Город хороших господ

История одной ласточки.

Это был её первый полёт, и, возможно, последний. Выбиваясь из сил, бесконечно воюя с штормовым небом, она летела вперёд. Перья вымокли и тянули вниз, каждый новый раскат грома заставлял сердце испуганно замереть, но она продолжала лететь, сама не зная, зачем.

«...учёные до сих пор не знают, зачем животные совершают миграции...» - тянул скучный голос по радио.

«...но, конечно, у них нет компаса в душе...»

У некоторых. У других есть. Они же все разные.

И, если бы учёные приняли, что все животные, которые совершают миграции, тоже разные, как и люди, они бы поняли.

Лиловая молния расколола небо.

Она упала на ветки.

***

Снова поздний вечер (чему тут удивляться, он наступает каждый день). Играл БГ, Рия решила что-то приготовить, поэтому возилась на кухне, слегка пританцовывая под жёлтым светом лампочки.

Я сидела в своем коконе за стеной. Глина послушно прогибалась под пальцами, воплощалась во что-то осмысленное. В ладонях мялся маленький и неказистый кусок материала, и из него получалась потешная свистулька: из тех, что продают в музеях. Я такую видела в Суздале, на экскурсии, много лет назад.
Здесь совершенно негде её обжечь, так что наверняка свисток так и останется бесполезным комком сухой глины. Немного жаль, но процесс меня затягивает больше, чем результат.
Атмосфера убаюкивала, ночь плавно захватила в свои объятия. Стараясь погрузиться в музыку, я всё больше думала о Двадцать.
Немного нервно опустила пальцы в стакан с водой, разгладила глиняные бока. Под моими ладонями рождалась птица.

Далеко-далеко в ночи я услышала выстрел.
Сердце пропустило удар. Я замерла, вслушиваясь и надеясь, что это просто случайность, внештатная ситуация в участке или хвастовство местных хулиганов, а не то, что я подумала.
Под рёбрами зародилось тревожное ощущение. Встала, ведь сидеть в такой ситуации было бы кощунством, будто бы неуважением к случаю.
К выстрелу.
Будучи почти ни в чём не уверенной, я точно знала, что мы упустили шанс помочь хорошему человеку.
Три круга по комнате, нервное состояние достигает предела.
- Риииияяяяя... - воззвала я.
Она появилась в дверном проёме, руки подняты вверх, дабы не измазать всё вокруг тестом.
- М?
- Ты слышала выстрел?
- Да.
Я замялась.
- Как ты думаешь, это застрелили Двадцать?
- Не придумывай глупости, это может быть что угодно. Да даже пакет с соком, надутый. Ну, если на него наступить, знаешь. Там хлопок покруче пистолета выходит.
В этой теории я сильно сомневалась.
- Чего дёргаться попусту. Скоро будет пирог.

В три часа ночи я проснулась. Точнее, спала я и так урывками, но тут окончательно покинула царство морфея. Свербящее ощущение распространилось по всему телу (или душе?). Села.
Господи, да как же это так! Ну неужели я не могу оставить в покое какого-то чудика!
- Только не говори, что ты собираешься идти на рынок.

Голос только что проснувшейся Рии хрипел и мямлил.

- Я не собираюсь идти на рынок... сейчас.

- А утром?
- Я ещё не решила, насколько я собираюсь вообще идти куда-либо.

Рия перевернулась на другой бок, уткнувшись в стену.
- Поэтому ты вскочила?
- Мне тревожно.

- Всё равно ты ничего не сможешь с этим поделать.
- Но если я даже не попытаюсь, то может быть только хуже.
Рия резко поднялась на кровати. По-совиному повернула голову в мою сторону, хотя всё равно не могла разглядеть меня в темноте и без линз.

- Катя. Плохо будет только тебе, и то по совершенно надуманной причине. А если тот выстрел был правдой - то ему уже всё равно. Не трать свои силы и ложись спать.
Она отвернулась к стене.
Я откинулась на подушки.
С первыми лучами солнца мне удалось заснуть.

Шум фена разбудил. В идеальном мире утро должно приходить под пение птиц, а не фена, но Рие пора было на работу, голову она додумалась помыть прямо сейчас, а размеры квартиры не позволяли скрыться от монотонного "шшшшшууууууу".
Чайник соизволил присоединиться к симфонии. На потолке сиял привет от солнца.
Подруга вбежала в комнату, размахивая рубашкой, явно стараясь её таким образом разгладить. Попутно она курила и пила кофе. Удивительный, всё-таки, человек.
Я повернулась на бок. На табуретке, служившей нам и прикроватной тумбочкой, и вешалкой, покоился мой свисток. Неказистый, песочно-коричневого цвета, пахнущий речным берегом. Вчера я нашла иголку в банке из-под печенья и скрупулезно вырезала птице перья. Правда глиняная стружка топорщилась, но её довольно легко сбить.
На ощупь свисток был привычно-шершавым. Я легонько подула, и звук свирелью вылетел через отверстие.

- Катя, ну не с утра же!

Рия прыгала на одной ноге, стараясь натянуть колготки. Выглядела она.... воскресшей. И поразительно аккуратно накрашенной для такой-то спешки.

После неравной борьбы человека и гардероба, подруга чинно отряхнулась, взглянула на время (как же странно, что раньше мы говорили "на часы", но теперь очень глупо говорить "на телефон", поэтому выходит "на время").
- Даже не опаздываю, - она присела на кровать, взяла в руки поделку, - хорошо получилось.

Я кивнула, хотя не была в этом уверена. Мне редко нравилось то, что я делала.

- Очень не хочу никуда идти. Кому, скажи на милость, может потребоваться покупать чай в девять утра?
- Ну, а кофе?
- Разве что кофе. В зёрнах. Грызть, как хомячьё по дороге в их хомячий офис.
Рия презирала офисы, хотя ни разу не работала ни в одном.
Прихватила контейнер со вчерашним пирогом, книгу и зарядку для телефона, попрощалась со мной, пожелав мне забить на всё и приготовить ужин, и исчезла из моей жизни ровно на двенадцать часов.
Кровать-диван оказалась в полностью моём распоряжении. Чтобы это отпраздновать, пару раз прекратилась из стороны в сторону. С последним перекатом чуть не упала на паркет.
Спасибо техническому прогрессу, сайт с вакансиями мне удалось проверить, не вставая с постели. Но, к сожалению, ничего пригодного для жизни там не обнаружилось.
Было бы хорошо осознать, что я просто придираюсь к условиям работы, но нет. Некоторые пункты действительно невозможно соблюсти (кто, скажите на милость, согласиться совмещать работы менеджера, бухгалтера и курьера за зарплату уборщицы?)
И что же делать человеку здесь, на Земле, чтобы выжить и не продавать себя в добровольное рабство? Ответ: не знаю. Грабить банки.

******

Старый дом культуры ознаменовал собой упадок эпохи, развал страны, кладбище коммунизма и вообще всё то, что может знаменовать собой здание с выбитыми стёклами и опадающим фасадом. Некоторые буквы с вывески уже отвалились, заколоченные окна ощетинились битыми стеклами, стены были покрыты мутно-серым камнем. На контрасте перед домом расположились клумбы с живописными цветочками.
Я не шла конкретно на заброшенный рынок, просто куда-то шла. Узнавала город, знакомилась с окружением, а остановилась здесь, любуясь этим культурным надгробием .
Да, думала пойти, проверить того парня. Даже искренне собиралась это сделать, пока умывалась и одевалась, но как только вышла из дома - испугалась. Гораздо легче было бы сделать это с Рией, одной вообще сделать что-то сложно. Только бесцельно бродить, да надеяться на удачу.
Но перед домом культуры была только я. Улицы в будний день пустовали, лишь изредка проезжали машины. Небольшая аллея дышала спокойствием, отцветшая сирень обнимала здание, словно придерживая стены, упорно крошащиеся на траву.
Мой свисток-птица издал мягкий, нежный звук на неизвестной частоте.
И, словно бы отреагировав на этот сигнал, дверь дома культуры распахнулась, прошуршала по асфальту, ударилась о мусорку и замерла. Нестройной походкой из недр здания вышел тот самый старик.
Я не смогла отступить.Стояла и смотрела, как он своей окровавленной рукой хватается за ручку двери. Даже почти не удивилась.
Повернув голову ко мне, он сказал:
- Не стоило даже пытаться, знаешь.
Живот заболел от страха, пальцы задрожали. Я подумала о Двадцать. Ох, ну почему, почему я не остановила его вчера? Почему не пошла ночью?
- Что?..
Голос прозвучал так тихо, что ни один человек был бы не в состоянии расслышать.
Но он расслышал.

- Я пытался его вылечить, знаешь. А в итоге он страдал ещё больше, у меня не было анестезии и опыта, и времени...

Мне удалось отступить на полшага. Пяткой нащупала скейтборд.

Но мужчина не двигался, просто стоял, смотрел. Рукавом свитера пытался оттереть кровь с руки.
- Ничего. Как всегда.

Вокруг не было ни души, и услышать мой крик было бы некому. Но катаюсь я хорошо, буду быстрее, чем этот старик.
Ладони вспотели. Из-за облаков блеснул луч света.
Я не верила в свою смерть в день, когда светит солнце.
- Вы убили Двадцать? - это предложение далось мне с трудом.

- Кого?
Тут я растерялась. Пустилась в объяснения:
- Двадцать... ох, я не помню его фамилии.... Юноша - высокий, в шляпе, с длинными светлыми волосами, он ещё вас искал...

Мужчина нахмурился. Сделал шаг, но я вздрогнула, и он тут же замер.
- Нет. Никаких юношей я не убивал, - сказал он устало.

- А что тогда...

- Голубь. Голубя переехала машина, я пытался его спасти, но у меня не получилось.
- Что...

- Голубь. Птица такая.

- Я знаю, что такое голубь! Но я думала, что вы убили Двадцать!
Он так на меня посмотрел... Большей идиоткой я себя в жизни не чувствовала. Щёки и уши вспыхнули огнём.
Боже, я ведь только что обвинила человека в убийстве! Хорошего человека. Надумала себе невесть что из-за глупой паранойи и россказней незнакомца, перенервничала, расстроила всех...
Больше не в силах стоять и пытаться посмотреть ему в глаза, села на скейтборд.

- Простите меня... Простите меня, пожалуйста! Я такая дура! Я совершенно не хотела вас обидеть!

Его ботинки прошуршали по земле. Рука, та, что в крови, легла на моё плечо, и я вздрогнула от железного запаха, холода и тяжести. Сил хватило посмотреть только ему на нос, не выше.

- Шарлатан этот твой Двадцать. Не надо считать людей плохими только потому, что так сложились обстоятельства, хорошо?

Я кивнула.

Он сел передо мной на колени. Мне даже некуда было подвинуться, только нелепо отъехать в сторону.

- Я могу тебе как-нибудь помочь? - спросил он, и я поняла, что больше такого не выдержу.

Чуть не ударив его коленом в подбородок, вскочила. Он отшатнулся.

Нет, не надо, спасибо!

С меня, пожалуй, хватит. Я так надеялась, что когда мы переедем в другой город (неизменное "мы" в моих мыслях), то все проблемы и недопонимания останутся позади. Но они всё множатся и множатся.
Хороший Господин встал. Я смогла взглянуть ему в глаза.

- Но всем нужна помощь.

- Мне не нужна.

- Врёшь.

- Нет же!
Кажется, он разозлился. В лице появилась какая-то жестокость, которой прежде не мелькало..

- Если бы не требовалась, - он сделал шаг, теперь отшатнулась уже я, - то меня бы вообще не существовало.

Я пару секунд прикидывала странные обстоятельства его рождения, но решила не спрашивать. Прежде чем успела придумать, как избежать дальнейшей дискуссии, он схватил меня за руку. Я вскрикнула.
- Отпустите!
Мужчина лишь крепче сжал моё запястье, оставляя кровавые разводы. Его ладонь оказалась сухой, с мозолями.
Мне не хотелось его бить, мне никогда никого не хотелось бить. Да я бы и не выиграла, он явно был сильнее.
- Отпустите! - уже взмолилась я, не получив ответа в первый раз.
- Ты признаешь, что всем нужна помощь?
На его лице уже не было и проблеска той самой стариковской доброты, что была вначале нашего знакомства.

-Сейчас помощь нужна только мне... - голос дрогнул, попытка вырвать руку свободной конечностью ни к чему не привела.
В голове, как пчёлы, роились мысли. Самая яркая была - всё-таки ударить его. Скейтбордом. И убежать в другой город.

- Пожалуйста, отпустите, - совсем уж тихо и отчаянно пробормотала я.
К горлу подступил комок. Снова. Я не хотела плакать, но мне было так страшно, что тело действовало против моей воли.
Свободной рукой прикрыла лицо. Конечно, слишком уж глупо думать о том, как выглядеть перед лицом опасности, но я думала. Никак не могла отделаться от собственного нелепого образа с покрасневшим носом и опухшим лицом. Слёзы покатились из глаз.
Он растерялся.

- Пожалуйста, ну пожалуйста, отпустите меня, - проревела я.

- Я же тебя не убиваю, - слабо оправдался он.

- Но это же не повод меня удерживать!
Аргумент подействовал. Мужчина отступил.
Стремительно схватив скейт, я ринулась прочь.

К чёрту это всё, к чёрту! Чтобы ещё раз пошла куда-то одна!
Я миновала красивые цветы, калитку, выскочила на дорогу. Кровь на запястье алела браслетом, какой-то особой меткой.

- Я не хотел тебе вредить! - крикнул мужчина мне.
Но так я и поверила человеку, который не хотел меня отпускать!
Город летел мимо меня. Я смахнула слезы и начала злиться, до крика, до хрипоты. Злилась на весь мир, на себя, на него, на Рию, на Двадцать, на жизнь, на город, снова на себя, на обстоятельства. Страшно хотелось что-нибудь разрушить по этому поводу. Но под рукой ничего не было, поэтому я просто разогналась ещё быстрее, выплёсивая злобу в скорость. Перекрёсток пролетела даже не затормозив, чудом не попала под машину.
Может, ещё раз уехать? В очередной раз начать жизнь заново, с чистого листа.
А может, уехать одной? Нет, нет, что это за мысли такие. Я никак, ни за что не брошу Рию, ради неё все это и затевалось. Но, Господи, глупо отрицать, что если бы не она - всего этого бы и не случилось.
Мне стало жгуче стыдно за такие мысли. Друзья не должны думать подобным образом. На то они и друзья.
Ещё быстрее. Какая-то бабушка поразительно резво отскочила с моего пути, проводив меня в спину красочной руганью. Но уж, простите, мне сейчас всё равно, а вы можете и подвинуться. Я злая. Имею право пугать бабушек (вообще-то нет, но иногда мне было приятно так думать).
Ещё одна проезжая часть. Здравый смысл говорил мне, что надо бы аккуратнее, но чувства диктовали свои правила.
Слева от меня раздался пронзительный гудок и гневный крик, полный тюремных эпитетов.
Далеко ещё до дома? Кажется, не очень.
И тут передо мной выскочил кот. Я даже не успела толком его разглядеть, да это было крайне сложно, на такой-то скорости. Постаралась свернуть, но...
Но.
Не сложно догадаться, что было дальше. Ударившись об угол дома, я тут же рухнула на землю, проскользив добрый метр по асфальту. Перед глазами стояла серая пелена: то ли асфальт, то ли боль. Кожу будто живьем содрали, но вставать страшно не хотелось. Единственным моим желанием было стать вот этим самым асфальтом и не заботиться ни-о-чём. Ни о жизни, ни о ссадинах.
Просто лежать.
В бесконечной серости вырисовывалась одинокая травинка. Она качалась туда-сюда, влево-вправо. Ярко-зелёная, с желтоватым оттенком. Ка-ча-ется. Как дерево посреди пустыни.
Тело вновь напомнило о себе: заболели рёбра, под локтём растеклось что-то горячее. В голове гудело.
Ну нафиг эту глупую жизнь с её глупыми законами.Умру прямо здесь, на углу проезжей части, и больше никогда не буду плакать.
- Эй, ты в порядке? - раздалось надо мной.
Вот прицепились, я тут умирать собралась, а меня тормошат!
Совершенно бесцеремонно меня потрясли за плечо.
- Да, - буркнула я.
Но человек, пытавшийся привести меня в чувство, явно не заслуживал такого отношения.

Постаралась приподняться. Вышло плохо, так что сказала, не поворачиваясь:
- Спасибо за заботу, но всё и правда хорошо, я справлюсь.
Он и не думал уходить.
- Точно?
О нет. Я знала этот голос.
Злоба ещё не отступила полностью, так что мне удалось резко повернуться. Конечно же, над моей головой возвышался Двадцать. В своей дурацкой шляпе и со своими дурацкими лисьими глазами!. В руках он держал мой скейт.
Я лежала на спине, на асфальте, мимо проносились машины. Тело ломило, одежда все в грязи и пыли, самый худший день в моей жизни (вру, не самый, но), а он стоит там, у неба, моргает по-совиному да ещё и улыбается. А я ведь его пошла спасать, за него волновалась, а он - здрасьте - живой.

- Уходи, - сказала я. - Не хочу тебя видеть.
Он нахмурился.
- Почему? Я тебя обидел?
- Потому что я волновалась за тебя, поехала проверять, а в итоге сама попала в передрягу. Это как, нормально в твоём мире?
Он наклонился ниже, тень его шляпы упала на моё лицо, укрыв глаза от солнца.
- Но так оно обычно и бывает. Ты идешь куда и случается что-то. Какая разница, в чём причина?
- А если я не хочу ни во что влипать?
Он присел на корточки. Подол плаща упал на мои колени.
- Ну, а как так, как же тогда про тебя рассказывать сказку, в которой ничего не произойдёт?

Я огрызнулась:
- У меня куча всего происходит, особенно последнее время. Я хочу затишья. Устала.
- Ну вот, ты лежишь на асфальте. Отдыхаешь.
Мимо нас проплывали прохожие. Видимо, они думали, что он мне поможет. А он выглядел так, будто хотел, но не решался.
Я перевела взгляд с жёлтых глаз на голубое небо.
- Это не совсем то.
- Если ты хочешь полежать на асфальте чуть дольше, то лучше не здесь.
- Но я не хочу лежать. Я хочу понять, что мне делать с этой жизнью. Что происходит. Как мне на это реагировать.

- Отдыхом эти вопросы и не пахнут, знаешь.
- Знаю.
Мы помолчали. Асфальт начал быть некомфортным.
- Ты следил за мной, что ли?
Двадцать удивлённо посмотрел на меня. Кивнул. Помотал головой.
- Не изначально за тобой, сначала за ним - Хорошим Господином, а уж потом, когда ты умчалась, буквально умчалась, а не убежала, я отправился за тобой.
Издав далеко не изящный звук - подобие кряхтения - я приподнялась на локтях. Правый ужасающе заныл, видимо, им и ударилась при падении. Соломенная прядь Двадцать маячила перед глазами, как колосок в чистом поле.
Я редко скептична, крайне. Обычно именно я - та самая дурёха, что вечно ведётся на розыгрыши и не понимает сарказма, но тут даже мне ясно, что логика и факты не сходятся.
- Послушай, Двадцать, - было очень странно его так называть, но пришлось, - ты, пожалуй что, должен быть гепардом... Ну, хотя бы гончей, чтобы угнаться за мной на скейтборде. Особенно когда я ехала так быстро и так далеко. Я не хочу сказать, что ты врёшь, но это... - я выдохнула, - это невозможно.
Двадцать снова наклонил голову.
- Значит, - помолчал, - значит, всё это крайне удачное стечение обстоятельств. А если так, то волноваться не о чем: на это самое "стечение" мы повлиять никак не можем.
Он протянул руку.
- Поднимись, пожалуйста. Тебе о многом надо подумать.
Его ладонь была длинной, пальцы - узкими. Я внимательно разглядывала её пару секунд и протянула свою, грязную, окровавленную, со сломанным ногтем.
Рывок, поднявший меня на ноги, болью отозвался в теле, по предплечью стекала кровь, огибала большой палец и капала с ногтя. Я оглядела повреждения. Не такие уж большие, но крайне неприятные: в руке звенело, одежда вся в грязи, на джинсах зияла большая дыра, кожа саднила, царапины меланхолично кровоточили.
С таким количеством аварий пора бы переходить на самокат.
Двадцать протянул скейтборд. Колёсико с первого взгляда казалось поврежденным, а на поверку так вообще разболталось. Нужны инструменты.
- Что же, придётся идти до дома пешком, - сказала я больше в пространство, но Двадцать тут же навострил уши.
- У тебя нет денег на автобус?
Щёки мои резко загорелись.
- Есть.

- Зачем тогда пешком?
- Хо-че-тся, - отчеканила я.
Он поправил шляпу.
- Тогда пошли.
И мы направились вдоль дороги. Я обнаружила еще и поврежденную коленку при первом же шаге, охнула, поморщилась, по пошла дальше, прижимая скейт.
"Здравствуйте, я на собеседование, прямо после боя с тигром. Ну, хотя бы я победила. можно вписать это в профессиональные навыки? У вас есть вакансия укротителя?"
- О чём ты думаешь? - у Двадцать была дурная привычка заглядывать в лицо собеседнику, несмотря на разницу в росте.
- О работе.
- У тебя же её ещё нет.
- Ну, о собеседовании.

- Думаешь, возьмут?

- Нет.
- Почему?

- Мне в последнее время не везет.
- Я бы так не сказал.

Я развела руками:

- Говори-не говори, а не везет страшно.

- Вот уж полнейшая глупость.

И снова горящие щёки. Оставалось только угрюмо взглянуть на него.
"Пожалуйста, не называй мою жизнь глупостью," - хотелось сказать, но из горла вырвался только некрасивый сдавленный звук. Я тут же отвернулась.

За углом оказалась аптека. Я попросила Двадцать подождать меня со скейтбордом у входа, а сама купила перекись и вату. Отдав последнюю мелочь, обработала ссадины прямо там, слегка поморщилась, когда на ранках зашипела белая пена. Затем вернулась к провожатому.

Мы шли мимо зарослей сирени. Они скрывали страшные панельные пятиэтажки - застройка большей части окраин Краснокаменного. Вот и школа - красно-белая - шумная. Только что прозвенела перемена, и дети высыпали во двор, как ягоды из лукошка, не в состоянии томится в тесных душных кабинетах, когда тут солнце и майский воздух.

- Хочу в школу... - пробормотала я.

- Жуть какая! - слишком бурно отреагировал Двадцать. - Зачем?

Покосившийся забор навис над нами, Двадцать ударился лбом о балку, потёр ушиб, недовольно взглянул на железяку. Я подавила желание погладить его по голове: я привыкла чуть ли не машинально жалеть всех, у кого что болит, и кому плохо или грустно. Чтобы удержаться - отвернулась и ответила, наблюдая за играющими детьми:

- Там было так беззаботно...

- А ты точно хорошо помнишь те времена?

Пёстрая картинка первоклассников с румяными щеками и в фартучках тут же вылетела из головы, а вместо неё остались воспоминаниях об одиннадцати годах изгнания на задней парте. Не сказать, чтобы это было катастрофически плохо, но особой популярностью в школе я не пользовалась, на переменах зачастую стояла в уголке с книжкой (когда Рия куда-то убегала), а на уроках руки не поднимала, поскольку не была уверена в ответе, хотя как потом оказывалось, я не ошибалась.
На совместные посиделки однокашники меня не звали, а в добровольно-принудительных социальных мероприятиях давали роли типа "куст в спектакле" или "держатель ленточки на марафоне". Хуже всего было в средней школе, когда девочка из параллельного класса, новенькая, не особо умная, но очень настойчивая, решила, что я - прекрасная жертва для травли. Она поджидала меня на пустых лестницах, дёргала за волосы, рвала учебники и обзывала тряпкой. Не знаю, сколько бы это продолжалось, если бы не Рия.

Маленький гот, гроза мальчишек, очень-умная-но-ленивая, призёр олимпиад, вороные волосы, пирсинг в губе, по совместительству моя лучшая подруга умудрилась запугать ту девочку так, что обидчица меня по стенке до самого выпуска обходила.

В старших классах неловких социальных мероприятий прибавилось, как и домашних заданий. Я засыпала на уроках из-за бессонных ночей, проведенных за домашней работой, очень старалась ухватить всё и сразу, но сил не хватало. На школьных дискотеках опять была в углу, на уроках физкультуры была той самой несчастной, которую никто не выбирал в свою команду, пока Рия не говорила своё веское слово.

В общем, школьные годы, если так разбирать, всё же не самые счастливые в моей жизни.

- Пойдём дальше? - предложила я Двадцать, утягивая его подальше от воспоминаний о линейках и дневниках.

Мы пошли во дворы, пересекли дорогу у церкви.

- Я помню... достаточно хорошо. Закончила я её совсем недавно. Хорошо, термин "беззаботно" не совсем подходит, на самом деле мне там совсем не нравилось, но было легче, понимаешь? Ну, сравнивать школу и ... даже произносить это смешно, но "взрослую жизнь" - это как сравнивать первый и одиннадцатый класс в той же школе, понимаешь?

Он кивнул. Обернулся на удаляющееся здание - дети угрюмо плелись обратно на урок - почесал бровь.

- А вот в первом классе... ну, когда ты только пришла, нет, давай лучше в пятом, в первом-то всем легко, наверное. В пятом вот классе ты думала, что в одиннадцатом будет хуже, а сейчас - легкотня?

Я снова нырнула в омут воспоминаний, отметая плохое и пытаясь вытащить хоть что-то хорошее.

Солнечный квадрат от окна на партах, запах мела, первые уроки биологии, заклеивание выпадающих страниц из учебников, белые макароны (таких белых больше никогда нигде не видела) в столовой и противный переслащенный чай.

- Не-а, - покачала головой, - тогда мне было не до будущего сравнения. Я старалась, конечно, жить по принципу "могло быть и хуже", но не думала перескакивать так далеко. Когда тебе ставят два по математике, не думаешь, хотя бы у тебя нет долгов по ОБЖ .

Он рассмеялся. Его смех был похож на тявканье лисицы.
Мы вышли к универмагу. Половина (из двух) ступеней отсутствовала, и бравая бабушка боролась за своё право попасть в магазин. Всех тех, кто пытался помочь, она отгоняла тростью, так что я даже не попыталась.
Двадцать тревожно огляделся, но потом заметно расслабился.

- А в одиннадцатом классе перед, я полагаю, экзаменами, ты сравнивала свою жизнь со счетами за ЖКХ и ипотекой?

-Нет, тогда у меня были проблемы другого плана.

-Каждые проблемы своевременны, получается.

-Да, но... - я посмотрела на цветущую вишню. - Дело в том, что все школьные годы я точно знала, что будет дальше. Что за пятым классом пойдёт шестой. Что за звонком будет перемена. И я знала, что если постараться, то оценку можно исправить, поговорить с учителем, переписать работу. Просто там всегда были взрослые: глупые, упрямые, но всесильные и знающие. И что бы мы ни творили, как бы ни пытались скрыть что-то от родителей, мы втайне знали, что за всемогущими взрослыми нам ничего не грозит. Поругаются немного и исправят. А сейчас взрослые - это мы. Чертовски странно, и верить в это не хочется.

Стая воркующих голубей и не думала бояться наших ног, поэтому продирались мы по краешку бордюра. Прямо на них поехала машина, но птицы всё никак не хотели разлетаться, и я уж готовилась было выскочить наперерез водителю, как Их Пернатые Величества соизволили лениво вылететь из-под колёс.

Двадцать покосился на меня.

- Довольно глупо было бы быть сбитой из-за голубя.

Я обернулась. Сколько раз я слышала это от Рии!
- А из-за кого не глупо? Где градация?

Он не ответил, лишь снова рассмеялся. Длинные волосы растрепались, нос слегка покраснел, а плащ помялся, но его, казалось, это не волновало.

Мы отправились дальше. Вишня словно бы поймала облака в свои ветви и теперь игриво склоняла их над головами прохожих. Ещё одна группка первоклассников слушала гида, дружно глазела на памятник Пушкина, расположенный прямо перед краеведческим музеем.

- А куда мы идём? - наконец поинтересовалась я.

Очень своевременно: молодец, Катя. Столько пройти рядом с почти-совершенно-незнакомым человеком и запамятовать причину.
Двадцать пожал плечами, шага не убавил.
Перехватив поудобнее скейтборд и потерев саднящую коленку, я засеменила следом.
Что-то определенно происходит по какой-то причине, вот только что и по какой - я не поняла пока.

Двадцать свистел, будто птица. Я лишь восхитилась.
- Красиво.

Он кивнул. С чего-то он стал крайне неразговорчивым, хотя всё ещё казался благодушным. Может, я ему надоела? Нормально ли спросить про такое?
Я терялась. Впервые рядом с ним я почувствовала себя неуютно.
Остановившись, проследила за его шагами. Раз, два, три.... Он обернулся.

— Ты чего?

— Мне показалось, что ты от меня устал.

— Не устал. Задумался, любуюсь городом.

Зелень кругом просыпалась и цвела. Люди ходили по-весеннему счастливые, освобожденные от килограммов теплой одежды. Хозяйки во дворах усердно выбивали ковры и развешивали бельё на верёвках, а верные коты валялись рядом, греясь весной.
Да, тут было чем любоваться - расцветающей жизнью.
- Скоро и до рынка дойдем, - сказал мой спутник.

- До рынка...- тут я вспомнила, - послушай, Двадцать! Прошлой ночью я слышала выстрел. Это был ты? То есть - в тебя стреляли?

Он опять кивнул. На секунду стал грустным.

— Да. Но я увернулся.

— От пули?..

— Скажем так: мне повезло.

У меня возникла тысяча вопросов, один абсурднее и занимательнее другого. Чувствовала, что сейчас накрою бедного парня лавиной из уточнений и предложений.
Но...
Но это же как-то...неправильно? Хотя если бы он не хотел рассказывать, он бы сказал верно?
- Двадцать... - начала я, но запнулась об это имя.

Попытка номер два.

- Послушай, Двадцать... А ты ходил в школу? - выпалила я.

Он захлебнулся хохотом, а я покраснела.
Вот что я этим хотела сказать? Была ли у него на физкультуре практика по уворачиванию от пуль?

От отсмеялся, глубоко вздохнул.

— Нет. Откуда я пришёл...там не было школ.

— А откуда ты пришёл?

— Из Алматы.

— Не похож...

— Я пришёл оттуда, а не родился там. Это разные факторы.

— И то верно.

Группка рабочих в оранжевых безрукавках толпилась у ларька с мороженным, каждый - с бутылкой пива в руке. От них сильно пахло сигаретами и перегаром.

Колено снова заныло.
- А тот человек - он тоже оттуда?

— Какой?

— За которым ты следишь... Ты знаешь, как его зовут?

— Хороший Господин.

— Эм, хорошо... А имя?

— Это и есть его имя.

Я покосилась на него со всем скептицизмом, что имелся в моей душе (буду честна: его немного, но).
- Значит, вы с ним точно земляки, Двадцать Корсак.
Он снова засмеялся.
Солнце скрылось за облаками, подул прохладный ветерок. Я поёжилась: наряд , состоящий из футболки и джинс, всё ещё не подходил к прохладной погоде.
Неожиданно порыв сорвал шляпу с головы Двадцать. Он, не глядя, перехватил её. По лбу пролегла вертикальная морщинка, улыбка сошла с лица, а глаза стали серьезными.
- Тебе пора домой, Катя, - тон его был таким ласковым, будто он разговаривал с маленьким ребёнком.
Я растерялась. Нормально же общались, гуляли...
Ах, точно, он же сказал, что сообщит, когда утомится.
Ну, видимо, я утомила его.

Честно пыталась не показывать на лице обиду: просто опустила глаза и кивнула. Да и за что обижаться? Он ничего мне не сделал плохого.
- Хорошо. Пока! - я развернулась и быстро пошла прочь.

- Катя! - окликнул меня он.
Я обернулась, чувствуя, как щиплет глаза. Ругала себя: вот дурёха, расстроилась из-за пустяка! Но легче не становилось.

- Что? - лицо скрыли волосы, я не видела его, а он не видел меня.

Хорошо.

- Я не устал. Просто ветер меняется, а значит - надо идти работать, понимаешь? Мы скоро снова встретимся. Не забудь про "Джомбу!". Я оставил вам визитку на комоде.
Дела... Про дела можно сказать и деликатнее, но от сердца немного отлегло.

- Хорошо, - кивнула я.
Двадцать на улице уже не было. Только одинокий стриж топтал землю в поисках семечек.
Что ж, это было странно.
Глубоко вздохнув, я отправилась домой.

Как многого я не спросила.

*****

- Так.
Рия громко хлопнула дверью. Я высунулась из-под одеяла, заглянула за косяк. В медовом свете старой лампы она спешно снимала ботинки. Сильно пахло сигаретами и кофе.

- Так? - переспросила я.

- Тик-так, тик-так, кукушка-кукушка, сколько мне осталось жить?

- Ку!

- А почему так ма...

Предсмертные хрипы, секундное молчание и смех: мы любили эту глупую шутку и сильно доставали ей всех окружающих в бытность комиками-третьеклассниками (взрослое окружение нас любило и позволяло рассказывать одно и тоже сто раз).
Я встала на шершавый паркет, не вылезая из одеяльного кокона обняла Рию, пошла ставить чайник.
- Как работа?

-Убого.

- Совсем?

- Люди уроды, товар - щирпотреб, мои навыки коммуникации и услуживости - на нуле. К чёрту их.

Вообще-то Рия может быть очень милой и вежливой, но предпочитает культивировать в себе другие качества.
Сделав забег за своей, забытой в комнате кружкой, я вернулась. Подруга голодная, я знаю это точно: она всегда голодная после работы.

Макароны с сыром ещё не успели остыть, салат из овощей с щепоткой базилика всё ещё блестел от сока, а на десерт у нас были вафли по акции.
Рия, не переодеваясь в домашнюю одежду, рухнула на шаткий табурет и с характерным звуком уронила голову на стол. Медленно притянула к себе тарелку.

- Спасибо.

Я осторожно протянула вилку. Рия перехватила страшное оружие и напала на ужин.

- Уроды! - ещё раз сообщила она. - Господи, как можно быть такими тупыми! И ладно бы просто тупыми, но быть тупыми и грубыми - это финиш, конечно. Скажи, надо совсем завалить тест на интеллект, чтобы заходить в магазин, на котором написано "ЧАЙНЫЙ" и спрашивать: "а что у вас тут продается?. Я просто онемела. Ну, автомобильные шины наверное или сапоги, ага.

- Да они, наверное, и не прочитали.

- Нет, ну а зачем заходить туда, куда ты не знаешь? И ладно бы один такой, но нет, пять человек за один день. Я что, работаю рядом с психушкой или домом для слепых? Давай погуглим и мне станет стыдно, я тут же покаюсь. Или наоборот, потому что я лишь убеждусь, что всё и правда тупые.
- Нет такого слова "убеждусь"

-Многих слов не было, теперь появились. Это эволюция.

— Ты считаешь это развитием языка?

— Кать, не умничай, я тут на жизнь жалуюсь.

— Ой, прости.

— Ничего, ты всегда была неблагодарным слушателем для моего потока социопатических высказываний.

Я положила себе порцию и уселась рядом.

— Ты же знаешь, что это нельзя назвать "социопатическими"...

Она закатила глаза.

— Боже, ну ты и зануда, Кать.

— Угу, немного.

Макароны получились вкусными. Сыр спасал. Под окнами резвились ребятишки: играли в ковбоев, смеялись, визжали, в общем, устраивали настоящий там-тарарам.

— Что у тебя сегодня было? - Рия разложила остатки салата нам по тарелкам.

Я рассказала ей про Хорошего Господина и про прогулку с Двадцать. Рия лишь иногда издавала звуки внимания.

— Мда уж, - протянула она по итогу, встала и поставила кофе вариться, насыпав молотые зёрна в железную побитую жизнью турку и добавив туда немного корицы.

— Мда уж, - повторила она. - То есть, с моими ребятами ты отказываешься на вечеринку идти, а как со всякими там фриками гулять, так это всё, пожалуйста, откроем свою ветеринарную клинику и бюро экскурсий?

— Так случайно получилось, Рий.

— Угу, просто город удивительных совпадений.

Включив воду в раковине, я начала мыть посуду. Ненавижу, когда она копится - легче уж сразу помыть, чтобы не разводить хламовник.
Рия пока закурила.

— Мне не нравится, Кать. Какие-то мутные мужики... я бы меньше удивилась, если бы ты подружилась с тургеневскими барышнями в областной библиотеке.

— Барышень не завезли, и я пошла по кривой дорожке, - огрызнулась я.

Поставила тарелки на полку, вилки сложила в ящик. Вернулась за стол к мятному чаю.

— Окей, ладно. Слушай, сегодня Марина заходила - познакомитесь на вечеринке. Она сказала, что в магазине игрушек освободилось место младшего продавца, она может устроить тебе там собес. Может, попробуешь?

Призадумалась. Активная работа с людьми и деньгами это не то, чего бы я хотела, конечно, но с другой стороны выбора у меня немного, а продавать игрушки - это же может быть как в сказке.
Да и не в той мы ситуации, чтобы я носом воротила.

— Да, давай.

— Супер. Тогда я ей напишу. Думаю, завтра-послезавтра где-нибудь будет, - Рия открыла холодильник. - Слушай, у нас осталось молоко?

— Ой, кажется, нет. В морозилке есть старый пломбир.

Подруга опустилась на корточки, дёрнула дверцу. Та не поддавалась - примёрзла.
Рия попыталась ещё раз, уперевшись коленом об столешницу, и дверца с глухим треском распахнулась. Выудив мороженое, Рия победно вознесла его к потолку.

— Ага! Отлично, день стал чуть менее паршивым. Слушай, запиши тогда в список купить молока, хорошо? - она выскребла пломбир в кофе. - Хочешь в чай? Нет? Ну ладно. Пойдем, включим тот ситком про учёных.