Кодекс Прогульщика

Он любит сигареты.

Любит смотреть как они горят в ночи. Как тлеющие осколки занимаются тихим огнём. Как изо рта выходит струйка дыма. Горьковатого, приятного дыма, который заполняет лёгкие и одурманивает мозги.

Ему нравится теряться в пространстве, уплывать в забвение от всех насущных проблем. Ощущать как твоё тело становится бесплотным, даже если всего на пару минут.

Это билет на паром, несущий тебя в спокойные воды. Там нету ветра, нету волн, там не бывает штормов и не бывает проблем. Тишь и благодать.

Да, это не выход. Он знает. Но это приятно. И если у тебя есть проблема, и ты не можешь её решить, почему бы тебе просто не сесть, покурить и не расслабиться? Кто ему помешает?

Отец.

Бритоголовый стоит на кухне, на часах ноль, два, ноль, ноль. Он высунулся в форточку, покурить перед сном. Предварительно натянув на себя старую кофту. Чтоб было не так холодно. В окно видна одна лишь бесконечная темень.

Его лицо освещает горящая сигарета и Луна. Лимонная долька.

Он выждал момент, когда все уснули, и тайком выбрался из комнаты. Как-бы в туалет. А на самом деле залез в нычку на люстре в зале. Там, в одном из стеклянных блюдец, лежала последняя пачка с ровно тремя сигаретами.

Хочешь что-то хорошо спрятать, положи это на самое видное место, говорит он себе. Родители уже давно обнюхивают его после каждого возвращения домой. Причём делают это очень интересным образом:мать как-бы тянется обнять его после школы, но каждый раз над плечом слышно громкое «хррр». Тянет воздух носом как слон воду. И если что-то не то учует, начинает будто бы случайно расспрашивать, мол, где был, с кем, куда ходили. Если ответы её не устраивают, отбирают деньги. На неделю.

Бритоголовый уже почти месяц стреляет у одноклассников.

Курить после школы не вариант, остаётся только курить во время уроков и ночью. Вот как сейчас. Правда, ночное время вскоре тоже будет недоступно. Так и так сигареты кончаются.

Вдруг, за стенкой, слышно как щёлкает замок на двери, ведущей в родительскую комнату. Он без проблем различает этот звук и относит его к звуку «отворяющему» дверь, а не закрывающую её.

Кидает в ночную пропасть тлеющий осколок(чёрт, даже половины не выкурил), туда же летит и последняя пачка. Если заставят вывернуть карманы и обнаружат нычку, денег ему ещё долго не видать. Спрыгивает с подоконника, позади что-то падает с грохотом и треском, подобными грому. Мечется по кухне, куда бы спрятаться, какую бы позу поестественнее принять...

— Ты че тут делаешь? — Кто-то заходит на кухню и щёлкает выключатель.

Бритоголовый зажмуривает глаза, — яркий свет просто невыносим. Веки не разомкнуть. Ничего не видно. Но по голосу отец. Кто ж ещё таким басом говорить будет. Не мать же.

— В туалет ходил, — отвечает парень, пытаясь прикрыться рукой.

— А че в куртке?

— Так это... — Так это, это что? Почему я в куртке? Думай, думай... — Так я это... во сне хожу видать. Вот надел. Не помню даже как.

Отец громко втягивает носом воздух. Но это больше похоже не на тихое прерывистое «хррр», а на громогласное «ХРРР». Как там мать, не проснулась?

— Поздравляю, — констатирует папка. — На следующей неделе ты тоже без карманных денег. — И уходит в туалет.

Бритоголовый стучит кулаком по колену и перечисляет все наименования женских и мужских половых органов, которые помнит. И которые не помнит, вдруг вспоминает и кидает в довесок. Но тихо, так чтоб не услышали.

Уснуть не удаётся.

Скоро уже в школу вставать, светать начинает, а он так и не сумел сомкнуть глаза. Нет, пробовал, глаза закрывал и много раз, лежал подолгу на одном боку, стараясь ни о чём не думать, да толку то?

Бритоголовый сидел на краю кровати, накинув одеяло на спину, сложив пальцы домиком и думал:

Огонь. Огонь это хаос. Воплощение того, что нельзя ни удержать, ни подчинить. Это то, чем он хотел бы быть. Одним большим языком пламени, которое тихонько, шаг за шагом, слизывает этот мир.

Бритоголовый пробовал считать овец, но это совершенно не помогает. Ему намного больше нравится представлять нашу планету. Маленький шарик в космосе. И как его постепенно охватывает пожар, выжигает дотла землю, заполняя всё видимое пространство гарью, а не видимое сажей. Тогда он тут же проваливается в сон.

Сигареты это маленькие копии его самых ярких снов. Вот только они существуют в реальности. Поджечь и смотреть, смотреть, смотреть, как неумолимое пламя пожирает их. И как он своим дыханием подгоняет это пламя. Управляет хаосом.

Когда курить было совсем-совсем нечего, он, изголодавшийся по табаку, нюхал палёные спички, они единственные могли его насытить помимо сигарет, хоть каждая из них и стояла в горле сухим комом. Если не было спичек, он брал в рот зубочистки, представляя на их месте сигареты. Затягивался несуществующим табаком, глядел на несуществующий огонёк, пускал несуществующие кольца из несуществующего дыма.

Парень пробовал многое:и электронки, и никотинки, как-то даже у друга на хате покупал билеты в Вену. Там было красиво. Очень красиво. Но это не то, совсем не то. Ему нужен огонь, нужно смотреть на это, ему важен сам ритуал. Ничто не выстоит против самой обыкновенной сигареты.

Когда он подолгу расстаётся с ней, что-то внутри просыпается и жаждет огня. Тогда парень представляет себе, как горит школа, как горят улицы, дома. И чем дольше он не смотрел на горящую сигарету, тем сильнее становилось его желание сделать реальными свои сны. Сны, которые многим другим покажутся кошмаром.

Кому другим? Ну, например, Прогульщику. Ведь он презирает курящих. Хотя его возлюбленная, которой он посвятил целое признательное письмо, очень даже не против поделиться сигареткой.

Да уж, читал я это письмо, думает он. Любовь, любовь, любовь... Ваниль и сопли вперемешку со слезами, вот и всё, что было в этом письмеце. Да, она мне его показала. И правильно сделала, потому что я её парень. Да, я его поставил на место. И что, я не прав? Давно уже заметил, как он смотрит на неё. Весь класс уже это давным давно заметил, ни для кого это не секрет. А он всё строит трагедию. Не дала, ну так иди в другом месте попроси. Зачем в чужой дом лезть?

Хотел ли я его бить? Да нет, конечно. Я поговорить хотел. Затем и позвал на задний двор, чтоб без свидетелей. А за нами пол школы потянулось. Спрашиваю, мол, что лезешь к девушке моей. А он давай кричать «она моя, она моя, я ни за что не отступлюсь, я ни за что не сдамся». Пришлось его заставить сдаться. И где я не прав?

Зато теперь все говорят о нём, как о великом мученике. Тоже мне, Евстафий Святой.

А я так скажу. Каждый человек влюблён в своё несчастье. Этот парень на своём несчастье просто помешан. Ну, во всяком случае, был помешан.

Светает. Пора в школу.

— Эй! — Одноклассник одёрнул его за край куртки. Бритоголовый ещё не успел раздеться, только вошёл в школьный холл, а он тут как тут. — Ты когда сотку вернёшь?

— Тогда, когда она у меня появится! — Прикрикнул он. То ли на него, то ли на самого себя. — Слушай, стрельни мне ещё одну, — изменился в лице. — Буду должен.

— Ты уже мне должен!

— Значит, буду должен вдвойне, — пообещал бритоголовый. — Ну, не выпендривайся. Помнишь, как я тебе в прошлом году косарь занял? И ты тоже тянул. У тебя тоже проблемы были. Ну?

— Ладно, — сдался парнишка. Развёл края куртки и показал содержимое одного из карманов. Там лежала пачка. Точно такая же, как у бритоголового в нычке на люстре дома. — Две последние остались. Пошли. До урока ещё есть время.

Они наскоро сняли с себя верхнюю одежду, обменяли её на номерки в гардеробе и двинулись в туалет. В своё прибежище. Подальше от лишних глаз.

Тот, что сегодняшней ночью не спал и курить хотел сильнее другого, по дороге к лестнице встретил свою девушку. Ограничился кратким взмахом руки.

Не до этого мне сейчас. Обниматься с кем-то. Надеюсь, не обидится.

Оказавшись в туалете, одноклассник тут же прильнул к стене у окна и зажёг обе сигареты. Бритоголовый взял свою, жадно втянул горячий воздух. Засаднило горло. Чтоб прочистить кашлянул и спросил:

— Че сёдня по домашке?

Его напарник по несчастью тяжело вздохнул: — Задали дофига.

Вот те сюрприз. Уже какой день подряд он получает от одноклассников один и тот же ответ.

— Делал что-то?

— Не-а, а ты?

— И я тоже.

— Отрадно слышать, — хмыкнул одноклассник и сделал предпоследнюю затяжку. — С бабой у тебя как?

— Она не баба, — огрызнулся бритоголовый. — А девушка. И я её типа люблю.

— Иногда я тебе поражаюсь, — ещё один глубокий затяг и от его сигареты остаётся тлеющий огрызок. — Вроде умный парень, а такую чушь порой несёшь.

Прозвенел звонок.

Бритоголовый пропустил последнюю фразу мимо ушей и отворил окно. В помещение, свистя и завывая, ворвался ком холодного, отрезвляющего воздуха. Окружил их маскирующим запахом дыма с городских заводов.

Бритоголовый только теперь увидел какую-то бумажку на стене, наклеенную поверх прошлой бумажки:

«Не совсем уважаемая администрация гимназии!

Давайте уважать друг друга и вести себя в школе подобающе, не оскорблять учеников, не угрожать им, и не лишать их права на свободное перемещение, запрещая выходить в туалет, тем самым нарушая закон.

В противном случае ученики гимназии оставляют за собой право вывешивать фамилии, фотографии и имена из работников администрации, которые ведут себя по детски, угрожая вывешивать фамилии учеников гимназии в туалетах.

Помните о том, что вы носите гордое звание АДМИНИСТРАЦИИ ГИМНАЗИИ.

Если есть возражения, можете смело засунуть их себе в...»

Бритоголовый последний раз покрутил горящий осколок в руках и спросил:

— Знаешь, чем сигарета отличается от наших заводов?

— Нам на урок пора, — поторопил его одноклассник.

— Ну так знаешь или нет?

— Нет, не знаю. Чем?

— У сигареты есть фильтр, — он метнул остатки на улицу и закрыл окно. — Пойдём.

— Спрашиваю последний раз! — Да хоть в распоследний. Заткнёшься ты уже или нет? Как же она меня достала. — Почему опаздываем?

— В туалете были, — бритоголовый почёсывает подбородок. Тоже бритый.

— И что вы там делали? — Допытывается учитель.

— Вам прям так? При всех? Ну хорошо...

— Ладно! — Она прерывает их движением руки. Этой же рукой указывает им на их места. — Садитесь!

Бритоголовый идёт к своей парте, и по пути, на лице своей пассии, замечает выражение стойкого отвращения к нему. Даже голову отвернула.

Ну, конечно, обиделась. Как же иначе.

Он пытается исправить ситуацию, как-бы ласково пройдясь ладонью по её волосам, пока занимает своё место. Но похоже это злит её ещё сильней.

Если женщина в ярости, пытаться успокоить её это как тушить костёр бензином.

Прогульщик.

Что тогда был долбанной занозой в заднице, что сейчас. Будто и не уходил никуда. Его тут вроде как и нет, и парта пуста, а всё равно продолжает поганить чужие отношения.

Она смотрит на его место с такой жадностью, будто хочет повернуть всё вспять. Сделать так, чтоб он снова сидел тут.

И? Дальше что? Как-будто он её простит. Как-будто он может.

Бритоголовый ласково одёргивает её за локоть, чтобы привести в чувство:

— Малыш, ты слишком часто смотришь туда...

Она даже не удосуживается ответить, просто берёт свои вещи и пересаживается. Прямо так, на глазах у всего класса. Одноклассник, тот, что поделился с ним сигаретой, сидит через одну парту впереди него, оборачивается и хихикает. Прячет смешок в кулачок и поглядывает за дальнейшим развитием событий.

Не дождёшься. Ни тебе, ни другим не буду устраивать представления. Подойду на перемене переговорить с ней, что да как. С ума сойти можно, почему она так себя ведёт? Как-будто я виноват в том, что произошло. Как-будто я виноват в том, что этот парень влюбился в мою девушку по уши, а я всего лишь отбивал своё.

Урок как кисель. Как резина. Длится неумолимо долго. По ощущению проходит час, смотришь на школьные часы, а там и пяти минут не миновало. Настоящее мучение. Садизм в чистом виде заставлять пышущий здоровьем организм высиживать по пол дня на одном месте за одной партой. Так ещё и остальные пол дня посвящены домашней работе и подготовке к следующему дню. И почему только дети так сильно устают? Хороший вопрос.

Учительница будто не урок ведёт, а лекцию. И тянет, и тянет, и тянет, и тянет... Чего она пытается добиться? Чтоб все уснули? Ну, это у неё отлично выходит.

У Прогульщика вроде как был какой-то действенный метод по тому, как быстро пропускать уроки. Он почти на каждом из них сидел с книжкой. Неужели это и есть весь его метод? Звонок.

Бритоголовый, выждав несколько секунд, пока основная масса учеников выйдет из класса, подошёл к своей девушке и наклонился к ней, опираясь руками на парту:

— Хэй, малыш, как ты?

— Не трогай его место, — отрезала она, и на него так сильно повеяло холодом, будто бы он снова открыл то окно в туалете. Чуть поуспокоившись, добавила: — Ладно?

— Как скажешь, — он кивнул и убрал руки в карманы. И заметил, как девушка выводит ручкой буквы у себя на левой руке. Наполняет почти стёршиеся символы новыми чернилами. Получается какой-то стишок.

— Слушай, — внезапно она поднимает на него голову. — Давай расстанемся, а?

Слова стянули шею колючей проволокой. Заткнули железной мочалкой гортань. Аж глотнуть больно.

— Да, хорошо, как скажешь, — говорит он. Для неё это было как четыре простых слова, а для него как целый подъём на Эверест.

— Ты не против?

— Нет, — сглотнул всё-таки. — Не против.

А внутри всё кипит. Кровь пенится и бьёт ключом по жилам. Ощущение такое, будто он сейчас взорвётся и унесёт всю школу вместе с собой в необъятное горнило пламени. В самую глубь.

Пальцы в кармане натыкаются на что-то сухое. Он вынимает поглядеть. Это сигарета.

— Ладно, пойду я, — бросает ей бритоголовый и быстрым шагом идёт в туалет. В руках у него сейчас самое ценное и самое необходимое ему сокровище, что он только мог найти.

Шмыгнул в туалет и зашёл за угол. Прильнул к знакомому окну. И пока никто ещё не пришёл и не попросил поделиться, быстро зажёг её с противоположной стороны. Не успел сделать первый тяг, только в зубы сунул, как сзади послышалось:

— В одном ты прав. Она не баба, — знакомый голос. Кто это? Оборачивается. — Но кое в чём ты ошибся. Ты её не любишь.

Первый удар прилетел четко в челюсть, аж сигарета изо рта вылетела. Второй и третий в живот. Сам виноват. Обеими руками закрыл лицо и открыл корпус.

Теперь же согнулся пополам и попытался на карачках выползти, стеная и завывая от боли на все три кабинки.

Но я вдарил ему с ноги по ребру, и Пироман упал на живот. Ещё двумя пинками я загнал его к стенке. Он осел в углу, выставив обе руки перед собой. Но я не отступал.

Его лицо оказалось прямо напротив моего паха. Со рта свисала кровавая слюна. Стекала смолой на белую рубашку.

А я возвышался прямо над ним, всего за десять секунд поменяв нас местами. Зажав его в углу. И несколько сантиметров разделяли нас...

Я ничто. Я меньше, чем ничто. Я одно большое ничто. Или одно маленькое ничто.

— Сдаёшься?