17.
Мустафа был прекрасным ребёнком. Спокойным и таким молчаливым. Он сидел и смотрел в сторону окна. Играть в камушки ему не хотелось. Казалось, что мальчик был чем-то обеспокоен. Нурбахар пыталась отвлечь его, занять игрой, рассказывала ему разные сказки, но все казалось бесполезным.
Через какое-то время Хаджие вернулась в покои фаворитки и покачала головой, взглянув на девушку. Они обе знали, что оставлять наедине Рамлю с Маршалы лучше не стоило, но то было приказом. Пройдя вглубь покоев, Хаджие присела рядом с Мустафой и погладила его по волосам. Он повел себя не так как обычно. Увернувшись от следующего прикосновения тети, он поднялся на ноги и бросился к двери. Мальчишка выбежал из дверей и быстро помчался по коридорам к лестнице. Хаджие растерялась. Мустафа никогда прежде не вёл себя так, но Нурбахар, понимала, что ей будет тяжело поймать мальчишку, все равно бросилась за ним. На крики и просьбы остановиться, он не обращал внимания. Словно какое-то чувство заставляло его бежать скорее. Он не мог соскучиться по отцу, все во дворце знали, что Мустафа боялся отца. Но может быть он так и не понял для чего его увели в гарем, в самое безопасное место во дворце. Рамля-султан так хотела уберечь его от всего, но он не понимал и этого.
Миновав лестницу, Нурбахар сразу же услышала крик Мустафы. Он впервые издал звук, но лучше бы этого не было слышно. Крик «мама» заставил Нурбахар на мгновение остановиться. Она понимала, что что-то случилось и обеспокоенно взглянула на евнухов, что стояли у дверей. Они тоже не понимали что произошло, но им нельзя было покидать свои места. Девушка подбежала к дверям и замерла, видя Рамлю-султан лежащей без сознания на полу... Мустафа стоял перед ней на коленях, пытаясь докричаться до нее. Взгляд Нурбахар столкнулся с испуганным взглядом Маршалы-паши. Он собирался уходить?! Что произошло между ними девушка не знала, но боялась, что выпустив его из дворца – она тем самым спустит с рук то что он сделал. Нурбахар надеялась, что Рамля-султан придет в себя как можно скорее, но она продолжала лежать, Мустафа гладил ее волосы и не сводил с отца взгляда, наполненного ненавистью. Тянущая режущая боль внизу живота напугала девушку. Она прижала руку к месту, где боль чувствовалась сильнее всего и тяжело выдохнула.
— Ну что же ты так? Носишь ребенка султана, а так нервничаешь. Думаю, что нам всем нужно разойтись и не продолжать конфликт. — Сказал Маршалы-паша, бросив обеспокоенный взгляд на сына, что не отходил от матери.
— Вот значит, как вы, паша, заговорили. Конфликта не хотите? А как вы посмели поднять руку на династию? Думаете, что это останется безнаказанным? Думаете, что это не разожжет конфликт? — слова давались тяжело, боль волнами нарастала, и нужно было звать лекаря, но Нурбахар не могла оставить все так, как оно было.
— Аллах свидетель, он накажет меня за мое поведение. — Маршалы пошел к дверям, толкая плечом фаворитку.
— Стража! — голос Мустафы звучал твердо и строго, его было не узнать молчаливый мальчишка был очень умным.
— Мустафа?! — паша нахмурился, обернувшись, затем взглянул на вошедших янычар.
— Уведите его! В темницу... пока повелитель не пребудет во дворец... — продолжал мальчик, будто бы в бреду.
Он уже не смотрел на отца, а смотрел в стену, держа руку на пульсе матери. Его маленькое тельце, раскачивалось из стороны в сторону. Он будто бы что-то узнал, чего не знал никто.
Только янычары увели Маршалы-пашу, который пытался вырваться и вразумить стражников тем, что мальчишка ещё мал и не может распоряжаться жизнями, но его не слушали. Боль Нурбахар никуда не делась. Она хотела проверить жива ли Рамля-султан. Подойдя ближе, она взглянула на Мустафу. Он не выглядел обеспокоено. На его лице была маска. Мальчик будто бы в одно мгновение повзрослел, прибавив к своим семи годам сразу двадцать. Взгляд был холодным, но смягчился, как только заметил, что фаворитка мучается, но пытается помочь ему.
Нурбахар взяла руку Рамли-султан, пытаясь сосредоточиться и нащупать пульс, но не могла. Страх подкрался к горлу, и девушка тяжело сглотнула, поднимая взгляд на Мустафу. Он сидел глядя в стену, понимая, что детство закончилось и теперь он сам должен за себя постоять. Страшно ли ему было? Однозначно, да. Но помимо страха в его душе таилось ещё одно чувство – ненависть к тому, кто оставил его без матери. По щеке Нурбахар скатилась слеза. Она с детства знала Рамлю-султан, ещё до того, как она вышла замуж за пашу. Женщина всегда была дружелюбна и проста в разговорах. А теперь лежала среди комнаты в объятиях сына. Фаворитка, приложила руку к животу, а свободную к артерии на шее Рамли. Пульс не чувствовался. Боль становилась все сильнее, вокруг словно все плыло, воздуха не хватало, и Нурбахар ругала себя за то, что не могла взять себя в руки. Не могла успокоить Мустафу, наоборот пугала тем, что молчит и прижимает руки к животу.
— О, Аллах! — Хаджие подбежала к мальчику и взглянула на сестру, что выглядела совсем бездыханной. — Мустафа... Сафие, уведи Мустафу! Дамла, позови лекарей. Скорее!
Девушка не понимала ничего, но для паники не было времени. Она взяла Нурбахар под руку и попыталась поднять. Сил не хватало, а фаворитка слишком долго держалась и теперь ноги отказывались слушать ее.
Когда лекари прибежали, Хаджие уже удалось помочь Нурбахар дойти до постели. И как бы сильно фаворитка не отказывалась, ведь дотрагиваться до вещей госпожи, а тем более ложиться на постель, где она только утром была – неправильно. Выбора не было. Внутри все словно разрывалось, но постепенно проходило. Это накатывало волнами.
Когда прибежала Хатгюль, фаворитка была на грани. Она не могла сдерживать крики. Хаджие крепко держала ее за руку и поглаживала ладонь в то время, как все ее мысли были лишь о сестре, и о том, как она сообщит скорбную новость повелителю.
***
«О, повелитель, ваш поход начался с потерь... Мне трудно не только писать, но и осознавать, что нашей драгоценнейшей сестры больше нет. Рамля была не только сестрой, но и прекрасной матерью. Она хотела жить для Мустафы, но Аллах захотел видеть ее подле себя уже сейчас. Теперь она будет рядом с нашим Великим отцом, сможет вновь коснуться его руки и оставить на ней поцелуй. Мы будем молиться за ее сон. Всему виной Маршалы-паша. Он явился утром, желая поговорить с Рамлей, и она попросила оставить их наедине. Я виновата в том, что оставила ее. Он обязан быть наказан. Сейчас пашу держат в темнице.
Возвращайтесь поскорее, повелитель. У вас родилась прекрасная дочь! Всевышний отнял у нас сестру, но подарил прекрасную, здоровую девочку с вашими глазами. Мы назовем ее Гюлер, с вашего позволения. Рамля-султан очень хотела назвать свою дочь так, но у неё родился Мустафа. Мне очень страшно за него... как бы эта ужасная трагедия не нанесла ему травму. Как бы не озлобился он на весь свет. Я буду следить за всем, до вашего возвращения. Пусть Аллах хранит вас».
Осман прикрыл глаза, сжимая в руке письмо сестры и тяжело выдохнул. Терять близких людей было невыносимо больно. Не так больно получать раны. Грудь жгло уже знакомое чувство. Чем больше приходило осознание прочитанного, тем больнее становилось, но то боль не физическая – душевная. Нет спасения от нее, третья смерть, которая меняет жизнь Османа. Он не сможет больше увидеть улыбки старшей сестры, лишь глядя на Мустафу, он сможет разглядеть в нем ее черты. Злость сменила горечь. В момент, когда должен был быть рядом с родными, он успокаивал мятежников, что шли войной.
— Повелитель, — голос Ибрагима звучал тихо, и он мог подумать, что Осман его не слышал, потому что сидел неподвижно. — Салих-ага отправил янычар на главную дорогу, чтобы они отвлекли внимание на себя, в то время, как мы сможем обойти мятежников.
— Хорошо, Ибрагим. Я тебя понял. — Отстраненно произнес султан, сворачивая письмо в трубочку и выдохнул, поднимаясь на ноги. — Салих-ага знает толк в походах.
— Что-то во дворце случилось?
— Помолись за упокой души Рамли-султан. — Почти беззвучно проговорил Осман, выходя из шатра и направляясь к Салиху-аге.
На душе было скорбно и в то же время радостно... Эти два чувства не давали друг другу раскрыться, от того султан чувствовал себя нехорошо. Он был рад, что его любимая женщина подарила ему дочь, но ещё больше он был бы рад сыну, наследнику, ведь кто-то должен будет взойти на престол после его... смерти. Вдохнув воздух, Осман понял, что надвигается буря и это было им на руку. Мятежники растеряются, когда у них на пути встанет такая преграда. Никто из них не был готов к этому, а янычары учатся годами, они бывали в разных ситуациях. Они жили походами. С детства мечтали биться, защищая своего повелителя, и для них это было честью. Великой честью. Их родные могли ими гордиться, но сами янычары знали, что роднее всех им лишь повелитель и Всевышний. Они были горды этим, жили мыслью о том, что будут приносить клятву о вечной преданности султану и Великой Османской империи. От этих мыслей Османа взяла гордость.
— Дождемся темноты и выходим, но думаю, что лучше будет, если половина янычар останется в лагере на случай...
— Если они решат напасть на вас? — Салих-ага покачал головой, потирая ушибленное в бою плечо. — О, Аллах, да пошлет он ума в головы этих безумцев.
— Даже если они одумаются, их ждет казнь. Уж лучше они погибнут в бою. — Проговорил Осман, глядя в небо.
— Нет хуже смерти, чем смерть на виду у всех. Они заслуживают казни на людях, чтобы другие знали, что их ждет, если они пойдут против своего повелителя!
— Ты прав.
Султан обернулся на Ибрагима, что стоял и глядел в небо. Его взгляд будто бы изучал тучи, пытаясь понять в какой момент хлынет дождь, чтобы смыть усталость с лиц янычар и хоть немного остудить их. Вот уже второй месяц шёл поход, а мятежники все никак не показывались. Они боялись, но все же что-то заставляло их идти мелкими шажками вперед. Никто так и не выяснил кто вел мятежников, но все понимали, что они не могли это делать самостоятельно. Набрав полную грудь воздуха, Осман направился к Ибрагиму, приняв возможно не самое правильное, но обдуманное решение.
— Нам стоит объехать лагерь и посмотреть где притаились мятежники! — султан бросил взгляд на коня, что подвел к нему один из янычар, кивнул и ловко вскочил в седло.
— Повелитель, что если... — Ибрагим не успел договорить, потому как его плечо пронзила стрела.
Конь встал на дыбы, отчего Осман чуть не выпал из седла, но лишь крепче перехватил поводья. Его обеспокоенный взгляд уловил взгляд Ибрагима. Тот ловил воздух губами, но старался держаться гордо.
— Ступай к лекарю! Скорее.
— Повелитель, я...
— Это приказ, Ибрагим! — крикнул султан, ударив коня в бока и направил его к Салиху-аге, что уже тоже успел вскочить на коня и высматривал мятежников. — Их бесстрашие их погубит! Готовь лучников, а дальше будет действовать так, как и обговаривали. Где янычары, каких ты отправил к дороге?
— Держитесь ближе к западу. К лесу ведёт тропа, а за ней дорога. Янычары лишь ждут ваших указаний. — Отрапортовал Салих-ага.
— Присмотри за Ибрагимом-пашой! Он может ринуться в бой. — Крикнул Осман, направляя коня галопом к дороге, чтобы успеть.
Он знал, что военные походы не так просты, знал, что его отец – Великий султан Ибрахим Хан никогда бы не поступил так, как это делал Осман. Но тем самым, лишь своим усердием он сумеет победить и положить конец этому мятежу. Бросив янычар на командира, султан лишь показал насколько сильно доверяет ему. И тот это ценил. Все, кто был на поле боя – все были горды за то что дали клятву султану Осману. А он... он был рад, что янычары доверили ему свои жизни.
— Переходим в наступление! — крикнул Осман, как только подъехал ближе к янычарам. — Мятежники пошли в наступление на нас! Нужна ваша помощь! Мы должны обойти их, подойти сзади и нанести уда...
Конь с диким криком повалился на землю. Осман не успел и опомниться. Он был прижат животным, но пытался высвободить ногу, чтобы подняться. Ушибленная рука горела огнем. Султан смотрел на янычар, что молча окружали его, словно стая диких волков, что спустились с гор в поисках пропитания. Что-то подсказывало Осману, что все это не просто так. В голове пробежала мысль, которая не покидала его уже долго лет, и он убедился, что был прав, как только увидел мужчину, что шел к нему.
Уверенной походкой, он подошел к хрипящему коню, блеснул черным ядовитым взглядом, провёл рукой по бороде и достал кинжал. По выражению его лица можно было понять, что так просто он не сдастся. Минутная слабость султана Ибрахима обернулась теперь настоящим кошмаром. Мужчина вознес ладони к небу, шепча молитву, после которой резким движением перерезал артерию коня. Кровь брызнула на лицо Османа, он дернулся, пытаясь высвободить ногу, но не получалось.
— Аллах будет к тебе милосерден, брат мой. — Усмехнулся мужчина, затем наклонился и вытер кинжал о кафтан султана. — Я говорил, что наступит день, когда ты вспомнишь обо мне, и теперь он настал...