Кодекс Прогульщика

«Как я любил тебя?

Мне было больно,

Но эту боль я признавал

За справедливую расплату.

Как я любил тебя,

Пожалуй, Бог не знал».

@ Помни Имя Своё

— А я его такой на, а он такой э, и я ему бам, бам, бам по башке, — события, что произошли со мной час назад, я старался описать как можно красочнее. Поплотнее прижимая телефон к уху и вслушиваясь в заливистый смех, доносившийся до меня с той стороны. — А потом мы дёру дали, да так, что только пятки сверкали.

После каждого предложения мне приходилось делать глубокий вдох. Настолько увлекательным оказался рассказ.

Это же подтверждал и несмолкаемый смех по ту сторону провода. Омут всё никак не утихала, не могла нарадоваться, а в особенно красочные моменты истории совсем уж задыхалась со смеху. Как в принципе и я, делая паузу каждые пять секунд.

Я только-только пришёл домой, и у меня до сих пор болел живот. Но я решил не ждать и сразу позвонил ей, чтобы рассказать, как всё было. Услышать её голос оказалось ещё приятнее, чем я ожидал.

— Жаль тебя там не было.

— Ну почему же, была, — ответила Омут в трубку. — Я как раз мимо пробегала, за спиной у Дарьи Гнидовой. Видела, как вы там собачились.

— Да-а, — махнул я рукой, будто бы она могла это видеть. — Самое интересное ты всё равно пропустила. Как я один против четверых дрался. Вот это было зрелище. Вот об этом тебе надо услышать.

— Ничего, ещё успею. Не понимаю только зачем ты на них накинулся. — И вправду, зачем? — Мы сегодня как раз увидимся, вот и расскажешь. — Омут на секунду замялась, а я почувствовал, как она собирается с силами, чтобы спросить. Будто бы ещё не до конца осознавая тот факт, что после стольких недель вражды, мы снова можем возобновить наше общение. — Где встретимся?

— Давай на нашем месте, — «нашим местом» называлась беседка у речки, в которой мы часто прогуливали уроки. — Через час.

— Хорошо, давай, — по ту сторону трубки раздался короткий звук, похожий на звук трели. Это был звонок. — Ой, всё, ко мне пришли. Тогда до встречи.

— До встречи.

Я рухнул в кресло и откинулся на спинку. Но телефон из рук не выпустил. Это была вещь, из которой секунду назад раздавался её голос.

Стоило мне его услышать, как воспоминания нахлынули на меня волной:я сбегаю с уроков, чтобы встретиться с ней, мы гуляем. На следующий день покупаю ей торт и пишу открытку.

Всё в пекло.

Пишу письмо. Меня избивают. Иду на крышу. Меня спасают. И вот всё по новой.

Я снова бегу из школы, и снова для того, чтобы встретиться с ней.

Её голос как зерно. Она посеяла во мне это зерно сомнения, и оно уже успело прорости и дать свои плоды. Заполнило меня изнутри всего, не оставляя места для уверенности в том, что это плохо кончится для меня.

Нет никакой уверенности. Есть только надежда. Надежда на то, что хоть на этот раз мы будем вместе. И у нас всё будет хорошо.

Я больше не могу быть её другом, как раньше. Не хочу больше слушать очередную историю про очередного парня, с которым у неё не сошлось. Не могу и не хочу. Я лучше сам стану этим парнем, чем услышу от неё ещё одну подобную историю.

Голос внутри кричал:

— (Контролируй! Сопротивляйся воспоминаниям! Сопротивляйся им!)

Безымянный боится их. Вот чего он боится. Того, из чего сам же и сделан.

Я закрыл глаза и представил себя, представил то, что чувствую.

Ощущение такое, будто бы меня приковали наручниками к батарее. Она жжется, мне больно. Смотрю по карманам, а ключа нет. Отпереть замок никак не удаётся и, казалось бы, выхода нет, но наручники со временем становятся меховыми. Знаете, такие, игрушечные. И я смотрю на остальных людей, — а у них наручники стальные. Значит, не так уж мне и плохо с этой батареей? Да, кожа со спины уже слезать начинает, ну и что? Зато тепло. А если я встану и уйду, может быть очень холодно. Тут хоть и жар такой, что глаза щиплет, но всё же тепло. Так или иначе. Да?

В конце концов, без неё мне просто скучно. Как, наверное, и ей без меня.

Голос внутри снова задребезжал. Ещё громче и ещё злее:

— (Ты клялся! Ты обещал! Не смей впускать её в свою жизнь снова, я говорю тебе... нет... я приказываю! Не смей!) — Безымянный теряет свой контроль надо мной, а значит и над телом, и он боится.

Я ответил вслух:

— Мне плевать. Я поступлю так, как считаю нужным. И ты меня не остановишь. Я хозяин этого тела. А ты всего лишь выдумка.

— (Ты?! Хозяин?!) — Его голос, до этого никогда не переходящий в крик, звучал странно и неестественно. Привычный ему холодный и расчётливый шёпот переходил в совсем уж не привычный писк. — (Значит, хозяин этого тела будет уничтожен! Уничтожен!)

Эти слова ещё долго отдавались эхом в моей голове. Безымянный ушёл. Клятва была нарушена.

Не знаю, правильно ли я поступил. Не знаю. То ли просветление на меня нашло, то ли помутнение. В голове ураган из слов и мыслей, всё путается. Как-будто бы мой противник понял, что проиграл, и уходя, перевернул игровую доску и раскинул все фигуры.

Наше место, у реки, через час. Хотя сейчас уже наверное через минут пятьдесят. Чем больше тебе нужно времени, тем быстрее оно летит.

Ведь всё зависит от того, что я ей скажу. А ведь она может даже и не захотеть быть моей девушкой.

Она говорила, что для неё наши отношения это не просто дружба, и, по-моему, что она готова к большему. Или нет?

Я не помню.

А если мы встретимся, и она скажет «нет»? Тогда я останусь и без неё, и без Безымянного. От осознания этого факта сердце начинает стучать быстрее и громче. В ушах стучит кровь.

Смотрю сначала на стену, затем на свои руки. Будто бы они подскажут мне ответ. На самом деле жду голоса изнутри, который решит всё за меня.

А он ничего не решит. Сейчас решаю только я.

На встречу я решил немного опоздать. Чтоб не было предлога сбежать, придя чуть пораньше и как-бы не дождавшись её.

Зато успел и душ принять, и переодеться. Накинул свою любимую красную рубашку в клетку.

Погодка как назло приятная. Солнце светит, снег тает. Вроде зима, а тепло даже.

Если она скажет «нет», и я в такую погоду и с такими мыслями пойду домой, то обязательно брошусь с моста. Ибо такие шутки природы надо мной я терпеть не намерен.

Пока шёл к речке, мысли были заняты только этим. И что ей сказать.

— Привет.

Как-то банально. Да и неуместно, после стольких то дней вражды. Хотя какой к чёрту вражды, что я вообще несу. После её предательства. А было ли оно вообще?

Может быть мне извиниться перед ней? Я тоже во многом был не прав, и давил на неё.

— Привет, извини.

Или вот так:

— Привет, я был не прав, извини.

А в чём я был не прав? Она тут же почувствует себя виноватой и тоже начнёт извиняться. Возникнет неловкость. Может быть мне стоит просто молчать, а она заговорит первой?

— ...

Мда, эта встреча просто обречена на провал.

Пока меня одолевали подобные мысли, я и не заметил, как уже подоспел на место. В итоге, ничего не придумав, и не заготовив никакую речь, я чувствовал себя голым и безоружным.

Омут, конечно, уже сидела на нашей скамейке и ждала меня. Она, по своей привычке, оделась не так, чтоб было тепло, но так, чтоб было красиво и маняще. Изящное чёрное пальто с плечиками, чёрные джинсы и рубашка... Удивительно, даже поверить не могу, но рубашка точь в точь как у меня, красная и в клетку. Держит сигарету и смотрит куда-то вдаль. Будто бы меня в облаках высматривает.

Когда я увидел её, в голове снова закрутились мысли. Она так красива!

Ну не могу же я просто подойти к ней и ничего не сказать. Или заставить говорить только её одну.

Какой вариант лучше?

— Привет.

— Привет, извини.

— Привет, я был не прав, извини.

— ...

Я идиот и я не знаю что мне делать.

И вот после этой окончательной добивающей мысли она наконец заметила меня. Я остановился в паре метрах от беседки и был не в силах войти внутрь или заговорить с ней. Минуты две мы просто глупо смотрели друг на друга. И я не знал, что сказать.

С одной стороны речка, с другой проезжая часть, впереди Омут, а сзади рассвирепевший Безымянный.

В одном военном трактате было сказано, что есть такой тип обречённой местности:когда сзади горы, справа река, а слева голод. Оказавшись в таком положении, единственное, что тебе остаётся, это атаковать. Омут атаковала первой.

Она вдруг подскочила со скамьи, отбросила сигарету и без всяких слов просто подбежала и врезалась в меня. Чуть с ног не сбила. Глупышка.

Сжала в своих объятиях, да так, что аж кости захрустели. То ли мои, то ли её.

И я обо всём забыл. О том, что хотел сказать и о том, что должен был. А должен ли?

Наши красные рубашки слились в одно единое целое, и мы с ней, две отдельные личности, на мгновение обратились одной единственной. Этакий кроваво-алый язык пламени, плюющийся искрами в небесную гладь.

Она на мгновение разомкнула руки, но только для того, чтобы обнять меня по другому. Не за талию, уткнувшись в грудь, как Омут делала это обычно, а закинув руки на плечи, уткнувшись в мою шею, как делала это с Пироманом.

Носом она тяжело втянула воздух. У неё было очень горячее, обжигающее кожу, дыхание.

Я ощутил его ещё явственней, когда она не стала долго задерживаться на шее и скользнула выше. Её губы встретились с моими губами. Её поцелуи резали меня как нож.

Вся кровь вышла из головы и хлынула куда-то вниз. Не в самый низ, но пониже сердца. Мои мозги окончательно онемели, зато что-то другое пришло в движение.

Мимо проезжали машины. И каждая сигналила нам. Будто бы возвещая о победе. Словно мы попали на какой-то праздник всеобщего счастья. И всё вокруг шумело. Шумела даже река.

И такая долгая разлука, и такая жаркая встреча вызвали у нас обоих смех, но мы не расцепили ни рук, ни губ. А поделились этим смехом друг с другом, обнявшись ещё крепче.

«И в пролёт не брошусь,

и не выпью яда,

и курок не смогу над виском нажать.

Надо мною,

кроме твоего взгляда,

не властно лезвие ни одного ножа».

Я где-то слышал, что рай, — это твоё самое счастливое воспоминание, которое замыкается в кольцо и прокручивается в твоей голове бесконечное количество раз. Если я попаду в рай, замыкаться будет это мгновение.

Пожалуйста, не размыкай кольцо.