Хранители Времени

Скрип, рваный и раздражающий, наполнил комнату. Он пробудил Ребекку Бейли ото сна мгновенно, поскольку с детства ее научили быть чуткой и внимательной даже в бессознательном состоянии. Девушка не двигалась и глаз не открыла - она уже тысячу раз попадала в просак, выдавая себя лишними телодвижениями, а потому продолжила лежать, стараясь не спугнуть мирное дыхание, и только сила воли не дала ухмылке осесть на круглом личике. Дверь отворили так, словно хотели избежать лишнего шума, но эти петли намеренно не смазывали маслом годами, да и старые доски при покупке дома не стали менять, и сейчас они спасительно плакали под ветхим, объеденным кое-где молью, ковром. Едва различимое чужое дыхание коснулось ушей, а ледяные руки, сомкнутые на тонкой шее, вторглись в девичье тепло.

Сценарий таких проверок всегда разный: через окно, через дверь, из-под кровати, с оружием и без, но цель неизменна - напасть и обездвижить. Этот трюк проворачивался с того самого момента, как Ребекке стукнуло четырнадцать, и сегодняшняя попытка станет последней, так она для себя решила.

Ребекка распахнула глаза и ударила противника по рукам так, чтобы они невольно согнулись, а кисти ослабили хватку, после чего закинула ноги на массивные плечи мужчины, сжимая бедрами его шею, и повалила тяжелое тело на кровать. Противник стонал и дергался, но Ребекка и не думала расслабляться, а хищная улыбка, наконец, расплылась на ее лице. Три глухих удара ладони о толстое одеяло, и комнату пронзил радостный девичий смех.

- Неплохо. - Адам Бейли, уже выпутавшийся из мертвой хватки младшей сестры, поднялся с кровати, и, потирая шею, щелкнул выключателем.

- Моя взяла! Да! - Ребекка щурилась под разливающимся теплым светом, не переставая улыбаться. - Ну скажи, скажи!

- Победа твоя, соплячка.

Адам окинул комнату одобрительным взглядом. Небесно-голубые стены, темные полотна, скрывающие за собой окна, пустой рабочий столик, и потрепанная недавней борьбой кровать, занимающая добрую половину помещения. Никаких плакатов, детских игрушек и даже одежда не покоилась на спинке стула, как бывало обычно. Ничего лишнего. "Она либо подготовилась заранее, либо все-таки способна внимать моим словам" - ухмыльнулся Адам.

- Ты обещал! – возмутилась Ребекка, заставив рыжую копну волос подпрыгнуть, а несколько прядок упасть на бледное, усыпанное веснушками лицо. - Я справилась, а значит больше никакой соплячки тут нет.

- Ладно-ладно. - принял поражение Адам, выразив это поднятыми вверх руками.

- И ты возьмешь меня на ближайшую вылазку. - не желала униматься девушка.

- Бекка...

- Ты обещал! - ее аккуратные бровки опустились к переносице, а руки уперлись в бока. - Я сдаю зачет, и ты берешь меня в команду, таков был уговор. Папа начал служить в пятнадцать, как и ты, а мне, между прочим, уже целых семнадцать лет!

- Отец вообще не хотел вовлекать тебя в наше дело, Бекка. – отрезал, возможно, чересчур резко Адам.

- Да, но он хотя бы уважал мой выбор. – девушка отвернулась.

Она злилась, но уже не на непреклонность брата. Адам Бейли растил ее в одиночку после кончины их родителей, и, насколько бы он не был против идеи взрастить из юной Ребекки очередного солдата, а в будущем и приемника семейного дела, а все же тренировал ее, нехотя, но сурово, готовя к возможному будущему. Нет, сейчас она злилась на себя саму, потому что знала, что манипулировать волей отца – значит вести себя как ребенок, которому не хотят покупать новую игрушку, а это едва ли приближало ее к желаемому исходу.

Кровать прогнулась под еще одним весом – Адам сел рядом с сестрой и опустил на нее печальные глаза цвета серого кварца. И под этим взглядом Ребекке стало настолько неловко, что румянец пробился к ее щекам.

- Извини. Это было глупо, я знаю. – девушка взяла брата за руку и начала нервно ощупывать мелкие шрамы, россыпью укрывавшие загорелую кожу. – Но я правда хочу пойти. Я тренировалась годами, я знаю всю теорию. Вес оружия с патронами и без, слабые точки людей, как использовать силу врага больше меня против него самого. Знаю все виды ядов, какие газы безопасны, а какие нет. Я беру все первые места по легкой атлетике, борьбе и стрельбе. Я готова, Адам.

Они долго смотрели друг на друга – Ребекка с немой мольбой, Адам с грызущим кулаки сомнением – пока брат, наконец, не выдохнул, и не притянул девушку к себе.

- Ладно, но будешь в задних рядах, как подмога.

- Есть! – взвизгнула девушка, стягивая мягкую рубашку на мужской спине. – Я не буду мешаться, обещаю!

- Ловлю на слове, Джокер. – усмехнулся Адам, отодвигаясь от сестры. Ее голубые глаза немедленно заблестели, а брови подлетели вверх.

- Это мое кодовое имя?

- Именно. – он потрепал девушку по макушке, поднялся, и направился к выходу. – Встречаемся в штабе завтра в восемь. Утром я заберу твой костюм. Советую хорошенько подготовиться, соплячка.

Дверь успела закрыться прежде, чем в его спину влетела подушка, а счастливый девичий хохот не стихал еще добрые десять минут.

***

Холодный утренний воздух лениво пробрался через окно, наполняя собой небольшую комнатушку первого этажа. Он принес с собой запах сырого асфальта – следствие ночной мороси – и пьянящий аромат свежеиспеченного хлеба из булочной, расположившейся неподалеку минувшим месяцем. Но вовсе не эта услада стала причиной пробуждения Аманды Лори. Нет, ее разбудила возня, бесстыдно зародившаяся на подоконнике. Найва – золотистая кошка, пушистая, как шиншилла, и горделивая, словно в прошлой, как считала Аманда, седьмой по счету жизни она была императором какого-нибудь уединенного и независимого острова, а не… ну, простой кошкой – улеглась прямо на уголок занавески, свесив вниз величественный хвост.

- Только ты можешь заявиться без приглашения ни свет, ни заря, Найва. – пробормотала Аманда, бросив взгляд на стоящий на прикроватной тумбе будильник, чей ненавистный крик должен был обрушиться на хозяйку еще через целых пятнадцать минут. Драгоценные пятнадцать минут, за которые можно было увидеть два, а то и три бестолковых сна. Но даже на этот счет не могла удручаться Аманда, поскольку сон ее всегда был один. Он продолжал свою историю вот уже шесть лет, и совсем не был бестолковым. Нет, это был такой сон, в котором хотелось остаться навсегда, но за столь долгий срок даже с этим неосуществимым желанием Аманда успела свыкнуться. Однако любви к утру эта привычка не прибавила. Просто девушка не входила в чисто жаворонков, бодрых и продуктивных задолго до наступления полудня.

Сладко потянувшись, Аманда все-таки подняла себя с кровати и побрела к нежащейся под утренним солнцем кошке, прихватив по дороге из тумбочки лакомство. «Приучила же на свою голову» - вздохнула девушка, протягивая животному долгожданную подушечку со вкусом кошачьей мяты. Найва недоверчиво обнюхала предложенное, словно в этот раз человечишка осмелился бы подсунуть ей несъедобную гадость. Как же. Будто без такой наивкуснейшей взятки она отдала бы послание, украшающее зеленым бантиком пушистую шею. Как следует обнюхав и осмотрев подушечку, Найва все-же приняла лакомство, упрятав ее за крошечными острыми зубками, и подняла голову, позволив Аманде развязать бант. Бумага зашуршала в тонких девичьих руках, но кошка уже не обращала на нее никакого внимания, поглощенная таким блаженным утром.

«Эммит и Аллан Гэйс.
Площадь строителей со стороны улицы Грез.
Не забудь амулет.
К.Т.»

- Конечно, - пробормотала Аманда, - Как будто я хоть раз выходила без него из дома.

- Мрр. – скептически поглядела на девушку животное, разгрызая очередную подушечку.

- Жуй молча, будь добра. – Аманда махнула на нее рукой, и, сладко зевнув, побрела утопать в привычной утренней рутине, прихватив с тумбы сережку с небольшим, багряно-красным камнем.

Площадь строителей являла собой несколько километров, рассеченных пешеходными и велодорожками вдоль, и горсткой скульптур, разбросанных уже почившими ваятелями. Насколько бы не была далека Аманда от мира искусств, а любимое изваяние для себя нашла даже она. Этот мужчина, облаченный в военную форму, кричал что-то наверняка душераздирающее - так, во всяком случае, нравилось думать девушке еще с малых лет - прямо в сторону улицы Ветров, замерев навсегда в белом камне в той позе, какой в фильмах собой укрывали спасатели бедных, безоружных людей. Привычной позой для фотографий с этим мужчиной обычно было сесть за его широкой, каменной спиной, укрывая голову руками, словно от летящей в них опасности, либо осторожно выглядывать из-за нее, судорожно высматривая возможного противника где-то вдали. Аманда же еще в детстве, прогуливаясь здесь с матерью, решила, что никак нельзя бросать этого храбреца один на один с воображаемыми юной девчушкой наистрашнейшими врагами. Потому что тот факт, что он готов принять грудью удар во имя ее спасения, вовсе не означает, что ему не страшно. Вставать перед солдатом, как бы то ни было, смелости не хватало даже у храброй и преисполненной справедливости Аманда, однако разделить с ним один ряд, робко взяв под холодную руку, она не стеснялась.

Сейчас, в возрасте двадцати семи лет, фотографироваться с этим мужчиной не было ни нужды, ни желания, но всякий раз, проходя мимо, Аманда вскользь гладила его неизменно холодную, гладкую ладонь, или просто хлопала по плечу, мол, я тебя помню, друг, я с тобой.

Даже в такую непростительную рань по площади рваными рядами струились прохожие, укутанные в цветастые куртки и пальто, пушистые шарфы и аккуратные платочки. Одни расступались перед сонно шествующей девушкой, другие едва не врезались в нее, сами до сих пор клюющие носом, но неизменно было одно – все они нехотя задерживались на ней взглядами, стоило только ее заметить.

За такое внимание Аманда уже не первый год проклинала Коди Такера, одарившего ее новой личностью. Стоило девушке надеть серьгу, рдеющую под солнечными лучами, как ее длинные каштановые волосы осыпались, оставляя после себя кроваво-красное каре, зеленая радужка расплывалась во тьме, едва отличимой от самого зрачка, а большие глаза сменялись лисьей поволокой. Тонкая линия губ набухала, четкий контур скул испарялся, уступая место круглому личику, и без того стройная фигура Лиззи вытягивалась, оставляя после себя высокую, статную. К росту девушка привыкала дольше всего – часто стукалась головой то об некогда высоко, а после превращения, как оказалось, низко висящие люстры, то о дверцы открытых кухонных шкафов.

И в это майское утро, не обделенная вниманием прохожих, уже под личиной Элизабет Уилсон, девушка добрела до улицы Грез, славящейся многочисленными ресторанами, кафешками, барами, сувенирными магазинчиками и другими центрами людских развлечений. Она взяла себе небольшой стаканчик кофе, как делала всегда на таких вот вылазках, и уселась на веранде одного из заведений, разбившего лагерь из хлипких пластиковых стульчиков и столиков прямо посередине улицы. Уселась и стала терпеливо ждать. Ждать приходилось всегда по-разному: порой ожидаемое происходило так скоро, что черное пальто девушки не успевало коснуться сиденья, а порой она сидела вот так, смакуя излюбленный напиток, до самого вечера, развлекая себя разглядыванием прохожих, чтением заботливо принесенной с собой книгой, или думами о великом и не очень. Сегодняшнее ожидаемое, хвала небесам, позволило Лиззи только опустошить бумажный стаканчик, и тут же грянуло.

Серебристая машина, мчавшаяся на излишней для города скорости, вдруг свернула прямо посреди проезжей части, и боком ударилась о едущий в противоположную сторону грузовик. Страшный грохот заставил подскочить снующих вокруг и распластавшихся, подобно Лиззи, на соседних верандах, но только не саму Лиззи. Нет, она видела подобную картину не впервые, и едва ли на свете была хоть одна вещь, способная ее напугать или удивить. Все словно замерло, и никто не осмеливался пошевелиться бесконечные пару минут. Даже автомобили, рассекающие проезжую часть, свободную от аварии, остановились, оглушив одновременным скрипом шин об асфальт. А потом все погрузилось в хаос. Люди выскакивали из своих машин, срывались с мест, кричали и визжали, подбегая к двум изученным железным гробам.

- Кто-нибудь, вызовите скорую!

- Выжившие есть? Нужно вытащить их, скорее!

- Как же шумно. – выдохнула Лиззи, поднимаясь со своего места, и лениво направляясь к месту крушения.

Грузовик пострадал не сильно. Еще бы, чего бояться такой громадине? Водитель, шокированный, но живой, самостоятельно выбрался на дорогу, где его тут же окружили ошарашенная и взвинченная толпа, скрывая от глаз Лиззи. Впрочем, он ее уже не интересовал. Живой – значит все ее компетенции. Ее дело венчало девушку с почти-мертвецами. С теми, кто едва дышал, кто на волоске от того, чтобы вложить ладонь в руку жнеца, объятому черной мантией с косой наперевес.

Как раз такой был обнаружен в серебристом авто, чей капот уже объял приличный сгусток едкого дыма. Водитель – мужчина лет сорока-пяти – упирался лбом в измятый руль, с которого прямо до колен и ботинок тянулись струйки крови.  Лиззи присела, заглядывая в мужское лицо, отодвигая темные, растрепавшиеся пряди: острый подбородок не видел бритвы, вероятно, больше недели, под закрытыми глазами залегли тени, а впалые щеки вытянулись вслед за приоткрытым ртом, не испускающим из себя ничего, кроме тягучей жидкости. Ни всхлипа. Ни вздоха. Ничего более.

- Мертв. – выдохнула Лиззи, но на всякий случай приложилась пальцами к шее, заведомо зная, что не нащупает пульс.

Всякий раз она надеялась, искренне надеялась нащупать его, и в то же время неистово ругала себя. Потому что если она нащупает, и почти-мертвецов окажется не один, а больше, то, позволила бы ситуация, ей бы пришлось делать выбор. А это было выше ее сил. Позволить жить тому, кто способен выжить – это не так сложно, ее способности располагали именно к этому, но выбирать кому жить, а кому умереть… Нет уж, избавьте. Это игра в Бога. И играть в нее у Лиззи не было никакого желания. Даже если это значило поставить на кон свою жизнь, собственно, что она и сделала, и посему должна была продолжать свое существование под ненастоящим именем и ненастоящим лицом.

На пассажирском сидении растянулось детское тельце. Мальчишке едва ли перевалило за десять. Темные волосы беспокойным ежиком торчали в стороны, голова сгустком крови прилипла к стеклу, а ремень безопасности вдавливал детские лопатки в кресло. Отсюда было видно, что ребенок дышит. Редко, тяжело, но дышит. Из-под полуприкрытых век проблескивала золотистая радужка, но взгляд ни на чем не задерживался, а опухшие сухие губы то и дело выдавали если не сиплый шепот, то хрипы.

- П-папа. – смогла различить в этом потоке звуков и шума Лиззи.

- Эммит, правильно? – девушка протиснулась ближе к нему через спину мужчины, - Тише, Эммит. Ничего не говори. – и прикрыла ладонью его глаза.

- Папа, спасите папу. – не сдавался мальчик.

- Прости, малыш, - выдохнула Лиззи, когда ее с силой вытащили из салона, оттесняя подальше. – Но я могу спасти только живых.

Голову мужчины отлепили от руля, откидывая его бездыханное тело на спинку кресла. Послышался вой сирен служб спасения, но даже его было сложно различить за гомоном собравшейся здесь толпы. Мальчика вытащили из салона, укладывая на чье-то расстеленное прямо на пыльном асфальте пальто. Грудь его скупо вздымалась.

Лиззи коснулась губами своей ладони в том месте, где ещё чувствовалась щекотка от ресниц несчастного ребёнка. Она прокусила тонкую кожу, и кровь тут же выступила бусинкой на свежей ране. Язык привычно принял порцию установленного контрактом сгустка, и все вокруг замерло. Не было звуков сирен, голосов и шуршания одежд, не было суетливого движения всех и вся. Даже птицы застыли в небе, словно их за веревочки подвесили под потолок, увенчанный облаками и лениво жарящим солнцем. Была только Элизабет Уилсон, что зажмурилась изо всех своих сил, и тихо стала отсчитывать секунда за секундой, пока вокруг нее, по-прежнему беззвучно, не затрепетало все живое и вместе с ним управляемое этим самым живым. Внутренний секундомер девушки был безупречен, и, было бы время властно над собственным ходом, оно бы вернулось на две минуты и двадцать четыре секунды назад. Но властна была только Лиззи, а посему вернула эти минуты и секунды именно она.

Девушка распахнула глаза, не отнимая ладони от пухлых губ, и пустая дорога снова возобновила свой ход, как возобновили гомон и движение, снующие по пешеходным дорожкам, и растянувшиеся на ветхих верандах, люди.

Неподалёку заскрипели шины, и на горизонте показалось серебристое авто, мчавшееся на излишней для города скорости. Завидев беспредельно стоящую среди дороги девушку с кроваво-красным каре и в ниспадающим до самой голени пальто, мужчина вывернул руль, насколько ему позволила гибкость рук, и машина со свистом пролетела мимо, снова грохоча, и переворачиваясь с колёс на крышу и обратно. Прокатившись таким кубарем добрые шесть метров, машина замерла, указывая колёсами прямо в небо. Грузовик, неспешно движущийся в противоположную сторону, проехал мимо и скрылся за поворотом. Веранды, заполненные "жаворонками" с бумажными стаканчиками в руках стремительно пустели, отпуская своих галдящих гостей нырнуть в омут произошедшей аварии. И за всем этим гомоном взорвавшихся криков и визгов перепуганного народа Лиззи различила живой и отчаянный детский: "Папа! Спасите папу!"

- Вот и все. - выдохнула девушка. – Еще один, Мэйл. Позаботься там об Аллане, будь добра. И навещай меня почаще. – она спрятала окровавленную ладонь в кармане и развернулась, уходя прочь от заполнившей центр улицы Грёз суеты.

Вслед ей, так же игнорируя произошедшее, задумчиво смотрела та, что в узком кругу носила имя "Козырь".