В туфлях по стеклу

На фоне бежево-серой офисной обыденности Рената ворвалась как акцентный мазок на картине, написанной в слишком спокойной палитре. Не просто вошла — появилась. Целенаправленно, молча, с той самой энергией, что обычно возникает после бурной ссоры: спрессованная обида, сухая злость и кипящее внутреннее «не трогайте меня, если вам дорога жизнь».

Её лицо всё ещё хранило следы утреннего столкновения с реальностью в лице красавчика-незнакомца: напряжённые скулы, лёгкая тень раздражения в приподнятых бровях и излом губ, будто каждое движение казалось лишним усилием. Но глаза — серые, внимательные, с тонкой жилкой вызова — оставались живыми и цепкими.

Офис, казалось, замер, но не от страха — от концентрации. Мужчины, засидевшиеся за экранами, подняли взгляды. Один машинально дотронулся до воротника, будто вспомнил, что не успел побриться, второй откровенно уставился, и только спустя секунду заметил, что проливает себе на брюки воду. Женщины приуныли, сжав губы: слишком эффектно, слишком уверенно. И слишком рано утром для этого всего.

Но ближе к отделу маркетинга стало атмосфера как будто чуть потеплела, словно летнее солнце пробилось сквозь офисную серость.

— Рената! — бодро прокричала Катька из-за своего стола, махая рукой так, будто от неё зависела погода на этаже. Рядом с ней Олег, вечный оптимист отдела, размахивал руками, изображая что-то подозрительно похожее на кружку, словно приглашая её на ритуальный утренний кофе.

Рената не замедлила шага, но едва заметно приподняла бровь, а затем с лёгкой ухмылкой подняла руки, сложив их в форме буквы «Х», предупреждая этим: «Сегодня я вне зоны досягаемости, кофе — только после апокалипсиса».

— Кофе? — пробормотала девушка себе под нос, будто только что пережила катастрофу века. — Да я уже изнутри выжжена, как турка на плите, которую забыли вовремя снять с огня. Только не пытайтесь меня оживить!

Из-за угла послышался смешок, и кто-то тихо добавил:

— Ну хоть турка — это надолго.

Рената едва сдержала усмешку, но не остановилась. Её походка была решительной, почти как у генерального директора, которому некогда тратить время на мелочи. Она словно мчалась по коридорам, как герой боевика в эпизоде, где время — враг.

Секретарь Ирина — невысокая, в идеально выглаженной блузе, от которой веяло аккуратностью и офисной строгостью, — осторожно подалась вперёд, словно пыталась предупредить о приближающемся цунами. Её глаза метались, губы дрожали, а в голосе звучала лёгкая, едва уловимая тревога — словно от одного неверного слова сейчас рухнет офисный порядок.

Но в тот момент, когда она встретилась взглядом с Ренатой, вся её уверенность растворилась, как лёд под солнечными лучами. Взгляд блондинки был прямым и острым, с оттенком усталости и раздражения, которую невозможно было не заметить. Ирина мигом закашлялась и чуть отступила назад.

— К-константин Алексеевич уже... у себя... — промямлила она, пряча глаза в монитор компьютера, пытаясь скрыться от грозной блондинки.

Рената лишь слегка наклонила голову набок, почти улыбаясь и с едва заметным хмыканьем добавила:

— О, надеюсь, он не занят медитацией и не в носках на полу сидит, — тон её голоса был ироничным и лёгким. — Хотя если и так — не беда, я готова. Дышать носом, считать до десяти — всё умею. Даже пару упражнений на расслабление знаю, если понадобиться.

Она уже тянулась к ручке двери, расправляя плечи с видом человека, который готов бросить вызов любым обстоятельствам.

— Может... ну, постучать?.. — робко, боясь нарушить невидимый запрет, произнесла Ирина, поднимая на Ренату глаза полные сомнения.

Блондинка остановилась, повернувшись к секретарю, и бросила на неё взгляд, в котором смешались вся её усталость, злость и изрядная порция сарказма.

— Ирин, — голос получился тихим, но твёрдым, — я не в палату интенсивной терапии иду. А если он там, не знаю, левитирует в процессе важного совещания с самим собой — тем интереснее, — и с лёгкой усмешкой она распахнула дверь, входя в кабинет, словно открывая портал в новый уровень офисной игры.

Рената вошла в кабинет с той уверенностью, которая могла бы стать достойной героиней рекламного билборда: высокий подбородок, осанка, мягко очерчивающая её фигуру, тонкая талия, подчёркнутая узкими брюками, и волосы, которые падали лёгкими волнами, словно сияя под светом люстр, идеально обрамляя лицо, где играли тени от внутреннего конфликта и вызова.

Орловский поднял глаза от разбросанных перед ним документов, не двинулся с места, не шелохнулся ни на миллиметр, но его взгляд... этот взгляд задержался на ней, пронзительный и одновременно оценивающий, словно сканирующий каждую деталь, впитывающий всю энергию, которую она излучала. Медленно, почти с намерением, он провёл глазами сверху вниз, изучая её от кончиков пальцев до кончиков волос, но именно взгляд остановился на лице — на линии челюсти, на резких, чуть напряжённых скулах и, особенно, на тех глазах, которые не сдавались, несмотря ни на что.

В уголке его губ дрогнуло что-то едва заметное — почти невидимое, как лёгкий порыв ветра в тихий день, неуловимое, почти... восхищённое. Это движение было настолько быстро и тонко, что его легко можно было принять за игру тени.

— Сегодня вы выглядите... — произнёс он, чуть приподняв бровь, словно в воздухе повисла недосказанность, приглашение к продолжению мысли, которое так и осталось тайной.

Пауза, словно застывшая между ними, растянулась, повисла в воздухе, будто время на мгновение замедлилось. Рената не успела толком осознать это странное, чуть тёплое ощущение, которое непонятно откуда появилось и уже так быстро стало рассеиваться, как внезапно прозвучала сухая, холодная фраза, окутывающая пространство невидимой стеной отчуждения:

— И, разумеется, вы пришли на четыре минуты позже.

Он словно захлопнул ту дверь, что сам же едва приоткрыл — сдержанно, но окончательно.

— Извините, — сухо и с едкой иронией ответила Рената, чувствуя, как в её голосе пульсирует тонкая стальная нить раздражения, — тут один джентльмен на парковке решил влюбиться в мою машину. Удалось выжить, но едва, — она бросила взгляд на выдвинутый стул у большого, строгого стола, словно подтверждая, что этот офис, эти стены и эти взгляды — её новая реальность. Не дожидаясь приглашения, она уверенно прошла мимо, направилась к приглашенному месту — массивному, серьёзному, с идеально отполированной поверхностью, который казался созданным специально для тех, кто привык занимать своё место с уверенностью и властью. Стул будто манил, приглашал сесть и принять вызов нового дня, новой роли, нового этапа, к которому она была пока что готова с трудом.

Орловский не сидел — он всё ещё стоял, слегка опёршись бедром о длинный приставной стол, словно намереваясь взрастить из этого простого жеста новую опору, точку баланса в этом переменчивом пространстве. Он повернулся к своему рабочему месту, чтобы взять оттуда аккуратно сложенную папку с документами — без суеты, размеренно, с лёгким оттенком привычного контроля, который казался естественным, почти врождённым.

Но взгляд Ренаты в этот момент намертво приклеился к его шее — к тонкой, открытой линии кожи под расстёгнутым воротом чёрной рубашки. Без пиджака, первая пуговица рубашки была распущена, открывая чуть больше, чем позволял дресс-код, но именно эта непринуждённая нота добавляла ему дьявольского шарма и притягательности. На шее мерцала тонкая цепочка — словно случайно брошенная деталь, но с явным посылом, что в этом строгом мире есть место и для чего-то личного, запретного, едва уловимого.

В этот момент всё будто замедлилось — воздух будто сгущался, и даже лёгкое движение казалось наполненным значимостью. Именно тогда каблук Ренаты, словно предательски, зацепился за ножку стула. Она не успела и выругаться про себя — всего один резкий шаг, и уже ощущение, что равновесие теряется. Стараясь не упасть, она инстинктивно потянулась за край стола, чтобы удержаться, но вместо твёрдой опоры почувствовала только холодную гладкость поверхности — и в одно мгновение оказалась буквально впереди, почти падая на мужчину, который в этот момент повернулся лицом к ней с папкой в руке.

Он чуть дёрнулся, словно удивлённый внезапной близостью, но ни на шаг не отступил, словно в этом равновесии между ними стояла невидимая дуэль — кто первым уступит.

Рената замерла, дыхание словно застыло в груди, а сердце — забилось громче, почувствовав эту странную смесь напряжения и электричества, что моментально заполнила пространство. Между ними больше не было стола, не было дистанции, осталась лишь тонкая грань между контролем и хаосом, между вызовом и подчинением.

В воздухе повисло мерзкое, почти ощутимое предчувствие — что сейчас кто-то дрогнет, кто-то уступит, кто-то сделает шаг назад или вперёд, и этим шагом изменит всё.

Он не отступал. Она — не отступала.

— Осторожнее, — его голос прозвучал низко, чуть глухо, словно тихое предупреждение, которое одновременно и вызов, и обещание. Его глаза не отрывались от её взгляда, будто сканируя, пытаясь прочесть её мысли без слов.

— Боитесь, что разобьюсь? — Рената прищурилась, играя с тоном, в её голосе заиграла лёгкая издёвка, как будто ей хотелось поддеть и проверить, насколько он выдержит.

— Боюсь, что разобьёте что-то важное, — он сделал едва заметный взгляд в сторону папки, которую держал в руке, и тут же вернул внимание к её глазам, где пряталась ирония и вызов. — Например, дисциплину.

— Не волнуйтесь, дисциплина уже пострадала, как только вы вошли в чёрной рубашке и без пиджака, — Рената ответила с дерзкой улыбкой, ощущая, как ситуация плавно превращается в их собственный маленький ритуал словесной дуэли.

Он стоял неподвижно, но уголок его рта слегка дрогнул — настолько едва, что можно было подумать, что ей просто показалось. И всё же этот маленький, почти незаметный признак размягчения настроя был как слабый свет в сумерках.

— У вас талант — на ходу переопределять понятие дресс-кода, — его голос стал чуть мягче, словно он признавал это как факт, который стоит уважать.

— А у вас — на ходу делать вид, что не замечаете, — её глаза блестели, и тон голоса прозрачно намекал, что она наслаждается этой игрой.

Пауза наполнила комнату тяжёлым напряжением. Он медленно наклонился к ней, так близко, что их носы могли бы касаться — настолько тонкой стала грань между игрой и настоящим.

Он не отводил глаз, его взгляд скользнул к её губам, которые будто манили, а она в ответ смотрела чуть ниже — на его ключицы, открытые первой расстёгнутой пуговицей рубашки. Их дыхания смешались в воздухе, становясь почти осязаемыми — будто между ними искрился невидимый ток, готовый взорваться.

— Я замечаю всё, — его голос упал на тон ниже, стал ещё глубже, словно раскрывая секрет. — Особенно когда кто-то влетает в мой кабинет.

— Это мой талант — влетать в кабинеты с драмой. Хотите — могу падать эффектнее. Сломать каблук. Или стол, — она чуть наклонила голову, в её взгляде играла ирония, вызов и легкая угроза в одном флаконе.

— Предпочтительно без разрушений. Здесь всё ценное, — он произнёс спокойно, но с оттенком серьёзности, будто говорил о чём-то, что не подлежит обсуждению.

— Тогда предупреждайте, когда сами выглядите как корпоративное бедствие. Я хоть страховку оформлю, — она рассмеялась тихо, а её смех прозвучал как вызов.

Он молчал, смотрел в её глаза, пытаясь просчитать каждый штрих её натуры, словно искал уязвимость или тайну, которую можно было бы использовать. Но не находил — она была словно отполированная витрина, блестящая снаружи, но в глубине бурлящая страстями и скрытыми смыслами.

— Вы пришли работать, — он сказал чётко, с таким весом в голосе, будто устанавливал правила игры. — Не флиртовать.

— А вы — как будто уверены, что я различаю эти два состояния, — она ответила тихо, но вызов в её голосе не угасал.

Пауза растянулась, словно время само замерло. Ни один из них не сделал шага, не отводил взгляда.

Он слегка опустил глаза — всего на миллиметр — чтобы увидеть её губы, дыхание, детали, которые обычно скрыты от посторонних. И почти мгновенно поднял взгляд обратно, ловя этот невысказанный вызов, который словно брошенный перчаткой лег в воздух между ними.

Она смотрела прямо, не моргая, как будто бросая вызов, и в этот момент он словно поймал его — этот взгляд, это напряжение, эту игру, в которую они оба были вовлечены без права на отступление.

И только потом, резко и коротко, как будто прорвав тишину:

— Садитесь. У нас много дел.

— Жаль, — с едва заметной усмешкой произнесла Рената, выпрямляясь и приглаживая волосы, словно чтобы отпустить эту близость, но и в её глазах плясала искра непокорности.

Он не двинулся с места, но в его взгляде уже что-то изменилось — что-то более мягкое и одновременно опасное, как будто он сам пытался разобраться в себе и в этом внезапно возникшем напряжении, которое едва не сожгло весь кабинет.

Рената опустилась на стул легко, но с достоинством. Спина прямая, подбородок чуть поднят, волосы перекинуты через плечо — одно движение, и на свету обнажилась линия шеи. Она не переигрывала, просто села так, как привыкла: уверенно, с тонким вызовом, затаённым в каждом движении.

Орловский не поднял взгляда. Расстегнул пряжку папки, перелистнул страницу. Без суеты, без интереса — по крайней мере, внешне. Всё выглядело механичным, даже равнодушным. Но Рената видела.

Пальцы.

Они дрогнули. Чуть. Совсем немного, но достаточно для неё — таких вещей не упускают, если умеешь смотреть не глазами, а вниманием. Он знал, что она смотрит, и, похоже, знал, зачем.

Воздух между ними натянулся. Тишина кабинета перестала быть нейтральной — в ней зашевелилась напряжённость, свежая и плотная. Блондинка не спешила отводить взгляд. Сидела молча, наблюдая за ним. И вдруг ей показалось, что он стал дышать чуть глубже. Не шумно, но отчётливо. Как человек, который старается держать себя в руках. Слишком выверенные движения. Слишком спокойный голос, когда наконец заговорил. Он будто действовал по внутреннему алгоритму, чтобы не дать чему-то вырваться наружу.

Трещина пошла. Она это чувствовала всем телом.

Уголок губ дрогнул. Ни улыбки, ни насмешки — просто жест, из которого можно было вычитать всё: от дерзкой уверенности до желания сделать следующий шаг. Не физический — психологический. Она любила такие игры. Особенно когда чувствовала, что выигрывает.

Он, напротив, словно пробовал перестроиться. Слишком собран, слишком сосредоточен. Это не просто концентрация — защита. Желание вернуться в свою крепость и захлопнуть ворота.

Но она уже в этом городе. И он это понял.

— Уточните, вы завершили обучение или ещё учитесь? — голос у мужчины был ровный, выверенный, будто натянутый струной. Ни капли интереса, только контроль.

Рената приподняла бровь. Ах, вот мы где. Интервью в стиле ФСБ. Она опустила ногу на носочек, будто это имело значение, и ответила чётко:

— Последний курс.

Она смотрела ему прямо в глаза. Ни тени улыбки. Сухо, по делу. Почувствовала, как это короткое заявление в воздухе между ними, тяжёлым шариком на ниточке.

Орловский слегка кивнул, отметил для себя, будто поставил галочку в мысленном чек-листе. Глаза у него оставались спокойными, но слишком сосредоточенными — как у хирурга, что вот-вот начнёт вскрытие.

Ладно. Раз флирт пока не проходит, пойдём другим путем.

Рената склонила голову вбок, как будто случайно, но с выверенным углом. Голос сделала чуть мягче, но не наигранным, а живым — настоящим:

— По специальности. У нас с Еленой одинаковый профиль, между прочим. Только она у нас гений в сухом формате, а я — с искрой.

В уголках губ заиграла лёгкая, упрямая полуулыбка. Она сама не ожидала, насколько естественно прозвучала эта реплика. Без вызова, но с особой — с правом на себя.

Орловский поднял глаза. И тут Рената снова почувствовала этот сдвиг. Очень лёгкий, почти неуловимый. Как будто в его взгляде дрогнула температура воздуха. Ни улыбки. Ни насмешки. Но она успела заметить: чуть расслабились мышцы у губ. Совсем чуть-чуть. Движение, которое заметил бы только тот, кто всматривается. А она — именно всматривалась.

Есть. Миг. Живой. Настоящий. Холод тронулся.

— Искра — не профессиональное качество, — сказал он сдержанно. Почти жёстко. Но без злобы. Просто аксиома. Как «вода мокрая» или «небо синее».

Девушка улыбнулась — внутренняя, тихая улыбка. Да, да, конечно. Снова на урок системности.

— А вдруг это ваш упущенный шанс? — протянула она, сцепив пальцы и слегка покачивая ступней. — Упустите искру, и останетесь с экономией и отчётами наедине. Без радости.

— Радость — вещь затратная, — не моргнув, ответил мужчина, снова опуская взгляд в бумаги. — Лучше стабильность.

Господи, ну и душнила. Прекрасная душнила, правда, но всё-таки...

Рената склонилась чуть ближе к краю стола, будто доверительно. Не слишком нагло, но достаточно, чтобы его внимание снова на ней сфокусировалось. Даже если он делает вид, что читает, она видела: его рука чуть медленнее перевернула страницу.

Не потому, что он задумался. Потому что он — слушал.

— Зато искра умеет взрывать стагнацию, — проговорила она. — Иногда лучший отчёт — это вдохновлённый человек. Простите за философию с утра пораньше.

Он молчал. Лист бумаги застыл на середине разворота. Пальцы замерли.

А потом, спустя несколько секунд — словно специально выждал паузу, чтобы подчеркнуть дистанцию — откинулся на спинку кресла и сказал коротко:

— Лучше — системный подход.

Рената сжала губы. И тут же выдохнула в улыбке, уже не скрывая удовольствия.

— О, системность — это моя вторая фамилия. Просто в более свободной упаковке. — лукаво бросила девушка и сцепила руки в замок, будто демонстрируя эту самую упаковку.

Он не ответил. И Рената уже решила, что всё, пауза закончена, разговор завершён, как вдруг:

— Хотя... — выдохнул он, почти не слышно. И, опустив взгляд обратно в бумаги, добавил:

— Посмотрим.

И это «посмотрим» обрушилось на неё, как будто он разрешил ей дышать. Не насмешливо. Не высокомерно. Даже не оценивающе. Просто — впервые допустил возможность. Дал пространство.

ПОСМОТРИМ! Да ты что, Костик, у тебя что, эмоции?

Рената сдержалась, чтобы не хлопнуть в ладоши прямо перед ним. Всё внутри неё прыгнуло и проснулось: азарт, дерзость, капелька сумасшествия. Это был её первый крошечный балл. Маленькая победа в игре, которую она не совсем понимала, но уже не собиралась проигрывать.

— О, вы даже умеете сомневаться. Почти человечно, — протянула блондинка, всё-таки не удержавшись.

Орловский не ответил. Только снова перевернул страницу. Но теперь делал это медленно. Слишком медленно для человека, которому действительно было безразлично. Продолжал уже по-другому — холодно, сдержанно, по-деловому, будто перед ним больше не юная вольнодумка, а подчинённый с таблицей Excel вместо души:

— Сегодня день загружен: три встречи подряд, затем совещание с отделом контрактов, после — видеоконференция с филиалом в Дубае. Вас я с собой пока не беру. Нечего вам делать в чужих переговорах без понимания базы.

Вот это «вас я с собой пока не беру» прозвучало как приговор.

Ни намёка на гибкость. Всё строго, по линеечке. И Рената, конечно же, не могла не ткнуть в это.

— Ага. Вы боитесь, что я всех очарую, — лениво потянулась, грациозно скрестив ноги. — Понимаю. Это опасно.

Мужчина даже не вздрогнул. Не дрогнула ни бровь, ни уголок губ. Только взгляд стал немного более прямым — словно сканировал её на наличие сарказма и глупости. И нашёл то и другое в достатке.

— Я боюсь, что вы скажите что-нибудь неуместное, — парировал он.

Рената едва заметно выдохнула. Вот он. Ещё один хладнокровный выстрел прямо в грудь. И даже без предупреждения «огонь по готовности». Но уходить без боя? Нет уж. Не она.

Она чуть подалась вперёд, уселась ровнее — как перед прыжком с парашютом, или, может, перед публичным выступлением в рубрике «позор или слава». Вцепилась в подлокотники стула, словно её собирались запускать в стратосферу.

Орловский тем временем аккуратно передвинул к ней чёрную папку — плотную, деловую, с металлическим зажимом, и поверх положил записку. Плотная бумага, чёткий, чуть наклонный мужской почерк — такой, каким, видимо, пишут приказы. Или стихи, если бы он, конечно, писал.

— На сегодня у вас первое задание, — отчеканил он, и даже в этом сухом тоне звучало что-то насмешливое, — разобраться в корпоративной структуре, изучить основные документы, устав компании, просмотреть текущие проекты. Придётся пройтись по отделам: логистика, финансы, юристы. Потом зайдёте в отдел дизайна — они покажут презентацию нового проекта. По ходу соберёте отчёты, комментарии. Всё передадите мне до конца дня.

Уф. Целый квест. Почти без дракона, но с бухгалтерией. Самое страшное — это «устав компании». Рената прикусила щёку, чтобы не застонать вслух, но удержалась.

Константин взглянул на неё строго, будто догадывался, что она думает.

— Есть доступ к корпоративной почте?

Она наклонилась вперёд, вытянула шею, и сладко, почти певуче, выдала:

— Пока только к себе в инстаграм.

Мужчина не моргнул. Даже бровью не повёл. Тихая пауза — как будто тишина в зале суда перед оглашением приговора.

— Это не поможет, — отрезал он с холодной ясностью.

Рената расправила плечи, и глаза у неё заиграли — дьявольским светом. Конечно, поможет. Если знать, как использовать.

— Иногда помогает, — сказала она с озорным прищуром. — Люди в социальных сетях подчиняются быстрее, чем с почты. Особенно если сторис удачные.

Орловский не стал спорить. Он просто встал.

Быстро. Резко. Чётко. Движение было такое же, как и он сам — уверенное, отточенное, будто каждый жест проходил ежедневную ревизию. Он накинул пиджак — лёгким движением.

Блондинка проводила его взглядом. Даже как он надевает пиджак — это же шоу. Ни одного лишнего движения. И ни грамма душевности. Восхитительно бесчеловечный. Или просто хорошо воспитан.

Перед тем как уйти, он задержался у двери. Всего на секунду.

Он обернулся. И посмотрел на неё. Долго. Точнее — внимательно. Будто пытался взвесить: она ему мешает или уже начинает... интриговать. Или и то, и другое одновременно. Его взгляд — прямой, но непроницаемый. Как будто за стеклом. И в то же время — живой, но очень сдержанный.

— Вернусь через пару часов, — коротко бросил он, держа за ручку дверь. — Надеюсь, кабинет будет стоять на месте.

Рената откинулась на спинку стула и, не размыкая улыбки, проговорила в полтона:

— А вы надеетесь, что я не украду ваше кресло... снова...

Пауза. Лёгкая, напряжённая. И добила:

— Что ж... поживём — увидим.

Он больше ничего не сказал. Просто вышел. Дверь закрылась за ним мягко, почти неслышно. Зато в воздухе остался запах. Дорогой, спокойный, древесно-свежий. Такой, от которого слегка кружится голова, но не от приторности, а от ощущения чего-то настоящего. Как от новой книги, которую только открыли. Или как от непонятного мужчины, который, возможно, доведёт тебя до нервного срыва — или до влюблённости. Смотря, кто первый отступит.

И в кабинете повисла тишина.

Такая... холодная. Не пустая — нет. Напротив, она была плотной, как воздух перед грозой. Только вместо грома — эхом отозвались её собственные мысли.

Ну, Рената. Добро пожаловать в джунгли.