Кодекс Прогульщика

Мой дом для меня не столько дом, сколько конура. Собака не владеет конурой как своим домом и не завещает её своим щенятам. Так же и с этой квартирой.

Здесь живут мои родители, и живу я. Родители останутся, а я уйду на поиски новой конуры. Да и живу я по большей части не во всей квартире, а только в своей комнате.

Комнатка небольшая. Кровать стоит у самой дальней стены, но с неё я могу дотянуться до любых предметов, не вставая. А я и не встаю. И больше мне не надо.

Она мне как раз по размеру, ровно как собаке конура.

На пороге меня встречает Амур, мой пёс. Тощий и сутулый, будто бы недоедает, хотя это отнюдь не так. Пёс тихий, спокойный. Большего от Амура и не требуется. Это не сторожевой пёс, а исключительно домашний, а значит миролюбивый. Сегодня рад меня видеть, как в принципе был рад меня видеть и вчера, и позавчера, и даже позапозавчера.

О какой, хвостом виляет, самый настоящий друг.

Сразу после того как закрываю дверь, иду проверять мусорку. Амур любит покопаться в ней пока дома никого нету. Поэтому приходится ставить мусорные пакеты на подоконник, когда они становятся слишком полными, чтобы он не мог до них дотянуться.

Уходя в школу с утра, я забыл это сделать — убрать пакет наверх. А вспомнил только сейчас. Я уж думал, придётся отчитывать Амура, но, как бы это ни было удивительно, мусорный пакет не был разорван, а его содержимое по прежнему осталось «содержимым».

— Хорошему пёсику хорошая награда! — Сказал я и почесал у Амура за ухом. Потом почесал макушку, потом бочок, ножку левую, ножку правую, шейку, снова за ухом. — Заслужил, заслужил. Ну, иди.

И Амур ушёл на место.

Люблю животных. Они не умеют говорить, но умеют быть благодарными. Людям ещё многому стоит у них научиться.

Раньше у нас были только палки, а потом палки и камни, и палки с приделанными к ним камнями. А спустя пару тысяч лет у нас появились паровые двигатели, буквально через сотню лет топливные, а сейчас ещё и на электричестве. И кто знает какие появятся завтра.

Мы изъездили собственную планету вдоль и поперёк, нам стало этого мало, мы заглянули под каждый камень и истребили всех, до кого могли дотянуться и кого нам было выгодно истребить. Нам и этого стало мало. Мы начали бороздить космос. Ну как, ещё не начали. Но скоро начнём.

Люди становятся всё могущественнее и могущественнее, всё сильнее и сильнее. Но стали ли они счастливее хотя бы чуть-чуть по сравнению с их предками, жившими десятки тысяч лет назад?

Мы окружили себя всевозможными достижениями науки, которые позволяют нам верить в то, что мы не потомки обезьян. Что мы не такие. Что мы... кхе-кхе... высшая раса! Мы сделали всё, чтобы забыть наше прошлое. Но если посадить человеческого ребёнка с самого рождения в стаю обезьян, в кого он превратится? В обезьяну. Так чем же мы от них отличаемся? Разве человечество это не всего лишь семь миллиардов обезьян в костюмах?

Не знаю.

В школе есть одна девочка, за которой я поднимаю стулья после уроков. Это не Омут, просто знакомая. И она думает, что я делаю это, потому что я парень. И я должен так делать. Но я помогаю ей не потому, что я родился с определённым набором гениталий между ног, отличных от её, а потому что я просто хочу ей помочь. Но спасибо за всё это время я не услышал ни разу. И всё же я продолжаю помогать. Потому что она действительно слабее.

А вот Амур, я уверен, если б мог говорить, сказал бы «большое тебе спасибо, хозяин». И я бы ему сказал «не стоит благодарностей».

Получается, герои не носят плащи, но... герои носят стулья за слабыми девочками? Не знаю.

Из предбанника квартиры иду в зал, из зала направляюсь в комнату, но не тут то было. Прямо посреди гостиной, возле дивана(спасибо, что не на диване), лежит кучка собачьего кала. И Амур, почуяв беду, начинает тереться возле моей ноги.

Мда уж, хорошая награда для хорошего пёсика, ага, как же. Убираюсь в гостиной, выгуливаю Амура. Он, как и предполагалось, все дела уже сделал и на большие подвиги его уже не тянет. Зато я выкинул полный пакет с мусором. Чтоб он его не совращал.

Как там говорится? Доверяй, но проверяй? Не, лучше проверяй, проверяй, проверяй. И никому не верь. Верь только себе. И то, до обеда.

Пока выгуливал Амура задумался. Знаете, люди часто думают, что понятия вины и ответственности тесно связаны, что если есть одно, то непременно будет и другое. Если кто-то разбил вазу, он уберёт её осколки и купит новую. Но... так происходит далеко не всегда.

Иногда ты возвращаешься со школы домой, а посреди зала лежит чьё-то говно. Кто виноват? Непонятно.

По крайней мере прямых доказательств чей-то вины нету. Но за кем ответственность? За тобой и только за тобой. Только от тебя зависит, будет в комнате вонять или нет. Будешь ты игнорировать это происшествие или постараешься про него и вовсе забыть, время от времени в него наступая и громко возмущаясь «ну как же так, ну как же так, где виновный?!» и «пусть виновный разбирается с этим, а я не виновный, я не должен это убирать».

Да, мы часто не виноваты в том, что случается с нами. Омут считает иначе. Будто бы наш выбор и есть источник всего того, что с нами происходит.

А я считаю так. Порой проблема возникает перед тобой из неоткуда, и если ты не разберёшься с нею, то никто с ней не разберётся.

Ой, горячая лапша заварилась, а значит долой все эти философские рассуждения. Есть занятие поважнее.

А вообще роллтон это запах вольной жизни. Это показатель того, что ты живешь один, самостоятельно, но ничего не умеешь. Поэтому и питаешься тем, чем можешь.

Но я не имею ничего против такой еды, даже за. Особенно если запивать любимым энергетиком. Амур, учуявший знакомый запах горячий еды и поскуливающий возле моей ноги, думаю, всем своим собачьим сердцем выражает согласие.

Спустя пару минут трапезы я почувствовал на своей ноге что-то мокрое, оказалось, это были его слюни. Весь носок был мокрым. Я решил не наказывать Амура, а стал кидать ему вермишелены из своей тарелки. Он их задорно ловил. И перестал пускать слюни. Так мы и трапезничали с ним, то я покушаю, то он. В итоге наелись оба. Знал, что Амур будет приставать, так что заварил сразу две пачки.

Закончив все свои дела на кухне и в зале, я пошёл в свою комнату. Вот мы и вернулись к моей конуре. Устроена она следующим образом:у дальней стены, как я уже сказал, кровать, с одной стороны у постели тумбочка, а с другой шкаф без дверец с восемью полками. Этого количества как раз хватает, чтобы уместить все мои книги. Ну и напротив кровати, в противоположной стороне, сама дверь, в которую я вошёл, и держатели для одежды сбоку. Всё просто.

На стенах рисунки. Некоторые люди вешают на стенку плакаты или фотографии своих кумиров, но у меня кумиров нету. Я сам себе кумир. И горжусь я не количеством концертов, которые посетил, а количеством написанных мною стихов и нарисованных мною рисунков(а вам не покажу!). Ну и ещё количеством прочитанных книг. Но и качеством, несомненно, тоже.

Книга это ключ к двери, ведущей во внутренний мир писателя. В его миры. Это возможность поговорить с человеком сквозь время.

Переоделся в домашнюю одежду(свитер) и заварил себе чаю. Люблю чай и свитера. А что ещё в этом мире достойно любви?

Снял мокрый носок, но это всё, что я смог сделать. Потому что не успел я даже толком полежать и придти в себя после сегодняшней прогулки, как передо мной появился он. Икар.

— Это было просто потрясающе! Просто невероятно! — Вторил он не обращая на меня внимания. — Это было...

— Эй! Я же говорил, чтоб ты не вылезал в Наружность без моего спроса. Я тебя создал, и ты должен меня слушаться. А твой дом моя голова, — я постучал указательным пальцем по виску.

— А твой дом конура, — Икар хихикнул, поправил волосы и чересчур наигранно подпёр бока. — Ты Икару ещё кое-что говорил! Говорил, что дашь попользоваться своим телом!

— Сейчас дам, — я тихонько хмыкнул себе под нос, не озвучивая глупых мыслей, что пришли мне на ум по поводу его забавной просьбы. — И нет необходимости кричать.

— Прости, Икар не может сдержать эмоций. Она такая красивая, такая прекрасная, такая... такая...

— Идеальная? — Подсказал я.

— Ага! Ага!

— Идеальных не бывает, Икрёнок, а внешность это не главное.

— И всё-таки, — он улыбнулся. — Ты её любишь. Как и все мы!

— Нет, — я поднялся с кровати и встал с ним в один рост. — Я не хочу слышать ничего такого. Люблю её только я. А вы плоды моего воображения. Хотя нет. Даже не так. Вы мои дети. Я ваш создатель. Вы не можете любить или не любить, это всё я за вас придумываю. И диалога этого нет. Я просто сам с собой разговариваю.

— А кто же тогда Икар? — Спросил Икар. — Икар может думать, говорить, Икар существует.

— Прости, но тебя не существует. Я существую.

— Но Икар же говорит!

— Это я говорю!

— Нет, Икар!

— Так...

Икар, зная мой характер, тут же затихает и сыплет извинениями, лишь бы я силком не засадил его обратно:

— Ладно, ладно, ты тут главный. Но насчёт детей ты загнул. Как минимум один из нас в дети тебе точно не годится. Икар пытается намекнуть на Пётра.

— Я понял про кого ты. Кстати, как он там? — Я лёг на кровать и укутался одеялом, готовясь войти в Перекрёсток. Сладенько потянулся перед сном. — Не скучает?

— Ага, как же, — ухмыльнулся он. — Сидит в своей Библиотеке, читает свои книжки целыми днями. Всё как всегда.

Я отвернулся к стенке, поплотнее укутываясь. Икар же зашуршал где-то позади, доставая кисти с красками. Больше всего он любил две вещи:цветы(а особенно ромашки) и рисование. Но ещё больше он любил рисовать свои любимые цветы.

Ромашками у меня был уставлен подоконник, хоть они и не особо чтоб приживались — приходилось их пересаживать. И ими же были обрисованы все чистые листы, до которых Икар успевал дотянуться.

Я не любил когда мои воображаемые друзья вылезали из моей головы в Наружность без моего спроса, как-будто я какой-то сумасшедший. Но я то не сумасшедший. Правда?

Я не называю их своими вторыми и третьими личностями, они никогда не берут надо мной верх. Я просто общаюсь с ними, потому что воображаемые друзья в отличии от реальных никогда не перебьют тебя и никогда не сделают больно. Вот и всё. Икар был славным парнем, а Пётр...

Такое имя я ему дал исходя из... не из чего я не исходил. С отцом, как в целом и с обоими своими родителями, я общался редко. А по душам, с глазу на глаз, и вовсе за всю свою жизнь ни разу не общался. Мои друзья часто рассказывали истории как они куда-то ездили со своим отцом, на рыбалку, на охоту или ещё куда. Я не хочу убивать животных, поэтому всё равно не поехал бы. Но сходить куда-нибудь вдвоём — сходил бы.

Пётр в моём понимании имя твёрдое и суровое. И в нужной степени холодное и отчуждённое. Обладающее теми качествами, которыми должен обладать любой хороший наставник.

Почему трава зелёная? Почему небо голубое? Почему, в конце концов, мы существуем? В чём смысл этого существования?

Все эти вопросы задать мне было некому, поэтому я задавал их Петру. Серьёзному мужчине с седыми усами и седой головой. Он всё своё время проводил в заранее обустроенной для него Библиотеке, читал там книги. И во время чтения всегда надевал очки.

Перекрёсток остался в том же виде, в котором я его оставил пару часов назад. Неспешной походкой подошёл к указателю, глазами отыскал слово «Библиотека» и пошёл туда, куда вела дорога.

Заблудиться тут тоже можно было. А то. Запросто. За всё то время, что существует Перекрёсток, я успел насоздавать много разных локаций. Правда, большая часть из них была заброшена. Остались самые нужные. Но о других позже.

Попав в Библиотеку, которая была в числе моих любимых мест, ты оказывался уже внутри здания. Прямо на ковровой дорожке, змеёй вьющейся по коридору и указывающую тебе верный путь. Я ступил на эту рептилию, и пошёл на запах сухой бумаги, потрескавшейся кожи и бодрой старости.

Изнутри все стены были покрыты книгами, потолок уходил далеко-далеко вверх, в темноту, да так высоко, что его не было видно. Будто бы он проваливался в пропасть в небе. Тёмная древесина, из которой тут всё было сделано, покрытая лаком, отражала свет от восковых огней. Свечи были повсюду. Как и книги.

Я уже говорил, что считаю книги пропуском в чужую голову? Скажу больше, это ещё и гражданство в стране знаний. В самой лучшей стране для эмиграции. Как мне кажется.

А вообще. Современному человеку не нужны ни сильные, как у гориллы, руки, ни быстрые, как у гепарда, лапы, ни даже умение обращаться с холодным оружием. Если раньше человек метил копьём, теперь же он метит курсором.

Единственное оружие, которое ему действительно может пригодиться в наше время, находится внутри его головы. А книги — они те же самые точильные камни, даже формой похожи.

Одна книга может заострить лезвие твоего ума, другая его удлинит, третья и вовсе займётся его внешним видом:инкрустирует рукоять рубинами, топазами и брильянтами, сделает его красивым и даже несколько вычурным.

А порой, очень редко, встречаются и такие экземпляры, которые сломают твой меч и из старых обломков скуют нечто совершенно новое.

Вот что это такое. Книги.

Даже если ты делаешь или говоришь правильные вещи, толку то, если у тебя в голове хрупкий кинжалик размером с зубочистку? Таким никого не пробьёшь. Таким не достанешь до сердца.

Зато до сердца можно достать безупречным и острым лезвием, обладателем которого как раз и являлся Пётр. Уж кто-кто, а он умел бить своими словами в самую сердцевину, доставал из них то, к чему другие побоялись бы и притрагиваться. Самые потаённые страхи. И разил он их без жалости.

Пётр как всегда сидел в своём любимом кресле и читал какую-то очередную книгу, коих у него было предостаточно. Ноги его были удобно устроены на маленькой табуретке напротив. Завидев меня, он поднял брови, затем опустил их. Дочитал страницу, от которой я его оторвал, неспешным движением снял очки и устроил их на столе.

Пока я подходил, он успел отпить горячего чаю, который очень сильно любил, и устроился поудобнее, а также освободил мне место напротив.

Я сел.. Глубоко вздохнул и выдохнул. Не знал, с чего начать. Начал с того, что первым пришло в голову:

— Что читаете?

Пётр хихикнул:

— Одно очень и очень интересное чтиво, мой мальчик.

— Что же это такое? «Очень интересное»?

— Кодекс Прогульщика, который ты написал. Обнаружил его вчера на своём рабочем столе, где ты, судя по всему и работал. Не знал, хотел ли ты, чтобы я взглянул на него или нет. Если ты был против, то приношу свои глубочайшие извинения.

— Что вы, что вы, наоборот, я только рад, — я подался вперёд, уперев локти в колени. — Ну и как вам?

Пётр задумался.

— Очень и очень интересное чтиво, мальчик мой, — повторил он. — Школа это обитель знаний. Библиотека, в которой библиотекарши читают тебе книги вслух, если угодно. Как же так получается, что ты не хочешь учиться, мальчик?

— Ах, что вы, я хочу учиться, — старик своими словами несколько пристыдил меня, и я захотел оправдаться. — Но не хочу ходить в школу. Мне ничего там не нравится. Ни учителя, ни мои одноклассники. Ничего!

— Настолько, что готов составлять целые законы и правила о том, как лучше всего сбегать из неё? — Мужчина разгладил усы. — И так ли уж ничего тебе не нравится? Может... есть что-то...?

— Ах да, как раз за этим я и пришёл, — я поджал губы. — Спросить совета.

— А я думал ты пришёл навестить своего старика! — Пётр громко хлебнул чаю и широко улыбнулся мне. Конечно, и повидать его я тоже явился. И он прекрасно знал это.

— Да нет, что вы, поболтать с вами одно удовольствие. Просто... — глаза сами по себе невольно упёрлись в пол. — Не знаю, как сказать вам об этом.

— Говори как есть, мой мальчик, не стесняйся, — попросил мужчина, поглаживая книжицу в руках.

— Я влюблён в одну девочку, как вы уже догадались. Вы ведь сидите в моей голове. Можно даже сказать девушку. Забавно, но мне порой и говорить то с ней трудно, настолько сильные чувства распирают меня, когда я рядом с ней. Смотреть на её волосы, которые не могу расчесать, на её руки, которые не могу взять в свои, на губы, которые... не могу...

— Понимаю, — старик кивнул.

Я откинулся на спинку стула и спросил:

— Что такое любовь? Ну, в плане, я понимаю, зачем она нужна и что есть всякая такая химия, но... что это на самом деле?

Пётр, как и всегда когда я задавал ему серьёзный вопрос, поднялся с кресла и заходил по комнате. Сначала молча, как-бы обдумывая, что сказать. Затем бормоча себе что-то под нос, перепрыгивая глазами с одного стеллажа с книгами на другой.

Я видел как его морщинистые губы шевелились при тусклом свете восковых свечей. Он тщательно подбирал слова, чтобы не только не обидеть меня, но и дать максимально корректный ответ на мой вопрос.

Наконец Пётр остановился, смерил меня взглядом, как-бы оценивая, смогу я принять правду или нет, а затем заговорил, не переставая ходить по комнате:

— Платон, греческий мыслитель, выделял три типа любви. Эрос, любовь физическая. К красоте девушки, к её запаху, к её... волосам...

Я покраснел.

— Филос, дружеская. Без сексуального контакта. Например, стремление защищать своих друзей и оберегать своих родичей. И Агапе. Она означает любовь к Богу. Бескорыстная и полная преданности. Но ты должен понять одну очень важную вещь, мой мальчик. Любое взаимодействие людей между собой это использование друг друга. Друзья находятся в дружеских отношениях только потому, что они либо единомышленники, либо деловые партнёры, либо же им просто нравится общаться между собой. Парень и девушка встречаются потому, что им нравится проводить время друг с другом. И даже любовь к Богу обусловлена такими же эгоистичными целями. Например, желанием попасть в рай и стать счастливым или стремлением обрести веру, твёрдую опору под ногами вместо постоянных сомнений и переживаний.

Я сидел смирно и внимательно слушал, но вдруг не выдержал и спросил громче нужного:

— А как же тогда любить? В смысле как любить не волосы, не человека, не его запах, а его... самого?

Пётр остановился, как и ход его мыслей, но затем, выслушав вопрос, он продолжил топтать ковёр. И продолжил речь:

— Я расскажу тебе одну притчу, мой мальчик. Может быть... может быть она поможет тебе понять КАК нужно любить.

«На берегу сидели двое мужчин. Один из них ел рыбу. Первый спросил второго:

— Почему ты ешь эту рыбу?

Тогда второй ответил:

— Как почему? Потому что я люблю рыбу! — Запихнул себе новый кусок и продолжил жевать.

— Именно поэтому ты поймал её, продырявив ей пасть, оглушил, обезглавил и зажарил на костре? — Он задал риторический вопрос. — Нет, — протянул первый. — Ты ешь рыбу, потому что ты любишь себя. И именно ради себя ты поймал, убил и съел её». Подойди к любому своему другу и спроси его, за что он любит свою девушку. И все они дадут тебе примерно один и тот же ответ. «Она красивая», «мне нравится проводить с ней время», «умеет поддержать в трудную минуту», «она делает меня счастливым». Но все эти слова любви адресованы не их девушкам, а им самим. Это не истинная любовь. Эти чувства ложные.

— Да, как-то это не совсем правильно, — заметил я. — А мне то что делать?

— Хм, — Пётр, видимо, думал, что я сам найду ответ на этот вопрос. Но я решил разузнать всё у знающего человека до самого конца. Мышцы на его лице так сильно напряглись, что он, казалось бы, прилагает колоссальные усилия к обдумыванию моего вопроса. — Я могу ошибаться, мальчик, но, мне кажется, вот почему-то мне всё-таки кажется, что настоящая любовь это просто стремление к тому, чтобы человек был счастлив. И всё! Когда вас объединяет и эрос, и филос, и агапе. Когда в ваших отношениях присутствует и страсть, и дружба, и обязательства перед друг другом. Это и есть совершенная любовь. Наблюдаешь что-то похожее внутри себя?

— Завтра я хочу признаться Омуту в своих чувствах. Вот и посмотрим, что там внутри меня, — ответил я ему. — Она даёт мне шанс и явно намекает на это, но я боюсь, что вытворю какую-нибудь глупость. Или одноклассники будут смеяться надо мной, когда я предложу ей стать моей девушкой. Если честно, я очень сильно боюсь, что она скажет нет. Она может сказать нет? А? Почему вы молчите?

— Может, ещё как может. Но если ты истинно любишь её, то пусть она скажет тебе нет хоть сто раз. Для тебя будет главным её счастье. А не своё. И твои чувства будут искренни.

Я широко улыбнулся, а он заметил, как сильно понравились мне его слова. И как сильно он помог мне. Старик улыбнулся в ответ.

Снаружи послышались крики. Икар натворил что-то или случилось чего?

Я побежал к выходу, но Пётр окликнул меня, когда я уже был в дверях:

— Хочу дать тебе последний совет, мальчик. И очень полезный.

— Какой же? — На моём лице вновь проступила улыбка. Этому добродушному старику невозможно было не улыбаться.

— Девушки не особо любят цветы, — сказал он. — Подари ей лучше еду. Например, тортик. Есть вероятность, что это будет несколько нелепо, но... Думается мне, хороший тортик обрадует любого.

«Да, отец», — чуть было не ответил я ему.

— Я так и сделаю, Пётр, так и сделаю, — ответил я. — Спасибо вам, — и побежал к Перекрёстку.

Пётр прошёлся вдоль стеллажей и взял новую книгу. Вернулся в своё кресло, отхлебнул чаю и продолжил чтение.

— И тебе спасибо. И тебе, мальчик.