Султан Осман

Одна кровь...
Порой люди забывают, что в жилах каждого течет одна кровь. Все сотворены от Всевышнего. Он дал жизнь, но как распорядиться ей решают только сами люди. Горестно, когда наступает война, но еще горестнее, когда брат идет против брата. Родная кровь... Осман смотрел на брата, который расхаживал взад-вперед, ведя гневную тираду о том, как их отец плохо поступил, выслав одну из своих жен с сыном из дворца. Орхан был зол и безжалостен, а Осман не понимал, почему в нём не было этой злобы. У султана Ибрахима было семь сыновей, и он не убил ни одного. Не мог он сделать этого, за это и поплатился. За это и поплатится Осман. Никто и подумать не мог, что кто-то захочет вернуться ради власти, зная насколько преданными были янычары у отца... Недостаточно... Теперь Осман понимал насколько осторожным нужно быть султану.
Собрав последние силы в кулак, султан рывком высвободил ногу из-под коня и вскочил на ноги, хватая, выпавшую саблю. Орхан был также ловок, и ему не составило труда сбить брата с ног. Янычары были готовы накинуться на своего султана, как гиены на добычу – всей стаей.
— На этом поле все закончится, брат! Упокой, Аллах, твою душу. — Усмехнулся Орхан, вскочив на коня.
Он натянул поводья, после чего поднял руку, и янычары подняв сабли, с криком бросились на Османа. Он еле успел отразить атаку, как кто-то грубо толкнул его в спину. Крепче сжав саблю в руке, султан обернулся и одним резким движением сумел срубить голову янычару. В глубине души, Осман оплакивал боль утрат каждого янычара, что когда-то был предан его отцу и ему, но на деле боялся, что не сумеет больше уворачиваться. Они шли против своего повелителя, и не задумывались о том, что даже если они сломят его, кара не даст им упиваться победой. Не щербетом будут наполнены их чаши, а кровью, что пролили они.
Сил становилось всё меньше. Нога разрывалась от боли, но никто не щадил его. Осман отбежал подальше от янычар. Больное колено дрогнуло, и он повалился на землю, успев воткнуть саблю и не упасть совсем. Силы покидали его. Воздуха не хватало, но он не собирался сдаваться. Взглядом искал Орхана, что уже успел сбежать, оставив янычар.
Они, словно маленькие дети делали то что им сказали старшие. Осман вновь был окружен. С любой стороны на него могли напасть. Каждый, кто предал, мог нанести сокрушающий удар, и султан этого ждал, смело смотря смерти в глаза.
Он лишь услышал крик, с которым обычно издают, идя в атаку на врага, но... внезапно, он сменился на хрип, а остальные янычары устремили взгляды по сторонам. Осман обернулся, видя стрелу Салиха-аги, пронзившую сердце обидчика. Но самого его нигде не было видно. Янычары вновь вернули все своё внимание к султану, который набрался сил и сумел встать на ноги. Он бился один со всеми, и вновь над головой раздался оглушительный лязг металла. Отскочив в сторону, Осман увидел Ибрагима. Тот уверенно держался в седле и размахивал саблей. Салих-ага вместе с янычарами уже шли на помощь. Они будут до конца своих дней жить с позором и нести это бремя, зная, что покусились на жизнь своего падишаха.
— Повелитель, сзади! — крикнул Ибрагим, и Осман резко обернулся, вонзив саблю в живот янычара.
Тот издал неестественный, гортанный звук. Из приоткрывшихся губ потекла темно-алая кровь, а в глазах промелькнул страх. Он понял, что сейчас умрет. Последние мгновения жизни... Взгляд янычара обратился к небу, опустился на траву, проследил за невидимым потоком воздуха, что заставлял деревья покачиваться в легком и неуклюжем танце. Боль, что искажала его лицо не была физической, она была больше душевной. Боль от мысли, что сейчас все закончится. Не увидят глаза его больше ни солнца яркого, не почувствует кода лёгкого дуновения ветра. На поле боя закончится все.
Осман будто почувствовал, как его душа испытала подобную боль, но не дал эмоциям взять верх над собой. Он лишь крепче обхватил рукоять сабли и подался вперед всем телом, слыша, как острое лезвие, что пронзило янычара, прорезало ткань его кафтана на спине. «Не иди на поводу у Смерти... Не бойся ее, не стыдись. Глядя в глаза умирающему не подавай ему руки, чтобы он не утащил тебя вместе с собой. Будь горд, неси наше имя, как несли его наши предки. Будь сильным, мой мальчик. Будь смелым, Осман. Все чувства – закрой под замок. Никто не должен видеть то, что ты чувствуешь. Будь стеной. Непробиваемой стеной, которую никто и никогда не сломит и не сможет превозмочь. Помни, что с поля боя ты обязан вернуться!» – говорил султан Ибрахим, в своем последнем походе. И Осман помнил каждое слово, словно оно было сказано только вчера и будто бы не прошли все эти годы.
Острая боль под ребрами, заставил султана отшатнуться назад, вынимая саблю. Янычар издал гортанный хрип и повалился на землю, застывшим взглядом смотря в небо. Из его руки выпал кинжал, лезвие которого было покрыто кровью. Кровью Османа. Прижав руку к месту, что горело огнем, султан почувствовал, что-то влажное и вязкое. Оно покрыло собой его ладонь, и Осман какое-то время набирался смелости, чтобы взглянуть на... кровь. Это была его кровь.
Боль лишь усиливалась. Теперь физическая боль брала верх над душевной. Он опустился на колени, как и какое-то время назад, но на этот раз зная, что возможно теперь конец неизбежен.
Скрежет, ржание коней и крики янычар, смешались в одно целое, и Осман не сразу понял, как его тело все ниже и ниже клонится. Не понимал до момента, пока его щека не коснулась горячей, нагретой дневным солнцем земли. Сердце продолжало отбивать ритм, уже все слабее и тише, но Осман все еще ощущал боль.
«Не так страшна смерть, как описывают ее. Смерть на поле боя от руки врага – это хорошая смерть, и ты должен гордо принять ее. Ты не сбежал, не спрятался, не предал своего повелителя, а значит твоя смерть – это жертва, данная падишаху. Я лишь хочу, чтобы ты понял, Осман, насколько гнусными и мерзкими порой бывают враги. Не доверяй никому, не повторяй моих ошибок...» – слова султана Ибрахима, словно молитва, каждый раз всплывали в памяти, когда становилось сложно.
— Повелитель! — крик Ибрагима, звучащий словно шепот в ночи, сквозь густую пелену глухих ударов сердца, едва доходил до разума султана. — Салих-ага!
— О, Аллах...
Осман все чувствовал. Слышал звук рвущейся ткани, а затем чувствовал, насколько сильно стягивают его грудь чем-то плотным. Будучи на грани смерти, Осман пытался остаться в полном здравии до последнего, но у него этого не получалось. Словно вечная зимняя ночь опустилась на его разум, пургой заметая все прошлые и нынешние воспоминания. Такова его судьба... такова воля Всевышнего, что когда-то даровал жизнь.
— Мы будем молиться за него... — тихо проговорил Салих-ага, сидя у костра.
Вечерняя прохлада была несравнимой с ледянящим кровь страхом. Командир янычар винил себя во многом. Если бы он сразу заметил предателей. Если бы не был так доверчив. Если бы знал, что люди, давшие клятву, могут пойти против падишаха. Он бы отдал свою жизнь, лишь бы повелитель был жив.
Ибрагим сидел напротив Салиха-аги, бросая тонкие ветки в огонь и думал о своих ошибках. Он шел в поход, зная, что нужно защищать повелителя. На месте султана должен был оказаться кто угодно.
— Эфенди, — подошедший к костру янычар, склонил голову, в знак уважения и указал на дальний шатер. — Маджид пришел в себя, вы можете с ним поговорить.
Салих взглянул на Ибрагима, покачал головой, и тяжело выдохнув, поднялся, расправляя осунувшиеся плечи. Он устал, исхудал и возможно даже боялся чего-то... Нет, Ибрагим точно знал чего боялся эфенди. Все, кто находился рядом с шатром султана – все боялись одного – потерять падишаха. Проведя здоровой рукой по лицу, паша поднялся и поспешил за Салихом. Он хотел сам слышать все то, что скажит предатель Маджид – единственный из предателей, который все еще был жив. Но судя по взгляду Салиха – не надолго.
Зайдя в шатер, где держали Маджида, привязанным к столбу, Ибрагим, опасаясь, взглянул на янычар, что стояли у входа и перевел взгляд на Салиха. Того тоже терзали сомнения по поводу их верности. Что если все вокруг против повелителя? Но нет, они бок о бок сражались за него, и после того, что случилось на поле боя – все предатели получили по заслугам.
— Маджид! — строгим, поставленным голосом заговорил Салих-ага, встав перед янычаром.
Тот не сразу поднял взгляд. Может стыдился, а может хотел вывести командира из себя. Ибрагим стоял, держа руку на рукояти сабли. Плечо саднило, но уже не так сильно, а может он просто привык к этой боли.
— Смотри на меня, когда я к тебе обращаюсь! — рявкнул Салих, хватая Маджида за подбородок и заставляя смотреть прямо в глаза. — Как вы посмели пойти против повелителя? Кто позволил? Кто заставил? Отвечай, или, клянусь Аллахом, я собственноручно приговорю тебя к смерти!
— Приговори. Давай, Салих. Всевышний нам свидетель. — Усмехнулся янычар, и эфенди сразу же выхватил саблю и приставил к его горлу.
Маджид испугался. По его взгляду Ибрагим понял, что он готов рассказать все и решил помочь... хотя бы своим присутствием. Сделав пару шагов вперед, паша остановился, потому как предатель испуганно начал твердить одно и то же.
— Не подходи! Не подходи, паша! — кричал Маджид, и Ибрагим не совсем понимал почему тот так... боялся его?
— Ибрагим, ты не мог бы... — Салих кивнул на янычар у входа.
Паша выполнил просьбу, а Маджид начал рассказ, заикаясь и запинаясь, потому как командир янычар не отнимал сабли от его горла и то и дело прижимал так, чтобы лезвие царапало кожу.
— Это все Орхан-бей! Он сказал, что... сказал, что султан Осман погубит не только нас, но и всю Османскую империю. Он обещал прославить нас! Обещал, что как только он станет султаном... изменит все, и мы, янычары, станем приближёнными...
— Ах ты... — Ибрагим кинулся вперед, но Салих вовремя среагировал прикрыв предателя собой.
— Держи себя в руках, паша.
— Султан Осман – сын Великого султана Ибрахима, и никто не смеет говорить о том, что он погубит нашу империю! Никто, а тем более грязный предатель!
— Ибрагим...
— Паша?! Паша?! Письмо! — послышалось с улицы и Ибрагим, бросив взгляд на предателя, вышел из шатра.
Салих-ага тяжело выдохнул и взглянул на Маджида:
— Что еще говорил вам Орхан-бей?
— Только лишь то, что все закончится здесь.
— Он бежал. Куда? Где он сейчас, знаешь?!
Маджид хитро усмехнулся и покачал головой, отчего Салих-ага пришел в ярость. Он вновь схватил предателя за подбородок, пытаясь сжать его настолько, чтобы тот почувствовал боль. Но он улыбался. Злость охватывала Салиха, и он отчаянно пытался сопротивляться ей.
— Где он?!
— Ты все равно меня убьешь, так зачем же я буду говорить тебе правду?
— Я не убью тебя так просто... ты сам будешь просить, чтобы я тебя приговорил к смерти. Отвечай! — крикнул Салих и взглянул на янычар, что исправно ждали приказа. — Пытайте его, пока не сознается. Не щадите, он не так слаб, каким кажется. Что скажет, докладывайте. Мы должны... — его голос предательски дрогнул. — Нельзя допустить, чтобы случилось непоправимое.
Салих вышел из шатра, прикрыл глаза и запрокинул голову, ловя губами свежий воздух. Каждый, кто давал клятву султану – был знаком аге с детства... и Маджид не был исключением. Боль от мысли, что когда-то все было по-другому. Все уважали друг друга и не было предательств. И все бы хорошо, если бы не слова о возвращении Орхан-бея.
Ибрагим сидел у костра в третий раз перечитывая письмо, и не мог понять его от усталости. Салих-ага сел рядом и озадаченно взглянул на пашу.
— Письмо, в котором написано лишь два слова... — задумчиво проговорил паша, затем резко подскочил на ноги.
Стрела со свистом пролетела у него над головой и вонзилась в землю. Он взглянул на Салиха, после чего оба кинулись к шатру, в котором уже готовились к пыткам. Маджид вздрогнул, когда Ибрагим одной рукой схватил его за воротник и рванул так, что ткань кафтана треснула.
— Что задумал Орхан-бей!? — кричал паша, и Салих не спешил успокаивать его, потому как сам не был готов к допросам.
— Я не...
— Что он задумал? Что?! Отвечай, и я сохраню тебе жизнь!
— Он... — Маджид, заикаясь, пытался ответить и на каждое мгновение молчания Ибрагим сильнее сжимал ткань в руке. — Они окружили лагерь... султан умрет.
Он отпустил ворот, выхватил саблю и готов был казнить предателя, но вовремя остановил себя. Ибрагим отошел на шаг назад, тяжело дыша, опустил руку и взглянул на Салиха, ища в его взгляде поддержку.
— Казнить его. — Холодно произнес Салих, направляясь к выходу из шатра, где вновь во всю шел бой.
— Ты обещал! Ты обещал, паша! Ты обещал сохранить мне жизнь! — не своим голосом кричал Маджид, но Ибрагим не слушал его.
Больное плечо разболелось сильнее, но нужно было продолжать бой. Нужно было во что бы то ни стало выжить и защитить повелителя. Уловив уставший взгляд Салиха-аги, Ибрагим кивнул, словно понял немой приказ и быстрым шагом направился к шатру повелителя, который оберегали самые преданные янычары. Впервые, за долгие годы службы, Ибрагим не знал, что делать. У него было безумно много вопросов, ответы на которые он не мог получить. Но знал, что обязательно получит, как только исполнит свой долг.