Кодекс Прогульщика

«Ты очень зол и не воспитан,

Дерешься больно, неприятно.

В твоих глазах не видно целей,

Но бьёшь меня ты очень складно».

@ Буерак

Кулак прилетел мне в щёку. Во рту проступил железный привкус.

Я попытался отпрянуть назад, увернуться. Но сделал только хуже. Следующий удар рассёк мне бровь. Левый глаз залепила горячая кровь, хлынувшая откуда-то изо лба, и я, споткнувшись о собственную ногу, упал.

Уже в четвёртый раз.

Мои брюки были вымазаны в грязи. Рубашка тоже. Вся в серых пятнах. Свитер слетел в процессе драки. Как он мог слететь? Без понятия. Тоже валялся где-то сбоку, вымученный и побитый, как и я.

Пироман стоял надо мной, заламывая мне правую руку. Левой я опирался на асфальт. Совсем свежий. Ещё тёплый. Его вот-вот положили на заднем дворе школы.

— Не вставай, выродок, — кричал он. — Не вставай! — Ага, как же. Как-будто я могу встать.

Но я не безоружен. И могу дать сдачи.

За поясом у меня нож. Самый настоящий, не бутафорский. Это я выяснил сегодня утром, когда провёл по его лезвию подушечкой большого пальца. Из-под него тут же побежала тоненькая струйка крови. Стекла вниз по кисти и затекла внутрь рукава, вызвав щекотку в области запястья. Сам же палец неприятно защипало.

Я проверил столовые приборы на кухне, но там всё было на месте. Значит, этот нож я купил. Но, могу поклясться, честно не помню, чтобы покупал его где-то. Кто-то из моих воображаемых друзей зачем-то приобрёл его и сунул мне сегодня за пояс. Это был не я, а кто-то другой. Правда, вряд-ли Икар или Пётр способны на такое.

Но это было так. Ледяное лезвие приятно холодило спину, и я оставил его за поясом. Там, где нашёл. Оно внушало мне силу и уверенность. И не было никаких намерений применять его, просто приятно осознавать себя сильнее других.

Пироман. Ублюдок. Бритоголовое ублюдище.

Да, он предупредил, что сейчас будет бить меня, но кто знал, что он действительно «будет бить меня»?

Жизнь говно.

Я рванулся вперёд, выворачивая руку, да так сильно, что аж сустав заскрипел, норовя хрустнуть. Больно кольнуло в плече. Это он сильнее заломил мне руку в ответ на мои движения.

По его правилам драки проигравшим считается тот, кто упал, и не встаёт. А я встаю уже в четвёртый раз. Ему это, видимо, уже надоело, так что бритоголовый решил силой заставить меня лежать.

— Отвали от меня, идиот, — стараюсь крикнуть так, чтоб звучало грозно. Но выходит, будто я надышался гелием. Изо рта вылетает лишь писк. Пелена слёз застилает глаза, и я ничего не вижу.

— Отвали от моей девушки, выродок!

Пироман размахивается и бьёт меня ногой по лицу. В этот удар он вложил всю свою силу и ненависть ко мне. Как ещё объяснить хруст в моём рту. Я не сразу понял что произошло. Осознание пришло только тогда, когда прошёлся языком по двум передним зубам. Их линия вдруг перестала быть гладкой, а стала ребристой и ужасно острой. Он не выбил мне зубы, но разбил губу. А часть передних зубов превратилась в крошку. Осколки кувыркаются у меня во рту, и я не знаю, что с ними делать. Проглотить свои зубы или выплюнуть. Какой интересный выбор.

От мысли, что этот ублюдок навсегда изменил мой облик, отнял неотъемлемую часть меня, я заплакал. При всех. При всех, собравшихся поглазеть на нашу драку. При Арии, при Омуте, может даже, при учителях, которые смотрят сейчас на меня в окно и радуются. Обе девочки пытались остановить драку и помочь мне, но Пиромановы приятели держали их крепко.

Да. Мне сломали зубы. Одним простым ударом ноги. Как-то неприятно это осознавать.

Бритоголовый ещё сильней надавил мне на сустав руки. Терпеть эту боль стало просто невыносимо, но я не сдавался:продолжал вырываться и брызгать слюной. Вторая рука, свободная от его хватки, нащупала рукоять за поясом. Она, на удивление, была тёплой. Почти обжигающе горячей.

Выхватить и ударить. Выхватить и ударить. Ударить в живот, в ребро, в грудь, в горло, в пах. Ударить, куда дотянусь. Он этого заслуживает.

— Сдавайся!

Я ещё раз прошёлся языком по хрустнувшим зубам. Теперь я никогда не верну себе прежний облик. Целые зубы. Нет, от них остались только обломки.

Он, если и понял что-то, то виду не подавал. А может быть даже обрадовался результату своего пинка по моему лицу.

Какой-то надменный урод, возомнивший о себе не пойми что, отобравший у меня девушку, за которой я бегал два года, просто взял и отнял мои передние зубы. Одним ударом ноги. Просто потому что захотел. Просто потому что он сильнее меня. Потому что он может.

— Сдавайся!

И ведь я сейчас ещё и сдамся ему. Признаю своё поражение.

Идя с его дружками сюда, за школу, я слышал голос. Тот голос, что помог мне вчера. Он трепыхался в моей голове как рыба, оказавшаяся на суше. «Дай мне. Дай. Мне. Я раскрою ему башку. Я ничто. Больше, чем ничто... мы с тобой...»

Но я подавил голос. Сказал ему заткнуться. И он заткнулся.

Правда, я как полный идиот сделал это вслух. Зрители, шедшие за нами, все вдруг разом посмотрели на меня. А я сделал вид, что разговариваю по телефону и бросил ещё пару глупых фраз в воздух. Будто так и надо. Жалость ко мне, если какая-то и была в их глазах, тут же улетучилась. А кто станет жалеть сумасшедшего? Сам ведь напросился...

— Сдавайся, гад!

Ещё и гадом меня назвал. Рука отпускает рукоять.

— Сдавайся!

— Сдаюсь! — Завопил я, чувствуя всем своим телом, как отнимается от тела конечность и как зубная крошка смешивается со слюной. — Сдаюсь-сдаюсь!

— Отпусти его! — Донёсся чей-то голос. Девчачий. Сложно было понять, кто из. Тогда мне было не до этого. — Он сказал, что сдаётся! Ну!

Пироман отпустил мою руку, и я рухнул лицом в грязную лужу, которая образовалась здесь вместе с новым асфальтом. Упал прямо так, в школьной форме, точнее в том, что от неё осталось, не в силах встать, и заплакал навзрыд. Заревел как малое дитя при всех наблюдающих за сим действом. Как конченный неудачник.

Кровь начала приливать к возвращённой конечности, отчего я снова почувствовал себя живым. И мне совсем не понравилось это чувство. Совсем не понравилось.

— Я тебя ненавижу, — это точно кричала Омут. — Отпусти меня!

— Ты меня любишь, вот что. Ты любишь меня!

Она что-то крикнула ему в ответ, Ария тоже добавила, но их обоих силком потащили подальше от меня. Обратно. На уроки. Они вот-вот начнутся. Будет плохо, если они опоздают.

Голоса начали отдаляться и тускнеть, стали слабо различимы. Даже если это были громкие споры или крики.

Я перекатился на спину и обнаружил, что рядом стоит какой-то зевака. Он почему-то ещё не ушёл.

В руках он держал телефон, видимо, снимал представление на камеру. Только теперь я услышал его монотонный бубнёж комментатора, что-то в стиле «Бой закончен! Победитель триумфально покидает место встречи, проигравший всё ещё приходит в себя. Ох уж этот апперкот, ох уж этот хук, друзья, то ли ещё будет. Подписывайтесь на мой канал! Ставьте колокольчик! До новых встреч!». Да, что-то типо этого он и сказал.

— Уйди, — прошипел я что смог. Язык невольно коснулся зубов, и я вновь ощутил горечь от своей утраты. Эта горечь превратилась в жидкость и выступила на моих глазах.

— Ухожу, ухожу, — заторопился будущий журналист. — А не то вдруг и меня побьёшь! — И залился самым противным смехом, которым только можно было смеяться.

Домой я вернулся спустя пару часов.

Пироман хорошо бил. Слишком хорошо. Он так подмял мне бока, что в этот день я не мог пройти за один подход больше сотни шагов. Приходилось ковылять, то и дело останавливаясь на какой-нибудь лавочке. Отдыхать десять-пятнадцать минут и идти дальше. Ещё и в голове какой-то шум стоял. Как-будто вибрации в мозге. От этого было тяжело собраться с мыслями.

Два голоса внутри сочувствовали мне, а один смеялся. Посмеивался, подхихикивал надо мной.

Доползши до подъезда, я еле-еле открыл тяжелую железную дверь. Раньше она мне никогда не казалось тяжелой, но сейчас вдруг оказалась просто неподъёмной.

Бабки на лавочке ворчали:

— Тьфу, ходют тут нарколыги всякие...

Я зашёл домой и упал на пол. На этот раз лицом я упёрся в коридорный коврик перед дверью. Он пах собачьей шерстью.

Сам же Амур, как только увидел меня, распластанного на полу, бросился ко мне. А точнее к моему лицу. Стал зализывать мне раны. И я даже не понял, то ли больно мне от этого стало, то ли приятно, но очень сильно захотелось взглянуть на себя в зеркало. Насладиться зрелищем, так сказать. Особенно с открытым ртом.

И я пополз в сторону ванны.

Раковина отдавала приятной прохладой. Я прислонился к ней мокрой щекой, и почувствовал себя чуть свежее.

Человек с ножом смотрел на меня в отражении. Его левая рука сжимала клинок. Заурядный такой, с деревянной рукояткой обмотанной чёрной изолентой и поцарапанным лезвием. Такой нигде не купишь.

Лицо у этого человека было уродским. Сами посудите:губы, как лопнувшая спелая слива, передние зубы покорёжены и, действительно, чутка сколоты, а половина лица залита кровью из рассечённой брови.

Теперь понятно, почему бабки у подъезда увидели во мне наркомана. Никем другим я им показаться сейчас не мог.

Человек с ножом. Как многое может это существо в отражении. Выйти прямо сейчас на улицу и ударить кого-нибудь ножом. Да ещё так чтоб с размахом. И не один раз. И дальше, вверх по улице пойти, и всех, кто встретится на пути, ударить. А кто ему ответит? Никто ему не сможет ответить. Он ударит любого.

Права одного человека заканчиваются там, где начинаются права другого. Жалко, что я не могу пойти и всадить этот нож соседу промеж глаз. Хорошо, что мой сосед не может поступить со мной точно так же.

Амур ткнулся носом в колено.

Знаю, знаю. Никто не виноват. Сосед уж тем более. И бабки не виноваты, и родители, и учителя. Даже Пироман, в каком-то смысле, не виноват. Сам сел письмо писать. И дописался. Выродок.

Омут. Предательница. Изменщица. Она рассказала ему. Всё рассказала. Может даже показала ему моё письмо, которое я писал всю ночь, прочла вслух всё-всё содержимое. Ещё и посмеивалась надо мной, мол, смотри какой смешной. А бритоголовый ей такой «да, да, я его завтра отделаю», а она «нет, нет, не стоит», а он «отделаю, отделаю», и она к нему прижалась, обняла. Мой герой!

Из глаз покатились слёзы. Я жалок. Только сейчас я сумел в полной мере осознать своё положение. Насколько я всё-таки жалок.

Насколько же уязвимо наше общество, что в нём свободно находятся такие опасные для окружающих людей элементы, как я. Которые могут вот так вот, однажды, обидевшись на эту жизнь, встать, выйти на улицу с ножом и кромсать, кромсать, кромсать всех встречных. Просто потому что захотели. Вот что мне будет, если я сейчас пойду убивать? Посадят? Но ведь это только потом. А сколько дел я успею наворотить с одним простым ножом, пока за мной не приедут и не скрутят меня. Очень много дел.

О да, я опасен, опасен для общества. Внутри меня демон, и никто не знает, кого я в себе таскаю.

Амур, уже несколько раз ткнувший меня в колено носом, забрался передними лапами на раковину и встал в причудливую позу. И ткнул меня носом в локоть.

Да, да. Конечно, я так не сделаю. Просто шучу. Шучу.

Омут. Вот кто действительно виноват. Какая же она... и снова заплакал. Прозрачные солёные капли стекали вниз по лицу, окрашиваясь в розовые. Оставляли после себя бороздки, счищая засохшую кровь с лица. Хоть какая-то от них польза.

За что? Вот за что? Хотел бы я знать, за что.

Пф. Просто потому что может. Люди делают плохие вещи, и не всегда у них на это есть причины. Иногда они делают плохие вещи просто потому что могут. Просто потому что хотят.

И нечего с ними разговоров вести. А с Омутом я больше никогда не заговорю. Никогда. Ненавижу её и её кошачью сущность.

Поклянись.

Чего? Не буду я клясться.

Поклянись, одно маленькое ничто.

Тебе моих слов недостаточно? Отвали, не буду и всё.

Звонок. Звенит звонок в дверь. Кого там ещё принесло?

Отец? Вряд-ли, уж слишком рано. Пироман пришёл извиниться? Смешно. Омут? Возможно. Если это она, я даже слушать не стану. Возьму и...

Звонок, тонкий, как комариный писк, раздался вновь. Точно она.

Я бросил последний взгляд на отражение в зеркале. Человек с ножом пошёл открывать дверь, но нож из руки не выпустил. Наоборот. Схватил рукоять покрепче.