Кодекс Прогульщика

Вонь.

Она до сих пор стояла в воздухе. Конечно, её здесь не было, но на глазах всё ещё лежали слёзы.

Кстати, а «здесь» это где?

Городская речка обнажила свою истинную натуру, сточные канавы оказались по настоящему сточными. Гнилые воды отравили почву, небо было проглочено землёй.

Сложно поверить в свою смерть, когда ты каждый день гуляешь с ней рука об руку. Именно так цирковые акробаты учатся не бояться падения? Ходят по краю бездны, время от времени заглядывая в темноту?

Сначала я думал, что «здесь» это пустота. Одно большое ничего. Но стоило разомкнуть веки, как моё мнение тут же переменилось.

Это был космос. Сочленение бесконечного количества звёзд. Ярких и не очень, больших и маленьких, только-только родившихся и уже отживающих свои последние часы и минутки.

Я, движимый неизвестной силой, двигался в случайном направлении. Будто бы меня вперёд несла река. И тишина заполняющая «здесь» до краёв.

В этой пелене белёсого света и чёрной пустоты я увидел нечто, по форме своей ни с чем не схожее. Всё вокруг имело округлую форму, звёзды могли показаться чудаковатыми, а их отсвет мог обмануть глаз, но то, что я увидел, было квадратом.

Я прильнул к одной из горящих точек, оттолкнулся от неё и поплыл к прорехе в иное измерение. Случайное созвездие встало у меня на пути, мои ноги запутались в нём как в паутине, и мне пришлось оттолкнуться обратно.

Тьма, будто бы предчувствуя мои намерения, поспешила сгуститься. Нечто чёрное и властное потянуло меня назад с той же силой, с какой я и оттолкнулся от неё.

Квадрат удалялся, становился всё меньше и меньше. Последний шанс на моё спасение таял, свет, исходящий от квадрата мельчал с каждой секундой. Ещё немного, и я бы совсем потерял его из виду.

Вдруг на помощь мне пришла она. Самая большая и самая яркая звезда из всех, что здесь находились.

— Ты? — Спросил я её.

— Нет, — ответила она и ударила мне в лицо лучом света. Этой силы мне хватило, чтобы оттолкнуться от звезды и снова оседлать течение. На этот раз тьма не смогла меня удержать, «здесь» было позади, а я устремился вперёд, лишь бы спастись. Сейчас нужно только одно, спрятаться, скрыться, переждать. Лишь бы успеть.

Белые точки гасли, тускнели, некоторые даже взрывались, как кукурузные зёрна на раскалённой сковороде. И каждый такой взрыв давал мне новых сил, толкал меня подальше отсюда и ускорял течение.

Меня швырнуло к окну, я вцепился в его края, и заполз внутрь. Это была та самая комната. Конура, но в другом обличии, в обличии Кузнечика.

Всё было на своих местах. Стул, кровать, дыра в стене, сквозь которую я и залез сюда. Изменилось только растение, стоящее в углу комнаты и не похожее ни на одно существующее из реальности. Его листочки на краях стебельков потускнели, некоторые и вовсе свалились на пол. Да и сам цветок отживал свои последние дни. Я забыл поливать его. Прости.

Око дышало ослепляющим белым светом, пытаясь сдержать натиск тьмы, но всё было бестолку, — чернеющая пустота окружала звезду, разрывая её внутренности на части.

И вновь мелодия, и вновь уже знакомые женские стенания, которые звезда извлекала из себя по ниточке, по бусинке, по обрывку. Но не было теперь здесь той, с которой я мог бы разделись момент. С которой мог бы вместе пронаблюдать смерть, а затем падение самой яркой точки в моём «космосе».

Я отчаялся, но не пал духом. Руки сами собой окрестили в комнатной невесомости силуэт близкого, но утерянного человека, ладони на несуществующей талии, пальцы сжимают пустоту. Ноги двинулись вперёд, и туловище пошло вслед за ними. И дух, и тело подчинились завораживающему голосу, его воле, его нотам. Я был ведущим в этом медленном танце, и я был единственным танцором в этой одинокой комнате. Кружился меж разъедаемых тьмой стен,, выделывал причудливые реверансы, но не выпускал из ладоней «талию». И в тот момент, и в этот я скорее предпочёл бы выбрать смерть или вечное заточение, но только не отпускать. Но только не отпускать эту «талию».

В стенаниях Око слышалась не только явная боль, но и очевидное смирение с собственной участью. И эта участь настигла и звезду, и меня в одно мгновение. Когда погас последний белый луч, я нащупал во тьме чьи-то тёплые губы, и прильнул к ним в последний раз. Звезда разразилась криком, и биение смирённого сердца угасло где-то в неведомой пустоте навеки.

Мои глаза открылись.

Я толкнул дверь и вышел на тропинку. Оттуда же выбрался к началу пути. К школе, где всё началось. К школе, где начинаются все любовные истории.

Теперь со мной не было ни Икара, ни Петра, ни даже Амура. Только я один и больше никого.

Что происходит там, снаружи? Что, интересно, делает сейчас Безымянный? Всё ещё готовится к своему последнему решающему броску или уже давно исполнил все свои задуманные планы?

И только войдя внутрь, и оглядев всю сцену вновь, от края до края, я вдруг понял. Это не школа. Точнее школа, но не та, в которой я учился. Я здесь вообще никогда не был. И стены другие, и коридоры, и... да вообще всё. Это... это одно из ответвлений Белой комнаты.

Безымянный запутал нас, пустил по ложному следу. То, что он позволил нам увидеть, это не то, что произошло на самом деле. Смотрите внимательнее. Вот же, вот. Это не будущее, которое должно в самом скором времени случиться, это прошлое, которое произошло много лет назад. Это воспоминание из моего детства.

Всей группой выживших мы пошли искать секретное оружие против Безымянного, когда он сам и подал нам его. Прямо здесь. Хочешь надёжно спрятать что-то, спрячь это на самом видном месте. Именно так он и поступил.

Теперь я должен освободиться от самого себя, от своих слабых мест и от своего прошлого, чтобы заслужить возможность прикоснуться к Яме. Чтобы узнать слабое место Безымянного. И чтобы уничтожить его.

* * *

Выходные это такие потрясающие дни, когда тебе всё можно, но при этом ничего нельзя. И уж особенно нельзя если ты ребёнок.

Сначала тебя пять дней подряд грузят в школ, при этом ежедневно добивая тебя домашкой. А родители всё твоё свободное время, если оно вообще есть, заполняют какими-то секциями, походами то в одно, то в другое место.

Не остаётся времени не то чтобы осознать кто ТЫ и чего ТЫ хочешь, нет, у тебя нет времени даже на то, чтобы просто понять. Понять хоть что-то.

Ребёнок ещё не успел вырасти, он всё ещё хил, мал и нисколечко не удал. Этим ребёнком являюсь я.

Мне не хочется в очередной раз ехать в больницу. В этом нет никакой пользы, ведь каждый раз когда мы туда приезжаем со мной проводят до ужаса скучную беседу и ничего более.

Родители день за днём твердят одно и то же, что ни Икара, ни Петра, ни Амура не существует, но я то знаю, что это не так. Мои родители называют себя близкими мне людьми, родными, но при этом для меня нет ближе людей, чем мои воображаемые друзья. И я точно знаю, что ни при каких обстоятельствах с ними не расстанусь. Я просто не смогу этого вынести.

Снова я прошу, чуть ли не стоя на коленях, оставить меня дома и дать побыть наедине. И снова отец с матерью остаются абсолютно глухи к моим просьбам и моим мольбам. Как и ко всем прочим желаниям. Не стоит даже и удивляться.

Со временем это даже становится нормой. Когда тебя никто не понимает. Человек адаптивное существо. А ребёнок всегда лучше своих родителей, потому что он получил всё то, что они смогли ему дать вдвоём, и немножечко сверху.

Под понятием «лучше» я имею ввиду «сильнее». Если родители тупые, ребёнок будет тупее их обоих вместе взятых. И наоборот.

Если бы было иначе, и каждое новое поколение было бы лучше предыдущего, мы бы уже давно пятой точкой на Марсе сидели. И не только на нём. Вся вселенная была бы под нами, если б это было так.

Но это не так. И все люди одинаковы. Что сотню лет назад, что тысячу их интересовали те же самые вещи, что интересуют и сейчас. Поиск интересов изменился, как и количество возможных путей. Только и всего.

Людьми всегда движет одно, но двигаются они по разному.

— Ма-а-ам! — Канючу я изо всех сил. — Ну я не хочу в больницу... мне там плохо!

— Всё я сказала! — Обычно нежный, сейчас острый как нож, голос матери пресекает любые надежды на удачное уклонение от судьбы. Другого я и не ждал.

— А можно мне тогда взять свои игрушки? — Спрашиваю я в надежде получить согласие.

— Не знаю, нет, наверное... я занята, иди спроси у отца. Если он ещё в силах сказать хоть что-нибудь.

Иду к нему в попытках вырвать себе хотя бы пару игрушек.

Он сидит в рабочем кабинете за столом, уткнувшись носом в локти, в окружении разноцветных бутылок. Некоторые из них пустые, катаются по полу от малейших порывов ветра. Другие ещё стоят на полках недопитыми.

— Па, мама говорит, нам нужно ехать в больницу. А я не хочу туда ехать. Можно мне взять с собой игрушки?

Отец отвечает громким, как тугие скрипящие дверные петли, храпом.

Спрашиваю его ещё раз:

— Можно мне взять с собой игрушки? А? — И добавляю: — Па!

— Ыэ-э-уф-фуэ...

— МОЖНО МНЕ ВЗЯТЬ С СОБОЙ...

— Ах да что ж у тебя за голос такой мерзкий, — сокрушается отец, схватившись за голову, будто она вот-вот взорвётся. — К матери иди к своей, выродок, у неё спрашивай.

Возвращаюсь обратно к матери и говорю:

— Мам, папа сказал, чтоб я спросил у тебя, можно ли мне взять игрушки или нет. Ну так можно или нет?

— Опять ты?! — Она взглянула на меня вполоборота и тут же отвернулась. — Ты не видишь, что я работаю? Или ты издеваешься над своей бедной матерью? Для кого я всё это делаю? Для кого? Для себя? Нет, конечно. Для тебя всё это, для сволочи неблагодарной. Если б я знала, что ты вырастишь таким негодником, я бы тебя вообще никогда не рожала. Никаких игрушек. Разговор окончен.

* * *

В больницу мы всё-таки поехали. Я и мать. Отец был слишком... занят важными делами, чтобы оторваться от них.

Я не взял ни одной игрушки, но без талисмана не остался. После того как мама накричала на меня, я пошёл на кухню взять себе поесть. Но вместо еды, на привычном месте, на кухонном столе, обнаружил нож. Не большой, но и не маленький, как раз под мою руку. Почему бы и нет?

Теперь, когда мы шли с матерью по белому коридору вдоль палат и кабинетов, холодный металл приятно обжигал спину в области копчика. Там я сунул его за пояс.

Мы вместе искали нужный кабинет, пока мимо нас не пробежала пара ребят, мальчик и девочка, примерно моего возраста. Они играли в догонялки.

Мама вдруг наклонилась ко мне и сказала:

— Иди побегай с ребятами, а я пойду поищу этот чёртов кабинет.

И ушла.

Мне ничего не оставалось как пойти в ту сторону коридора, куда улизнули мальчик с девочкой.

Вскоре я нашёл их, они вместе стояли возле лестницы. Девочка была одета в салатного цвета платьице и туфельки с чулочками. Мальчик носил джинсовый комбинезон на подтяжках.

Он вопил радостно:

— Поймал-поймал! Давай сюда награду!

— Ну на, — сказала девочка и уверенно повернулась к нему боком, подставляя щёчку. Наверное подсмотрела этот приём у своих отца и матери, когда они прощались.

Мальчик расплылся в улыбке, чмокнул её и сказал:

— Теперь ты водишь!

Девочка уже хотела было дать дёру, но вдруг заметила меня и спросила:

— Эй ты, хочешь с нами?

Не успел я и слова сказать, как мальчишка одёрнул её за рукав:

— Ты чего?! Не видишь, какой он странный? Он больной. Выродок какой-то. Не будем мы с ним играть!

Лоб у меня нагрелся, выступила испарина, а вот за поясом на фоне этого приятно похолодало.

— Не будь таким злым, — сказала ему девочка. — Давай с ним тоже поиграем.

— Нет, — мальчик взялся за край её крохотного платьица и потащил её в сторону от меня, к лестнице. — Ты будешь играть только со мной!

— Не-а, — протянул я ему. — Я уже в игре. И сейчас я догоняю!

Лезвие сверкнуло в моей руке и рассекло парню щёку, из его рта, с внутренней части, показалось что-то бело-красное. Затем нож скользнул по плечу, срывая одну из подтяжек. Он запутался в собственной одежде, и я, воспользовавшись моментом, толкнул его вниз.

Мальчик покатился по лестнице, врезаясь в ступени то лбом, то затылком, то виском. После каждого удара на его лице выступали всё новые и новые жёлтые и синие пятна.

Девочка истошно кричала, не в силах даже двинуться с места.

К лестнице сбегались люди в белых халатах, пытаясь отнять у меня нож. Но я лишь проворнее двигался и ещё быстрее наносил удары, оцарапывая их плащи, пока из под них не выступала кровь. Уколов одного, я тут же переходил к следующему, и после каждой удачной атаки кричал:

— Догнал! Догнал! Догнал!