палаты, а рука, гладившая волосы, была настолько мягкой, что от прикосновений проходила головная боль. – Скажи, твои сны… Когда ты в них, ты понимаешь, что все это нереально?

– Да, – одними губами прошептал Брагинский. – Почему так плохо? Что вы мне вкололи?..

– Сейчас ты вырубишься, ненадолго, сон тебе необходим уже по жизненным показаниям, а я пойду возьму с полки в процедурном кабинете твое спасение, – Ал взял папку, стул и тихо вышел из палаты. Иван с мучением провалился в сон, успев подумать о том, какими же теплыми бывают руки у докторов…

Отсчёт-2736 слов👾