Песнь Вершителя: Тайна рода

По меркам людей на улице ещё властвовала поздняя осень, но Норду — ледяному полу-острову контента Уна, такое явление было незнакомо, на ней вот уже несколько веков господином была вечная зима. Холодные течения Северного моря обнимали его снежные земли, как беспокойная мать и даже Горячее море не могло усмирить буйные ветра севера, ибо север нашёл на полуострове свой дом. В хвое, что зеленела в непроходимых лесах, в городах, с каменными стенами, в крови бледнокожих и светлоглазых людях, в волках и в белых медведях, в десятиметровых сугробах — север проглядывался во всём, это был его глубокий отпечаток.

Когда зыбкий туман наполз на Гвиден — на ледяной город на юго-востоке Норда, так что нельзя было понять утро сейчас или вечер, все кто был здесь и около него, почуяли в этом злое предзнаменование. Под далёким гулом сражения, оно нависло над остроконечными, чёрными, как уголь крышами Гвидена подобно обещанию смерти. Но если растревоженные жители, отказавшиеся убегать, могли спрятаться в своих спальнях, прикрыв окна шторами, то солдатам Республики Феода приходилось мёрзнуть в окопах. Мир, будто позабыл о них, бросив на произвол судьбы. Сотня юношей, столько осталось из всего полка, едва вышедшие из под материнской юбки, не верили, что отстоят город и ждали скорой смерти. Даже командир и пару выживших сержантов не могли пробудить в них надежду. Как призраки, исхудавшие и потерявшие всякие краски, они ходили по окопам с мёртвыми глазами и давали бессмысленные указания. У них едва ли осталось чем отстреливаться. Новых поступлений не было. Пищи тоже почти не осталось. Временами из города выходило несколько смельчаков с небольшими мешками со скромной провизией в знак благодарности за защиту, но если кто-то и мог запихнуть в себя несколько кусков черствого хлеба, то от удушающей тревоги спустя короткое время опорожнял желудок. Союз Валуи и Кадано наступал и ожидание это не просто лишало сил, а убивало само по себе.
Август Зимин старался смотреть лишь на мрачное, потонувшее в густом мареве небо, но иногда усталые глаза возвращались к деревянной стенке. В ней темнели маленькие дырочки от пулевых отверстий и отходили тонкие трещины, со впитавшейся в них кровью. Ещё несколько часов назад там сидел его друг. Перед тем, как от юноши остались одни только заледеневшие, кровавые пятна, да бездушный труп, он успел рассказать Августу о том, что вернувшись домой, обязательно заведёт жену и детей, что построит для них большой дом у реки и проживёт тихую, спокойную жизнь. Его быть может ждало прекрасное, доброе будущее, но теперь правда была такова — труп Виктора Воронцова застыл рядом с другими покинутыми телами. Как мешки они лежали у длинных окоп и если бы не беспощадные морозы и снега ледяного Норда, от которых и у живых иногда стыла кровь, то распространяли бы  кисло-сладкое зловоние гниения. Одни умерли от обстрелов союзных войск, или от нападения душепустов, другие от холода и лихорадки — но от чего бы смерть не настигла их, дома видать им было больше не дано.
Мысли об этом пробуждали в Августе волны отчаяния. Не было в этой войне ничего человеческого и героического. Смело здесь ходила только смерть. А юноши, что год назад мечтали доказать всему миру, что они сильны и непокорны бренности, духовно состарились и приняли свою судьбу.
Август всегда знал, что война беспощадна, помнил ещё с гибели отца. Он покинул мир когда сыну не было и месяца, а вскоре за ним ушла и мать.
И всё же даже Август на мгновение поверил, что сможет изменить мир, взяв в руки оружие. Как же он ошибался. Оружие несёт гибель не только тому, на кого оно направлено, но и тому, кто его держит. В нём нет ни доблести, ни чести. Это металл и железо, это рассекатель жизней. Ничего общего с тем, что написано в книгах. Впервые попав на поле битвы, Август пожалел, что решил последовать примеру бесстрашных, но книжных войнов. Видя и чуя смерть в живую, ему хотелось рыдать. Да чего же это было страшно, смотреть, как гибнут те, с кем ты совсем не давно говорил и шутил и знать, что следующим можешь оказаться сам. Здесь не было отсрочек, нельзя было захлопнуть это мгновение, как страницы книг и уйти спать. Здесь шла беспокойная борьба за жизнь. Порой это было единственное за что оставалось сражаться, ибо забывалось даже то, от чего началась война и то от чего она продолжается.

— Тпру! Да стой же ты, животное! — Послышались чьи-то громкие вопли наверху.

Удивленный такой несусветной глупостью, ведь совсем не по-далёку виднелись редкие фигуры врагов, Август поднялся и поискал глазами дурака. Тот зигзагообразно скакал от померкших зданий Гвидена к окопам. По развевающемуся сзади тёмно-синему плащу, юноша узнал в нём гонца. На миг Август обрадовался. Гонцов казалось тут не было уже целую вечность. Быть может он принёс хорошие вести? Солдаты, что сидели рядом, выпуская изо рта пар, тоже заинтересовались этим событием и выпрямившись, кинулись к противоположной стене окоп. Заметив это, один из младших сержантов недовольно прикрикнул на них и заставил сесть обратно. Но уже исполнившиеся нетерпения, рядовые зашептались. В их глазах впервые за долгое время замелькала надежда.

— Юнцы жмутся друг к другу, будто их только-только отняли от мамкиной титьки. — Брезгливо выплюнул Борис Неизвестный — старший сержант и красное от мороза лицо его некрасиво сморщилось.

Командир, стоящий рядом, не ответил, вглядываясь в пытающегося спешиться гонца.
Напуганная чем-то лошадь нервно топала на месте. В чёрных глазах отражался ужас.

— Что это с ним? — Нахмурился старший сержант.

Командир был необычайно молчалив, будто предчувствовал нечто плохое. На накинутом поверх зимнего кафтана полушубке из медвежьего меха, поблёскивали замершие льдинки. Вместе с побелевшей шапкой ушанкой, на рослом капитане, он напоминал спину дохлого и заледеневшего медведя.

— Понабрали идиотов. — Раздраженно заметил краснолицый Борис.

Едва эти слова успели вырваться из его уст, как из соснового леса донёсся жалобный, волчий вой. Вороны до недавнего времени мирно сидящие на деревьях взметнулись вверх и тревожным строем полетели в сторону Гвидена. В окопах все замерли.

— Плохой знак, капитан. — Старший сержант с тревогой следил за исчезающими в тумане воронами.

— Не думал я, что ты так верен бабским приметам, Борис. — Мрачно, без доли ехидства, пробасил мужчина. В этот миг он и сам чувствовал неладное, но командиру запрещено поддаваться страхам, а потому мужчина не мог выразить своего беспокойства вслух.

В это время к ним наконец подошёл запыхавшийся гонец.

— Пос-слание из Майберга. — Устало выдохнул он, прыгнув в заледеневшие окопы. Каждый кто был рядом, встрепенулся и навострил уши.

Молча выхватив свиток из рук в кожаных перчатках, командир расколол феодийскую печать, гордый волк, держащий лапу на мече, что значит сеналийцы горды и никогда не сдаются. По мере чтения суровое лицо принимало всё более обеспокоенный вид.

— Значит, слухи были верны?  — Спросил сержант, подглядывая на послание через его плечо.

— Боюсь, что да. — Коротко вздохнул командир. — Подкрепления не будет. Все силы брошены на защиту востока Республики. На стороне союза воюют маги.

Услышав это, Август ужаснулся. Всего месяц назад он возвратился из Феоды и там было тихо. Не уж то Валуя и Кадано открыли второй фронт? И если на их стороне ведьмы...

— Брасонские?

— Пока не ясно. — Командир мрачно скатал свиток и бросил его в карман.

За несколько веков Феода пережила пять войн — миллионы погибших, разрушенные города, ужасающие экономические потери, раздробленность, отчаяние. Сколько раз ему приходилось подниматься с колен? Последняя война закончилась всего десять лет назад и вот опять над государством нависла угроза — и быть может эта самая страшная. Одно дело противостоять зримой опасности, другое непредсказуемой магии.

— Борис, собери всех. Дан приказ отступать в Денаут.

— А что же Гвиден?! Мы бросим этих людей на произвол судьбы? На съедение союзным шакалам? А все кто погиб? Бессмысленная жертва. — Поразился сержант, не сдержав бурные эмоции.

— Такова война. Не забывай о том, что мы солдаты. А солдаты делают, что им велено и не задают ненужных вопросов. — Мёртвым голосом отметил командир и двинулся вперёд по окопам. О том, что после прочтения послания, он почувствовал легкое облегчение, капитан умолчал.

Едва он дошёл до развилки, как послышался гул выстрела. Резко вскинув голову, командир уставился туда, откуда недавно прискакал гонец. Август поёжившись, встал и прильнул к соседней стене. То что он увидел, заставило его на миг зависнуть и похолодеть. На этот раз конь скакал один, в сторону Гвидена, а на снегу совсем недвигаясь лежал гонец. Около головы расползалось алое пятно крови. Несомненно бедняга был мёртв.

— Пригнись! Подготовить оружие! — Закричали рядом и Август скатился вниз по стене. Прилипшая от пота к спине рубаха, чувствовалась как вторая кожа. Хотелось сбросить и её, и тёплый полушубок. Если бы желудок был полон, он бы и его избавил от всего лишнего.

Паренёк с маленькими, бегающими глазами и жиденькими, выглядывающими из под шапки волосами, перекрестился и принялся молиться сначала своему Единому Богу, а потом всем остальным, чтоб наверняка.

— Возьми же винтовку, дурень! А иначе никакие Боги тебе не помогут! — Взревел старший сержант, но рядовой, словно не слышал, продолжая шептать молитвы. Когда Борис бесцеремонно дёрнул его, по ногам мальчишки заструилась несмелая струйка. Он обмочился, а сержант побагровел от гнева и разочарования.

— К нише! — Раздалось издали и какой-то прыткий рядовой, расталкивая дрожащих от холода и страха солдат, побежал к оставшимся боеприпасам.

Паренёк, что сидел рядом с Августом исчез и тот даже не понял куда. Кто-то подбежал к одинокому пулемёту и юноша вдруг узнал солдата, который недавно мчался к нише. Август растеряно взирал на беспокойные окопы, не зная куда идти и что делать. Его, словно никто не замечал, даже сержанты обходили рядового Зимина стороной. Может он уже умер, а сейчас по окопам ходит дух? — Вдруг подумалось Августу и он совсем сник. Отовсюду летели приказы, но он ничего не слышал. Юноша чувствовал дыхание смерти и это неожиданно наполнило сердце покоем. Выпрямившись в полный рост, он вгляделся вдаль, туда где один за другим среди высоких сосен начали появляться вражеские фигуры. Объятые промозглым туманом они размывались. Когда из леса донеслись утробные и зловещие звуки труб, по спине Августа прошёл холодок. Тут же марево поддёрнулось и будто сменило цвет, от густого, молочного на грязно-серый. Август нахмурился и чуть присел, пытаясь присмотреться к тому, что там творится, как вдруг кто-то ударил его по плечу. Спешно развернувшись, юноша уставился в нездорово побелевшее лицо Бориса Неизвестного. За несколько коротких секунд глаза его совсем помутнели. Держась за горло, он в ужасе пытался что-то прохрипеть, но из раскрытых по рыбьему губ вырывались только булькающие звуки. Спустя миг кожа его начала слезать, прямо как у змеи, открывая лицевые мышцы и синие жилы, напоминающие реки. Согнувшись вдвое, Августа вырвало белой слизью прямо у ног сержанта и тут он сам почувствовал, как стало тяжело дышать. В голове загудело, весь шум мира, будто смешался и юноша, как в кошмарном сне, упал в нишу, где уже было пусто. Прикрыв голову руками, он заплакал от боли и захотел умереть, потому что стало совсем невыносимо и страшно.

— Ведьмы! Это они напустили туман! — Закричали над совсем притихшим Августом.  Послышались новые взрывы и выстрелы, п потом всё затихло.

С каждой уходящей секундой он всё сильнее слабел. Тело наливалось свинцов, а сердце стучало громче мыслей. Медленно юноша погружался в забытие и испытывал от этого огромное облегчение.

И всё же что-то не отпускало Августа, тянуло назад. Юноша хотел, чтобы его оставили, но не мог вымолвить и слова. Отделившись от тела, он воспарил над окопами, с задыхающимися солдатами, над заледеневшими трупами, над Гвиденом, напоминающим ныне покинутый скелет, с тысячами опустевших домов, над лесом, который кишел вражескими солдатами. Над их головами развевались флаги, голубые, с которых взирало всевидящее око и чёрные — скрещенные на них два меча пылали диким огнём. Невесомый дух слился с ветром, с запахом пороха и гари, смешался с хвоей и ледяной землёй, а затем взмыл так высоко, что туман и тяжелые тучи остались далеко внизу. Август почувствовал, как лучи солнца поцеловали его и протянул к ним объятья, закричав:

— Жизнь!

А затем камнем полетел вниз, ибо вновь ему суждено было познать это тепло, не только духом, но также телом.

***
Солнце, невидимое под бесконечным слоем свинцовых туч и тяжелого тумана,  было уже в зените, когда из Гвидена показались несколько отчаянно скачущих лошадей с крупными всадниками. Сзади медленно плелись гигантские, рыже-бурые олени, запряженные в крытые сани.
Спешившись у окоп, один из наездников — капитан Виктор Драгон, сверкая разными глазами, голубым и карие, мрачно приказал своим проверить есть ли кто живой. Взгляд его не отрываясь был направлен на человека, словно бы исторгнувшего все свои внутренности наружу. На белом снегу, кровь казалась особенно неестественной.

— Ад. — В ужасе выдохнула, подошедшая женщина.

У капитана не хватило слов, чтобы ответить и описать чувства, возникшие у него увидев обезображенные тела. Слов военного врача, которого раньше не пугали ни крики боли, ни оторванные конечности, а сейчас вдруг испугали, было достаточно.

— Какие чудовища способны на такое? — Спросил Виктор, всмотревшись вдаль. Лес был неестественно молчалив, словно всё живое на сотни километров вдруг умерло.

— Люди. — С отвращением кинула женщина и её зелёные глаза поддёрнулись пеленой гнева.

Сжав руки в кожаных перчатках в кулаки, она прыгнула в окопы и резко шагнула к первой попавшейся на глаза жертве. Присев и склонив над застывшим трупом, голову, она сначала внимательно вгляделась в него, а затем стянув перчатки, ткнула пальцами в оголенные мышцы.
Рядовой, оказавшийся рядом, сморщил лицо, прижав ко рту ладонь. Вид крови его ужасал, но от того, с каким равнодушием военный врач отнеслась к телу бедняги, его замутило. Неужели после смерти с ним будут обращаться также?

— Ну, чего стоишь? — Не оборачиваясь, огрызнулась девушка. — Забирай, если не хочешь проторчать тут до ночи.

Солдат торопливо скользнул к трупу, сняв жетон с именем с шеи мертвеца и схватив его за ноги, потянул к остальной кучке.

— Катя. — Холодно бросил капитан, спустившись в окопы. — Посдержаннее. — Напомнил он.

Женщина фыркнула и отмахнувшись, зашагала по укреплению. Крови было так много, что она заледенев напоминала, оброненные леденцы.

Пока она и солдаты разбирались с трупами, в одной из ниш зашевелился Август Зимин. В теле, теперь казавшееся бесконечно тяжелым, не было сил даже на то, чтобы поднять голову или оповестить о себе. Краем уха он слышал шаги и его уже не волновало враги это или друзья, лишь бы кто-то поскорее оборвал его никчемную жизнь.
Неожиданно шаги замерли и его открытой шеи коснулись чьи-то горячие пальцы.

— Этот жив! — Послышался женский голос. — Ребята, а ну ка помогите мне его поднять.

Через несколько секунд, Август почувствовал, как теперь заболевшее тело покидает нишу, а затем всё вновь почернело, но на этот раз он не воспарил над миром, а погрузился в глубины своего сознания.

— Ну и ну, вы только гляньте, капитан. Он же почти совсем не пострадал. Кожа на месте, самостоятельно дышит... немного переохладился, но это поправимо. Может его спасло то, что оказался в нише... — Задумчиво проговорила Катерина, скорее для себя чем для других.

— Или же он не человек. —  Виктор напряжённо глядел в бескровное лицо юнца и пытался дать логичное объяснение представшему перед ним чуду.

— Человек или нет, а наш. — Раздалось рядом и капитан опомнился.

— Забирайте его. Как только очнётся, опросим. — Приказал он и потом тихо добавил. — И пусть у него будет объяснение, а иначе это не последние жертвы.

Выживших больше не было, собрав все трупы в одну безымянную кучу, их подожгли. На отшибе Гвидена разгорелся огромный, погребальный костёр. Тоскливый дым плавным столбом взмыл вверх, унося с собой последние надежды и чаяния погибших. Глядя на горящие трупы, капитан твёрдо не закрывал лицо для защиты от ужасающего и пробирающего до мурашек запаха. Он думал о мёртвых и о том, что где-то каждого из них ждут, но больше никогда не дождутся. Всё что узнают их близкие, что прах любимых рассеялся под Гвиденом. Домой вернутся лишь бесполезные и бездушные жетоны, но лучше уж так, чем оставить тела на съедение диким зверям. Забрать их с собой, тем более когда союз уже на подступе к Гвидену, представлялось невозможным.

Когда тела окончательно истлели, капитан приказал седлать коней и двигать к Гвидену. Август, бледный, почти как мертвец лежал на мягкой подстилке огромных саней. Катерина внимательно следила за каждым его вдохом. Со стороны могло показаться, будто она боится, что любой может оказаться последним, но на самом деле она пыталась понять, как ему удалось выжить.
Близился вечер, когда всадники и сани, запряженные мощными оленями, скользнули в ворота города. Послышались новые приказы и затем те с громким лязгом закрылись.

Обеспокоенные жители, не сумевшие по каким-либо причинам покинуть или осмелившийся остаться в Гвидене, молчаливо застыли кто где. Взгляд каждого был направлен на таких же понурых солдат.

— Что происходит? — Спросил один из гвиденян. Это был одноногий мужчина. Как и почти все нордийцы, он был светловолос и голубоглаз, от чего его силуэт под натиском тумана был также размыт, как белоснежные сугробы. Казалось, он растворяется в пелене и вот-вот должен исчезнуть. — Вы уходите?

— Уходят? — Пронеслось, будто отовсюду. Многие жители переглянулись и тревожно зашептались.

— А как же мы?

— Кто защитит нас?

— Мы не хотели этой войны!

Где-то из толпы послышалось детское, заунывное рыдание.

— Мама, мне страшно... я не хочу умирать!

Услышав, этот голосок, капитан до этого с трудом сохраняющий равнодушие, весь, будто сжался. Ох, если бы только он мог сделать хоть что-нибудь для этих людей! Но Виктор не мог ослушаться приказа, который он прочитал на пергаменте, полученном от гонца ещё на подступах к городу. До этого они следовали в Гвиден, на помощь к роте, оставшейся почти беззащитной. Передав послание, гонец поспешил вперёд. Вспомнив его, Виктор вдруг осознал, что недавно видел труп с точно таким же лицом. Вероятно, если бы они не задержались, обсуждая, что делать дальше, то сейчас тоже были бы мертвы.

Капитан и его люди продолжали следовать дальше. Все подавленно молчали, многие были в смятении. Что они могли сказать этим людям? Что им также страшно? Что им жаль? Разве это важно, когда тебя бросают один на один с ликом смерти? Даже если бы у них не было приказа, отряд из пятидесяти не мог бы сделать ничего против неизвестного врага, повалившего целую роту.
Хотя никто не заговаривал об этом, каждый понимал, что бороться с неизведанным — всё равно что лететь в пропасть и ожидать, вдруг повезёт и внизу окажется мягко?

— Мы уходим, но можем переправить всех желающих в Денаут. — Громко проговорил капитан, оглядывая беспокойных людей.

— Переправить? А что если мы не хотим переправляться? Что если мы не хотим бросать свой дом? Нам теперь подыхать, потому что вы трусливо сбегаете? — Гневно раздалось из толпы.

Капитан вздрогнул и крепче сжав поводья, вгляделся в того, кто говорил.

— Вы пришли на нашу родину и сказали, что защитите нас от «дьявольского союза», а теперь уходите, позабыв о своём обещании! — Сплюнув наземь, житель Гвидена, прижал к себе рыдающую девочку. Та была совсем крошечной. Едва ли она заслужила смерть.

— Простите. — С горечью прошептал капитан и до конца пути из города, не проронил ни слова. При этом он не переставал влачить свои глаза по посеревшим от горя и безнадеги лицам гвиденян, будто наказывая себя за беспомощность.

До этого, Виктор думал, что в войне страшна лишь смерть, но сейчас вдруг осознал, что куда страшнее смотреть на людей, потерявших надежду и знать, что отчасти и ты причастен к этому. Спустя пять лет, едва ли кто-то из нордийцев задумывался о том, от чего начался весь этот кошмар. На полу-острове царил мир и мир этот был жестоко нарушен алчными и мелочными душами. Здесь не было ни правых, ни виноватых, были только те, кому это выгодно, и те, кто страдает.

Никто из упрямых гвиденян не согласился уходить.

Даже когда Гвиден остался далеко позади, вместе со своим тягучим и душащим туманом, в отряде Виктора властвовала тишина. Слышалось лишь ржание коней и топот копыт. И молчание это тянулось отнюдь не из-за того, что в свои владения уже вступила ночь и душепусты вышли на охоту. Они были изнеможенны, огорченны и разочарованны. Мало того, что не успели на помощь к своим, так ещё бросили на произвол судьбы беззащитных людей. И как после такого их можно называть защитниками?

Очнувшись всего на несколько мгновений, Августу запомнилось тревожное лицо разноглазого человека. Хотя он казался чем-то опечаленным, во всём его образе — в волевом подбородке, в суровых чертах лица, в прямой позе, можно было прочитать властность и преданность неким идеалам. Он не был красив той красотой, которую любили изображать на древних картинах и которую так ценили женщины во все времена, но Август вдруг подумал, что это вряд ли имеет значение хоть для кого-нибудь. Должно быть именно таких как он воспевают в песнях и именно за таким человеком могут пойти хоть в огонь, хоть в воду. И может Август тоже пойдёт, если доживёт до утра, но едва эта мысль зашелестела в голове, как веки отяжели и юноша вновь провалился в сон, не заметив, что всё то время, пока он поглядывал на капитана, тот смотрел в ответ.

В голове Виктора вдруг пронеслось — «Может вернуться?». А потом он огляделся и задумался о том, пойдут ли эти люди за ним, зная, что скорее всего их там поджидает погибель? Подняв разноцветные глаза на небо, капитан беззвучно заплакал. На прояснившемся небе расстилалось мигающее северное сияние. Зеленоватое свечение ходило по небосклону, как живое существо и было до того красиво, что заставляло замирать каждого смотрящего. Небо не знало безысходности, а в сравнении с человеческими жизням, оно было бесконечным.