Le Conte №14
Погода ухудшается на следующий день и ощущается еще мрачнее, чем в день венчания. Казалось, стало еще холоднее. У Эйлин не было желания выходить из своих покоев от слова «совсем». Ей даже не хотелось никого впускать, кроме фрейлин и служанок по единому имени «Вита». Несколько раз докладывали, что приходили родители или братья с сестрами, но Эйлин не хотела их видеть. Она не сможет держаться перед ними как королева, как достойный ребенок моря, как морская принцесса. В груди все еще мерзкое чувство отвращения ко всему живому и к Леонардо. Желания разговаривать с фрейлинами — также не было. Ближе к обеду, когда Эйлин решала логические задачи, заданные учителем, принесли траурное платье, о котором сразу же можно сказать, что перешитое. Нижнее фиолетовое платье из тафты покрывало черное кружево, стомак повторяет ткани нижнего платья, а верхнее черное платье было покрыто оранжевыми узорами. Но сирена видела, что узоры сделаны ниткой и без особой детализации, как на других платьях. Эйлин бы возмутил этот факт, будь она какой-нибудь рожденной на суше знатной особой, но она понимала: за день ей бы не успели сшить траурное одеяние, и никто не думал, что оно ей понадобится в скором времени.
Служанки переплетают Эйлин волосы, закалывают простыми шпильками, а потом вставляют широкую шпильку, от которой струится черный атлас, спускающийся до лопаток и покрывающий плечи. Потом они берут ярко-красную розу и пришивают ее к верхнему платью слева.
— Очередной способ короля унизить меня? — нейтральным тоном спрашивает Эйлин, кивая на цветок, вспоминая день примерки свадебного платья и саму свадьбу, где искусственный цветок из ткани красовался у нее тоже на груди, но с правой стороны.
— Нет, Ваше Величество, — отвечает одна девушка. — Он символ скорби и печали.
Она же поправляет ожерелье на шее Эйлин и корону, говоря, что королева готова к провожанию гостей из замка. Сирена оглядывает себя в зеркале, ощущая себя еще мрачнее, чем вчера — наутро после свадьбы. Ведь сегодня смерть буквально витает по замку, она дышит в спины и лица и смеется своим скрипучим голосом. Эйлин читает молитву Морриган, выходит из своих покоев, впервые спускается к главному входу в замок, рассматривая деревянные двери с металлическими ставнями и железной решеткой, находящейся вверху. Ежится от холода, но с высоко поднятой головой проходит к собравшимся, вставая рядом с Леонардо, который также, как и все остальные присутствующие, облачен в траурные одеяния.
Впереди стоят кареты, рядом с ними собралась королевская чета Делиджентиа. У Дениз платье — далеко не траурное, самое обычное, светло-голубое, — но лицо покрыто черной легкой тканью. В таком же стиле одеты и ее дети — Эльза с Генрихом, стоящие чуть в стороне от матери, которая отдает распоряжения слугам. Ричард пару раз появляется в поле зрения, а в остальное время занимается подготовкой карет и их отправкой. Во второй карете окна полностью завешаны, на двери висит замок, и слуги к ней не подходят. Эйлин знает, что среди собравшихся находятся и ее родители, и король Лингума с женой, но сирена не имеет права к ним подойти. Дениз в последний раз все проверяет и подходит к ним с детьми и Ричардом.
— Еще раз поздравляю Ваши Величества со свадьбой. Мне жаль, что такой важный день, как венчание, был омрачен трагедией. Но мне хочется верить, что в скором будущем преступник будет найден, а наши Королевства станут еще крепче в связи с общим горем, — мягко говорит вдовствующая принцесса Делиджентиа. — Буду ждать от вас, Леонардо Кастильо, известий и те акты, о которых мы договорились.
— Благодарю за ваши пожелания, Ваше Величество, — целует протянутую руку король Кастильо. — Все непременно. Известите меня, как доберетесь.
Дениз благородно кивает и подходит к королеве Сейлан, та ее обнимает, что-то шепчет и одобряюще кивает, к ней же подключается и Селестина, что крепко сжимает руки сестры и едва-едва улыбается, но в глазах скорбь и холодная пустота. Эйлин не сразу замечает, как к ней подходит Эльза.
— Ваше Величество, пусть боги будут к вам благосклонны. Я буду за вас молиться Бригид.
— Благодарю, Ваше Высочество, — улыбается Эйлин, вспоминая богиню из своего подводного мира с таким же именем. — Если вам станет грустно или одиноко, вы можете мне написать. Я с удовольствием отвечу.
Эльза расплывается в улыбке, замирает и крепко прижимается к сирене, и Эйлин чувствует на оголенной части декольте влагу. Принцесса Маутнер несколько минут не отстраняется, но сирена и не против. В той будто чувствуется что-то родное, что-то, что есть и в ее родных сестрах, Оливии и Анне, которые не вышли провожать делегацию из другого Королевства. Эльза медленно отстраняется, извиняюще улыбается и отходит к обнимающей ее за плечи матери. Генрих подходит к Леонардо. Ричард стоит рядом, говорит королю Кастильо, что не подведет возложенную на него миссию. Эйлин не понимает смысла этих слов, но и не собирается спрашивать. Она знает, что Леонардо не позволит вникать в политику и участвовать в ней. Генрих прощается с Эйлин, просит попрощаться от его имени с ее младшими сестрами. Сирена обещает, и мальчик уходит. Королевская чета садится в карету, и кортеж, запряженный лошадьми, двигается к главным воротам, а потом и вовсе скрывается. Провожавшие собираются расходиться, Эйлин медленно разворачивается, подходит к родителям, собирается открыть рот, но ее прерывает Леонардо:
— Пошли со мной в зал совещаний. Нам нужно поговорить.
— А разговор не может подождать окончания обеда? — едко говорит Эйлин.
— Нет, твоя семья с вдовствующей королевой обедают в королевской столовой, а я с остальными аристократами в общей. Ты можешь опоздать.
Он берет ее за локоть и утягивает внутрь замка, что сирена успевает только оглянуться с сожалением на родителей. Эйлин вырывает руку, зло смотрит на спокойного Леонардо, но продолжает идти рядом. Они проходят множество коридоров, прежде чем оказываются в тех, где кипит светская и политическая жизнь замка. Леонардо открывает дверь в зал совещаний, говорит гвардейцам никого не впускать и входит, а за ним — сирена. Король молчит, собирает разложенные на столе бумаги, складывает их по стопкам, а потом поднимается на Эйлин тяжелый взгляд, на который та отвечает вопросительным и со вздернутой бровью.
— Ты знаешь, чем закончилось совещание? — нарушает неловкую тишину Леонардо.
— Нет.
— Мои родители уедут через пару дней, будь осторожно с Энрике, — сразу же переводит тему Леонардо, смотря на Эйлин не двигаясь. — Вильям уедет примерно через столько же. Не выходи из покоев без фрейлин. При них он не посмеет сказать лишнее или поступить импульсивно. Когда твоя семья покинет замок, я не знаю.
— Почему ты хочешь, чтобы я держалась подальше от твоего отца?
— Так надо.
— Что насчет итогов совещания?
— Королем станет Ричард, Дениз вернет свой прежний статус, а ее дети станут просто принцем и принцессой Делиджентиа, — отчеканивает Леонардо не моргая. — Еще вопросы?
— Это ты хотел поговорить, — усмехается Эйлин, приближаясь к столу, опираясь о спинку кресла.
— Ты... как твое состояние? Лекаря прислать не надо? — его голос едва не надламывается, но смог ровно произнести фразу, прозвучавшая как что-то интимное, на что Эйлин хочется усмехнуться и засмеяться.
— Не считая смерти Роланда Маутнера и консумацию, все не так уж и плохо, — с болью поизносит сирена, кривя губы.
— Я имею в виду твое женское здоровье. Лекарь и служанки донесли, что за эти два месяца у тебя так и не было регул.
— Чего не было? — сирена озадачена, она не понимает значения этого слова.
— Поговори с вдовствующей королевой, — тяжело вздыхает Леонардо. — Можешь идти.
Эйлин еще с полминуты вглядывается в профиль Леонардо, но найти ответ или хотя бы намек — не может. Она поджимает губы и выходит из зала совещаний, двигаясь в королевскую столовую со смешанными чувствами. Кажется, король хотел поговорить о чем-то еще, хотел что-то сказать или намекнуть, но так этого и не сделал. А Эйлин хотелось бы узнать, что это. Только Леонардо не раскроет свои планы, пока не издаст указ или манифест. Эйлин заходит в королевскую столовую, оглядывает собравшихся, находит среди них Селесту с Оливией и садится во главе стола, раз короля нет, и она — действующая королева. Сейлан ободряюще улыбается ей и продолжает говорить с Лилиан, смеясь временами. Камрин с Кили кивают Эйлин и улыбаются даже, от чего сирена опешивает и на несколько секунд замирает. Она ни с кем не говорит, пока не приносят десерт, состоящий из пирога, а вино не развязывает языки.
— Королева Сейлан, — обращается Эйлин, — Леонардо у меня спросил об одной вещи, но я не поняла ее значение. Можете ли вы мне объяснить?
— Спрашивай, — кивает та, поворачиваясь к ней.
— Что такое регулы?
— А, — протягивает Сейлан, издавая легкий смешок, который тут же заглушает вином. — У подводных жителей такого понятия нет, нам оно и не нужно. Но у людей оно распространено, точнее, у женщин. Это когда идет кровь из женских половых органов. Это говорит о том, что девушка или женщина может зачать и родить ребенка в период между ежемесячной кровью.
— Они идут каждый месяц? — удивляется сирена. Она касается пальцами живота, невольно выпускает магию внутрь себя и чувствует двигающуюся и похолодевшую кровь. Как так можно истекать каждый месяц кровью? Эйлин чувствует отвращение. Неужели в человеческом мире даже из такой крови сделали чем-то уничижительным и контролируемое мужчинами? У Эйлин голова начинает кружиться, что резко отдергивает руку. Задумавшись, она чуть не заморозила себя.
— К сожалению, — кивает Сейлан. — У меня их никогда не было, но, как видишь, я благополучно рожала детей. Но у Селестины, Дениз и Стефани человеческая натура взяла вверх, и у них регулы были и есть. Но запомни, про свою главную цель — не родить.
— Знаю, — устало проговаривает Эйлин, замолкая до конца обеда, и медленно поедает пирог, запивая его вином. Снова эти разговоры! Она не поднимает глаз на сестер и родителей, не желая видеть в них недопонимание или жалость. Ей это ни к чему. Сама справится.
Обед подходит к концу, слуги убирают тарелки и кубки, а члены подводного мира встают, намереваясь разойтись по своим делам. Эйлин наблюдает, как Сейлан с Лилиан и Далласом удаляются в башню, а она остается наедине со своей семьей. Ей становится некомфортно. Начинает напрягать семья, чье внимание приковано только к ней. Среди людей проще — им плевать на нее, и это взаимно. А здесь Эйлин одна, разодетая в массивную траурную одежду и разукрашенная человеческими побрякушками, а рядом — семья, у которых одежда очень простая и немногослойная. Чувствует прикосновение к себе — Мёфи взяла ее за руку, улыбается своей чистой улыбкой и говорит:
— Я слышала, что здесь есть сад. Хочу посмотреть, такой же он красивый, как сад в Лингуме или нет. Пойдем?
Сирена благодарно кивает. Ей не пришлось придумывать, куда идти, о чем говорить. Они медленно спускаются в сад, ежатся от холодного ветра. Эйлин ведет их вглубь сада, туда, где ей нравится, потому что высокие кусты с цветами закрывают дорожки, не позволяют увидеть других людей. Младшие сестры, как только оказываются в закрытом месте, начинают бегать и играть, и сирена не может сдержать теплую улыбку. Блейр и Дуфф присаживаются на скамейку, Эйлин, Линетта и Ронан — на другую, стоящую напротив. Мать обнимается за плечи дочь, а отец накрывает холодные руки Эйлин.
— Все было ужасно? — тихо спрашивает Линетта.
— Отвратительно, — все, что может выдать из себя. Описывать как-то больше — нет желания и сил.
— Ты практикуешь свою силу? — продолжает спрашивать мать, будто ее беспокоят способности дочери, а не состояние Эйлин после первой брачной ночи.
— Нет, — качает головой. — Я никогда не остаюсь одна.
— Эйл, — обращается к сестре Дуфф, — жить среди людей настолько плохо?
Сирена смотрит на брата, видит его переживания и не знает, что ответить. Он беспокоится о ней только как старший брат? Хотелось бы ей верить в это. К сожалению, Эйлин не может признаться и позволить родным увидеть ее слабину. За столько времени настолько свыклась с тяготами, что происходящее ощущается сном, где действуешь по чьему-то велению в надежде на его скорый конец.
— Они другие, — решает переменить тему, чтобы ответить как достойная королева, а не как сломленная девушка. — Другие порядки, другие условия жизни, другой мировоззрение. Они акулы на суше, тогда как мы треска в море.
— Что планируешь делать? — с прищуром смотрит на сестру Блейр. Вот оно, снова: королевские вопросы. — Ты, как и я, наследник трона.
— Учиться. Леонардо приказал обучать меня разным дисциплинам. Многие из них довольно интересные, — задумчиво проговаривает Эйлин, привыкая к мысли, что теперь все разговоры будут сводиться к политике. — А дальше, — пожимает плечами, — не знаю.
— Ты хорошо танцуешь, — улыбается отец, похлопывая дочь по руке. Неужели не только Дуфф хочет поддержать Эйлин в этом холодном человеческом мире? — Но тебе нужно развивать свою силу. У меня предчувствие, что она тебе в скором времени понадобится.
— Пойду к сестрам, — не выдерживает натиска Эйлин. Ей хватает и людей. Она идет к веселившимся сестрам, бегающие между кустами, они догоняют друг друга и смеются, а редкие аристократы, проходящие мимо, бросают сконфуженные взгляды.
Эйлин подходит к громко смеющейся младшей сестре — Мёфи и, наблюдая за весельем остальных, обнимает ее за плечи. Для нее привычно всегда стоять в стороне, но сейчас проще находиться среди сестер, которые не будут спрашивать про людскую жизнь, брачную ночь, магию, про ситуацию в замке и за его пределами. Камрин, Кили, Арелла и Мёфи для Эйлин сейчас как микстура забвения, которая на время сотрет реальность, заменит ее искрами и скрасит серость жизни. Арелла ловит Камрин, и близняшка подходит к Эйлин, нервно кусая губы.
— Не переживай, я не собираюсь препираться с тобой, — спокойно проговаривает сирена, слегка улыбнувшись.
— Так непривычно, — отвечает Камрин. — Папа постоянно отсутствует, проводит время с другими королями. Мама разговаривает с другими сиренами и русалками, узнает сплетни и новости из других кланов. Видим мы ее не чаще папы. Блейр с Дуффом практически всегда заняты папиными поручениями, а мы с Кили остаемся за старших и вынуждены самостоятельно заботиться о себе и об Арелле с Мёфи.
— Наступают тяжелые времена, — вздыхает Эйлин, не замечая, как похлопывает по плечам Мёфи. — Оба мира потрясены, у каждых свои цели и стремления.
— Ты поэтому сейчас с нами?
— Да. От меня все равно мало что зависит как в замке, так и в море, — отвечает Эйлин Камрин.
— А ты не хочешь попробовать начать укреплять свои позиции? — с опасением проговаривает русалка, невольно оглядываясь по сторонам.
— Себя бы сначала укрепить, — усмехается Эйлин, но задумывается. А ведь правда, у нее уже есть база знаний и какое-то влияние. — Хотя мысль мне нравится. Спасибо.
— Ты впервые сказала это, — улыбается Камрин и тянет на себя подошедшую близняшку — Кили, а та повисает на первой и счастливо смеется.
— Дениз Маутнер уехала сегодня в обед вместе с детьми. Генрих просил попрощаться от его имени, — вспоминает о просьбе младшего сына из семьи Маутнер Эйлин и видит, как радостные улыбки загораются на лицах сестер.
***
Через пару дней королевская чета Кастильо и королевский кортеж Менсис покинули замок Королевства Ноли. Будь желание Эйлин, она бы не вышла провожать гостей, но нынешний статус не позволял. Траур продолжался, и все те же фиолетово-черные одеяния с атласной накидкой украшали тонкий и одинокий силуэт сирены, чьи красные камни в короне единственным ярким пятном горели. Ей все равно было, когда родители Леонардо уезжали и сухо прощались с ней. Себастьян же молча поцеловал руку Эйлин и более тепло попрощался с Селестой, спрятавшей за платком смущённую улыбку. Эйлин все равно было на надменную манерность Диего и Валенсии. Ей все равно было, когда к ней подошел Вильям и в своей обходительной манере прощался, а потом подошел к Селестине Сокаль и сказал несколько слов, смысл которых затаился исключительно между ними: «Цена забывается, качество остается. До новых встреч, Ваше Сиятельство». Эйлин с достоинством приняла пожелания счастья Вильяма, в чьих словах ни намека на благополучие не было, а только усмешка и незаметный кивок на ожерелье. Вильям понял, а Эйлин не подала виду, словно не понимает намека, и ничто не имеет скрытого подтекста. Гости уехали также через главный вход замка — два длинных кортежа, как и в день отъезда семейства Маутнер. И такая же холодная погода, из-за чего Эйлин редко выходит в сад.
Иронично — думает она, — наследная принцесса северного клана подводных жителей не переносит человеческий холод. Ей горько от этого осознания, но скрывает за маской безразличия и непоколебимости. Большую часть времени Эйлин проводит либо с фрейлинами, либо с сестрами, избегая родителей и братьев. Желания решать что-то, когда по сути решать-то и нечего, нет. Разговаривать о силе — пустая трата времени и еще больше закапывание в себе, своих мыслях о клетке и красивой птицы в ней. Эйлин понимает, что поступает не как королева, без разницы даже в каком мире, однако не может по-другому. В подводном мире — они все свободны, имеют выбор и право, а в человеческом — она номинальная фигура, а единственное, на что у нее есть право, — передвигаться по замку, получать образование и еще несколько прихотей верхушки власти.
Еще через два дня замок покидает и ее семья с Далласом и Лилиан. Из всех, кто вышел их проводить, — Эйлин, Леонардо, Сейлан и Селестина. В несколько раз меньше, чем при отъезде королевских дворов. Линетта обнимала Эйлин, говорила всякие наставления, о которых слышать уже надоело за столько времени, Ронан напоминал, что три года не такой большой срок, а Эйлин едва сдерживала слезы и гнев одновременно. Ей противно слушать то, что и так знает. Блейр хотел было что-то сказать, но передумал, а Дуфф просто произнес: «Просто вспомни, как ты ночами тренировалась в метании кинжалов вместо изучения языков». После этой фразы у сирены невольно вырвался нервный смешок. Сестры же просто обнимали ее, без слов, за что она им была благодарна. Морская королевская чета покинула замок через задний двор, где и был спуск к морю. Эйлин смотрела им вслед и украдкой вытирает скатившуюся слезу от злости и негодования. Они заходят в море, возвращают свою истинную форму, скрываются полностью под водой и исчезают.
— О каких кинжалах говорил твой брат? — спрашивает Леонардо, смотря в воду, не отрывая взгляда.
— Из акульих костей или зубов других подводных хищников, — жмет плечами Эйлин. — Сколько еще траур будет длиться?
— До конца месяца. Мы должны выразить дань скорби.
— Я могу отменить на сегодня занятия? — испытывает удачу на стойкость.
— Можешь. Я к тебе сегодня приду ночью, — наконец отрывает взгляд от моря и поворачивается к Эйлин, по отрешенному лицу которой невозможно понять ее эмоции.
— Твое право.
Она разворачивается и уходит в свои покои, намереваясь утопиться в вине, надеясь, что к вечеру, когда придет король, будет в очень сильном опьяненном состоянии и не вспомнит ночь. Но вино ей нужно не как средство от Леонардо, ей нужно на время забыть, кем она является и где ее корни. Ведь знание никак не помогает, а только хуже делает. Ощущение, что не только крылья обрезали, но и хвост, а потом ее саму кинули в кипяток и не дают выбраться, заставляя справляться в одиночку. Эйлин не помнит, как добирается до своих покоев, не чувствует хлещущих слез. Она трясущимися руками наливает в бокал вино и выпивает его залпом, не замечая, как оно стекает по лицу и капает на одежду. Сирена вытирает слезы, зная, что нанесенный макияж уже потек, и наливает еще бокал, садясь на софу.
Пьет медленно, успокаиваясь и проваливаясь в собственные мысли, ее сознание скользит по ним, не зацикливаясь ни на одной. Не знает, сколько проходит времени, из пелены ее вырывает голос, говорящий, что к ней пришла Селеста. Эйлин кивает, хочет налить еще один бокал, не зная, какой он по счету, но в кувшине уже ничего не осталось. Фрейлина садится рядом, мягко забирает кувшин и бокал, ставит на пол и притягивает сирену к себе обнимая.
— Настолько тяжело быть женой Леонардо?
— Тяжело одновременно быть его женой, королевой и наследной принцессой своего клана. И он сегодня придет.
— Принести еще вина?
Эйлин слабо кивает и благодарно улыбается, а через некоторое время наслаждается вином и принесенным жареным мясом. Благодарна фрейлине, ведь она ничего с утра не ела. Селеста тоже пьет и ест, молча поддерживая сирену, которая с каждым выпитым бокалом все больше теряет связь с реальностью, а потом и вовсе засыпает. Открывает глаза, когда рядом никого нет, а в камине горит огонь. Тянется за кувшином, служанка говорит, что пришел Его Величество король. Эйлин кивает, но продолжает сидеть и пить. Голова болит, во рту пересохло, но вино не помогает. Леонардо проходит внутрь, скидывает черное аби на спинку софу и садится рядом.
— Ради этого ты отменила занятия?
— Да.
— Зачем? — поворачивает лицо Эйлин к себе, заглядывая в глаза, но там ничего, кроме пустоты. Пугающей пустоты.
— Захотела. Насколько я знаю, ты пришел не ради разговоров.
Эйлин поднимается, выпивая залпом вино, подходит к зеркалу под пристальным взглядом Леонардо, снимает атласную накидку, корону и верхнее платье, принимаясь за самостоятельное снятие стомака, а потом и нижнего платья. Она раздевается до самого первого слоя одежды, ничего не чувствует, оставаясь в одних чулках и камизе. Сирена поворачивается к королю, смотрит с вызовом. Леонардо усмехается, поднимается и тоже раздевается, не стесняясь своей наготы. Эйлин смотрит только в его глаза, не отрывается, даже когда снимает чулки и камизу. Разворачивается спиной, идет к кровати, но Леонардо не сдерживается, прижимает ее к себе, целует в шею, на что сирена дергается, но остается стоять неподвижно. Он осторожными поцелуями двигается к плечу, разворачивает Эйлин и касается губами ее губ. Она отвечает, но безо всяких эмоций.
Леонардо прижимает ее к себе. А она все чувствует, и ей противно. По ее спине проводят ладонями, поглаживают, а Эйлин ничего не остается, кроме как терпеть и подчиняться. Ее тело опускают на кровать, нависают над ним, вглядываются в глаза, пытаясь найти там что-то больше, чем безразличие, но не находят. Король тяжело вздыхает, порывается сказать что-то, но передумывает, когда с балдахина на него переводятся голубые глаза, что в свете свечей и камина приобретают цвет морской воды. Леонардо порывается показать ей нежность, какие-нибудь чувства, начинающие трепетать внутри него. Уже не просто уважение, как к политической фигуре. Но понимает — она не примет их. Для нее чувства ничего уже не значат. Заметил сегодня во время ее прощания с семьей. Видит сейчас. Даже по распространившемуся запаху вина ощущается.
— Если ты так продолжишь, то человеческий мир тебя сломает, — шепчет прежде, чем раздвинуть ее ноги и проникнуть внутрь с громким выдохом.
Чувства уже не имеют значение. Эйлин лежит под Леонардо простой игрушкой, отвечает только на поцелуи, не реагирует на прикосновения и толчки. А король и не требует. Молча, едва ли не беззвучно вбивается в сирену, преследуя только одну цель — зачать ребенка, который Эйлин не нужен от слова «совсем». Она молится, чтобы у нее не получилось забеременеть, чтобы ее не оплодотворили, и чтобы она смогла покинуть замок с чистой душой. Король с каждым толчком усиливает напор, частоту, Эйлин скучающим видом следит за стекающей каплей пота, поднимает руку и проводит по ее следу пальцем, думая, а сможет применить силу и покрыть корочкой льда Леонардо и сбежать. Не обращает внимания на удивленные глаза мужчины над собой и его тихий стон от окончания. Слишком рискованна задумка. Леонардо выходит из нее, ложится рядом, обнимает, но Эйлин поднимается и наливает еще вина, чтобы смыть с души мерзкое опустошенное чувство.
— Ты здесь будешь ночевать? — смотрит, как король укрывается одеялом.
— Конечно, ведь теперь мы супруги.
— А как же Анна Фрей?
— А что она? — усмехается Леонардо. — Она моя фаворитка с особыми полномочиями и ролью в замке.
Сирена и бровью не ведет, понимая, что у тех взаимное сотрудничество. Но даже от этого осознания не легче. Эйлин допивает, накидывает халат и ложится в постель с ненавистным человеком — он омерзителен и вселяет страх. Ей противно даже от себя и своей беспомощности, но у нее нет выбора. Она принимает родную форму, слышит, как Леонардо за ее спиной шепчет: «Какого?», но ей плевать. Ей так спокойнее — так себя чувствует в безопасности.
***
Утром просыпается совершенно одна в постели, на другой половине человеческим теплом и не веет, и ей становится немного спокойнее. Служанка спрашивает, менять ли постельное белье, но Эйлин отказывает, говоря, чтобы та подготовила чистое, если король не придет. Надеется, что не придет. Голова болит, ее мутит, но пара глотков вина убирают плохое состояние, и она готова к учебе и к выходу в свет. По-прежнему траурное платье, только уже без розы на груди, чему Эйлин рада. Не хочется носить атрибут, так сильно напоминающий символ падших девушек, которой Леонардо и выставил ее на свадьбе. Служанки подготавливают Эйлин, приводят в порядок влажные волосы после принятия ванны, хотят уже надеть атласную накидку, но сирена останавливает их, говоря, что все равно не намеревается выходить из покоев до обеда.
Несколько часов учебы, один учитель сменяется другим, где-то у нее намечается прогресс, а где-то не хватает знаний. К обеду боль в голове усиливается, мысли путаются, что даже контролировать движения сложно. И при том, что вина с утра не пила больше. Да и не ела вовсе. Эйлин зовет фрейлин, и они помогают добраться до королевской столовой. Леонардо за столом нет. Обрадоваться, но напрягает, как вдовствующая королева с тревогой и немым вопросов в главах смотрит: «А не беременна ли она?». Эйлин уверена — нет.
Послеобеденное занятие с учителем по галльскому проходит более расслабленно и спокойно, потому что она хотя бы может говорить на нем. А научится писать и читать чуть легче. И не надо учить незнакомые слова. Только ближе к вечеру до нее доходит, что вспоминала о Леонардо лишь во время обеда. Хотя хотелось бы и еще меньше. Устало наблюдает, как учитель собирает вещи, прощается и уходит. А потом на нее обрушивает шквал эмоций, напоминающие о произошедшем. Эйлин поднимается, наливает вино слегка подрагивающей рукой, и, медленно распивая напиток, смотрит в открытое окно на серое небо, постукивая пальцами по подоконнику ритм из одной печальной песни.
— Вита, позови моих фрейлин и помоги надеть накидку.
Служанка выглядывает за дверь, что-то говорит гвардейцам, подходит к сирене и надевает траурное украшение. Эйлин ждет, пока Селеста с Оливией придут. И стоит им появиться в дверях и сделать реверанс, она говорит о своем намерении:
— Я хочу прогуляться по саду.
Те кивают и следуют за королевой, спокойно и размеренно двигающейся к выходу в сад. Солнца совершенно не видно из-за серых облаков, окрашенных в сине-фиолетовые оттенки и кажущихся еще более объемными и низко опущенными к земле. В саду, как видит сирена, практически никого нет. Она медленно бредет по дорожкам, совершенно не преследуя никакую логику в направлении. Эйлин останавливается чуть ли не у каждого куста, рассматривая цветы на нем, параллельно ежась от холода, что с каждой минутой становится все сильнее и ощутимее. Ее руки дрожат, она сама дрожит, но упорно движется в сторону беседки, рассматривает засыпающие растения и отдыхает внутренне, забывая о том, кто она и кем является. Для нее имеет значение только, где она сейчас находится. Эйлин с каждым шагом медленно приближается к беседке, не замечает, как там появляется графиня Фрей, опирающаяся о колонну и разглядывающая королеву с нескрываемым интересом и вопросом во взгляде, смысл которого не прочитать. Ведь он спрятан слишком глубоко в душе и самых потаенных уголках, о которых не узнать простым людям. Даже Леонардо не знает.
— Ваше Величество, как вам сегодняшний сад? — спрашивает голос, когда Эйлин оказывается рядом с беседкой. Она резко дергается, оборачивается на звук, приседает в реверансе и подходит к графине.
— Прекрасен, как всегда, Ваше Сиятельство, — учтиво улыбается Эйлин.
— Я вас искала, — спокойно говорит Анна. — Я хотела бы поговорить наедине. Ваши фрейлины могут остаться за пределами беседки, но я бы хотела, чтобы они не слышали, о чем мы будем говорить.
Эйлин напрягается, но добродушно улыбается, кивает девушкам позади нее, и те отходят и садятся на ближайшую скамейку, с которой видна беседка. Не видит, как Оливия с напряжением вглядывается, теребя кромку платья, а Селеста крепко сцепляет руки. Сирена заходит внутрь и становится рядом с графиней Фрей, у которой немного потрепанный и усталый вид.
— Что-то случилось, Ваше Сиятельство?
— Нет, но мне доложили, что у вас состоялся танец с Его Величеством Вильямом Стюартом на празднестве. Мне хотелось узнать, говорил ли он что-то или упоминал ли что-нибудь?
— Его Величество расспрашивал о причине принятия католичества. Больше ни о чем не спрашивал и не упоминал, — на секунду задумывается Эйлин, а уловив нотки какое-то тайны, спрашивает: — А разве должен был?
— Нет, — то ли смеется, то ли горько усмехается фаворитка короля. — Как вам Леонардо в постели?
Вопрос, ставящий Эйлин в тупик. Не знает, что ответить. Кроме боли и равнодушия ничего не чувствует, потому что.
— Обычно, — пожимает плечами сирена.
— А мне много лет назад, — поднимает взор на тяжелое сине-фиолетовое небо Анна, — он показался самым чувственным мужчиной, которого я когда-либо встречала. Он первый, кто не сделал мне больно, не унизил, кто не показал, что я просто беспородная женщина. Он дал мне власть.
— Мы точно об одном человеке говорим? — со скептицизмом смотрит на Анну Эйлин, но та будто не слышит, продолжает:
— Он тогда укреплял власть в Ноли, а я была простой никчемной фавориткой короля Вильяма. Он выторговал меня как какую-то драгоценность, — усмехается Анна, а сирена замечает капельки слез в ее глазах. — Мне было противно жить так. Я собиралаь покончить с собой. В Менсис такие башни!... На них можно свободно забраться и спрыгнуть в море. Я планировала сделать это, но потом появился Леонардо. А после... — она замирает, вытирает слезы, — он меня выкупил. И моя жизнь наладилась. Правда. Ты понимаешь меня? — Анна смотрит с искренностью во взгляде, но Эйлин не понимает, как реагировать. И за секунду взгляд Анны затухает разочарованием. — Ничего ты не понимаешь. Когда-нибудь поймешь. Однако вот мой совет: Леонардо не тот деспот, которого ты видишь. Он тот, кем его воспитали. Он пытается измениться.
Эйлин не успевает сказать ни слова, как Анна разворачивается и уходит из беседки. Сирена стоит некоторое время, пока ее осторожно не трогает за плечо Оливия, спрашивая, все ли хорошо. А она не знает, что ответить. У нее в голове замешательство. У нее куча вопросов, ответов на которых не становится меньше. Только вопросов прибавляется. Эйлин качает головой и возвращается в замок на ужин, где ей нужно быть, ведь Леонардо, по слухам, хотел заглянуть в королевскую столовую.
***
Не заглянул.
По пути к нему подбежал взволнованный Джон и передал письма, написанные под неизвестным гербом, направляемые в северное государство и перехваченные недалеко от границ между королевствами Ноли, Делиджентиа и Менсис, и письмо от Дениз Маутнер. Леонардо так и не дошел до столовой, приказал накрыть в своих покоях, где и прочитывал неизвестные письма, в которых сообщалось о погоде, знойном небе, очистившимся от грозовых облаков, о цветущих синих гортензиях, тянущихся к чистому небу, но не могущих его достичь. В следующем письме говорилось о благоухающей розе, которая хоть и цветет на своем кусте, заглядывает на соседние, решает вопросы остальных роз. Но вот какие — автор письма не смог выяснить, писал, что прекрасный цветок доверяет только синей гортензии.
Леонардо несколько раз прочитал письма вчитываясь, прекрасно понимая скрытый замысел. Для этого ему не нужно знать язык цветов. И Леонардо не нравится, что в замке затаился шпион, докладывающий о внутренних делах другому государству. Он не сомневается, чей шпион. Вильям Стюарт.
Письмо от Дениз было очень коротким, сухим, без расписывания лишней вежливости. Она сообщает, что их кортеж добрался благополучно, вскоре пройдут похороны почившего короля, повсеместный траур, а после — вступление на престол Ричарда. Дениз лично занимается всеми приготовлениями и думает о роли ее детей после смены ветви власти. Леонардо только усмехается и пишет ответ, в котором сообщает, что ему все равно — ведь Генрих с Эльзой ее дети. И он не намерен вмешиваться в политику другого государства, с которого не сможет поиметь никакой выгоды. Своих забот хватает. Особенно в отношении Эйлин, принявшей свое положение головой, но не сердцем. Ей тяжело, Леонардо видит, но не может ничего поделать. Ему нужно соблюдать рамки, в которых живет всю свою жизнь, но ослабленных с начала самостоятельного правления. Его готовили к этой роли, но Леонардо не намерен следовать ей. Но для противостояния нужно построить еще так много, а он только начал.
За мыслями не слышит, как ему докладывают о визите Эдмонда, как тот проходит в покои и садится на софу. Граф молчит, ждет, пока король выйдет из своих дум, а когда замечает вопросительный взгляд Леонардо — говорит:
— Я тут подслушал, что твою фаворитку видели в беседке вместе с твоей королевой.
— И ты знаешь, о чем они говорили? — приподнимает одну бровь и садится рядом с другом.
— Нет. Рядом с ними никого не было, даже фрейлин.
— В каком смысле — не было? — в удивлении поднимает брови Леонардо, пока Эдмонд спокойно распивает вино.
— Они были, но вне слышимости их разговора, — отвечает граф Шарбон. — Их разговор шел не так долго, они не спорили. Я бы сказал, что обсуждали что-то обыденное. Точнее, Анна рассказывала что-то, а Эйлин слушала.
— Понятно, — кивает Леонардо. — Завтра спрошу у Анны. Как раз у меня есть повод поговорить с ней.
— Ты же можешь сделать это сегодня, — усмехается Эдмонд, поддразнивая друга. — Наедине. Ночью.
— Сегодня мне не до плотских утех, — мрачнеет и объясняет Леонардо: — Перехватили шпионские письма для Вильяма. И только прошу — не сообщай моему отцу, я знаю, что он выведывает через тебя информацию обо мне.
— Дела Королевства — мои тайны. Дела короля — мои тайны. А вот дела Леонардо Кастильо — дела Энрике Кастильо, — смеется граф и читает те два злополучных письма.
***
Вильям смотрит на бушующие волны в море, чувствует, как холодный ветер дотрагивается до каждого участка кожи, но он продолжает стоять на башне и смотреть на север — на одинокий остров, принадлежащий его Королевству, до него не так далеко плыть. Несколько часов назад ему сообщили, что письма, отправленные по ложному следу, были перехвачены людьми Леонардо. Вильям уверен, реакция короля Кастильо не заставит долго ждать — он начнет укреплять границы, выставлять оборону. Просто хотел проверить, насколько быстра реакция Леонардо, как далеко тот готов зайти, чтобы обезопасить такое открытое Королевство, как Ноли, не славящаяся силой и хитрой стратегией. Вильям за все свое правление не выходил на открытый контакт и открытую вражду с Леонардом; в исключения входили дипломатические встречи всего их региона. А сейчас ему хочется выйти из своего затишья, начать играть с Леонардом в кошки-мышки, раз приз — очень лакомый кусочек в виде знойного неба.
Сноски:
Морриган ‒ в ирландской мифологии богиня войны и смерти на поле боя. Морриган можно воспринимать и как отдельное божество, и как своего рода триипостасную богиню, отождествляемую с другими богинями войны: Махой, Бадб и Немаин.
Бригид ‒ в традиционной ирландской мифологии: дочь Дагды, была важным женским божеством Ирландии, богиней войны, а в мирной жизни — богиней поэзии, ремесел и врачевания, а также помогающей женщинам при родах.
Le prix s'oublie, la qualité reste – Цена забывается, качество остается (фр.)
Гортензия – одно из значений: изобилие и богатство. Синий цвет цветка: отсутствие привязанности, холодность и извинение.