12.
Однажды настанет день, когда все будут счастливы. Когда все горести и обиды будут позабыты, наступит самая теплая весна, детский смех будет литься со всех сторон. Бедняки будут счастливо уповать на благосклонность богатых. Тогда же не будет предателей и виновных. Наступит час, когда все склонят головы, подчинятся воле султана, примут его так как приняли султана Ибрахима. Мехмет-паша вершит несправедливость. Люди, что уверяют в его силу идут против своего султана, и это не может не огорчать. Они устраивают мятежи, нападают на тех, кто верит в силу и праведность султана Османа. Все словно забыли о том что так нужно, что все не может быть иначе... Но благодаря неверному паше, многие уверены в том, что их новый повелитель нечестным путём пришел к власти. Осман верил, что людей, которые верят ему, а не паше больше, ведь все знали как он любил своего отца. Чем дольше султан думал об этом, тем сильнее злился. Проходили месяцы, дни... время тянулось бесконечно медленно, а Мехмет-паша так и не соизволил показаться. Лишь изредка новые подавленные мятежи говорили о том, что предатель был где-то поблизости, затуманивая разум простого народа.
— Если вы не в силах найти одного человека, мне вас жаль! Никто из вас не справляется со своими обязанностями! — громкий голос Султана Османа разлетался по коридорам, в то время, как он сам находился в зале, отведенном для Совета. — Мехмет-паша должен понести наказание! И если...
Стук в дверь перебил султана. Глаза Османа налились кровью, он шумно втянул воздух, успокаивая свой пыл и коротко выдал сухое «Да». В зал вошел бей, что должен был никого не впускать в зал Совета. Он глубоко поклонился и спешно, запинаясь, начал:
— Повелитель, Мехмета-пашу поймали и привели во дворец.
— Проси. — Злость и ненависть окутали султана, он сжал руки в кулаки и нахмурился.
Ибрагим напрягся, не сводя взгляда с дверей, когда в них вошел паша, а следом появился крепко держащий предателя за рукав мужчина. Испачканный грязью кафтан, исцарапанное лицо, синяки и кровавые подтеки на его лице говорили о том, что паше досталось сполна. Он дрожал. Что же касалось мужчины, тот поклонился повелителю и заставил Мехмета-пашу опуститься на колени. Тот послушно выполнял все. Казалось, если бы Осман заставил его пройтись босиком по горячим углям или стеклу, он бы не раздумывая исполнил приказ.
— Как твое имя? — спросил Осман, глядя на высокого черноволосого мужчину с блестящей бородой.
Крепкий, моложавый – он должен был быть янычаром, но почему он все еще не стал им? Время идет, силы угасают или он не желает быть ближе к султану? Осман никогда не понимал нежелания людей быть ближе к династии, стать частью империи, биться за жизнь: свою и своего повелителя.
— Я Шахир. Мы с Исмаилом держим лавку на базаре, а когда я узнал, что Мехмет... устроил мятеж, покусился на самое дорогое, что есть в нашей жизни и сбежал. Я не мог спокойно смотреть на это. Но стоило мне узнать, что Исмаил... помогает предателю, я сразу же отправился за ним.
— Это достойно. И где же скрывался Мехмет-паша? — султан не сводил глаз с Шахира.
— Не было одного места. Он словно тень таскался из угла в угол. Он жил в лесу какое-то время, пока янычары не сожгли его дом, потом это был подвал у Исмаила. Мы обустраивали тот подвал, чтобы там микстуры хранить. Но когда нагрянули янычары к Исмаилу, Мехмету удалось сбежать. Он скитался из одного места в другое, пока Исмаил не проболтался мне.
— Проболтался?
— Он сказал, что устал прикрывать предателя, и если повелитель узнает об этом, то не сносить головы и ему. Исмаил очень боялся вас огорчить. Он верен вам, но... не мог не помочь брату.
— Мне кажется, будто ты пытаешься оправдать Исмаила. Но... ты сделал благородное дело. — Сказал Осман, и перевел взгляд на Ибрагима. — Проводи Шахира и отплати ему, столько, сколько попросит, но пусть знает меру.
— Повелитель, — Шахир сделал шаг к султану, покорно опустился на колени и тихо проговорил. — Не смею противиться вашему слову, но... прошу вас, умоляю. Единственная награда для меня – это свобода моей любимой.
Осман взглянул на Совет, затем на Ибрагима и Мехмета-пашу, с которым так долго хотел разобраться. Кивнув на двери совету, он приказал визирю позвать янычар, чтобы те увели молчаливого пашу. Теперь, когда он был в руках Османа, можно было помучить его. Но больше чем наказания Мехмета-паши, султан хотел узнать что же от него хочет Шахир. Если он говорил о любимой... В голове метались мысли и возможно какая-то была правильной, но Осман хотел услышать сам.
— Свобода твоей любимой? — повторил султан, смакуя каждое слово.
— Мы любим друг друга. Она обещала подарить мне сына, и... все было бы именно так, как мы мечтали, но ага не отпускает ее.
— Ага не отпускает? Ты на мой гарем позарился? Как ты смеешь?!
— Повелитель, она не хочет. Она страдает здесь, молю вас. Для вас она покорная рабыня, а для меня богиня, чьи руки я готов целовать.
— Это невозможно. Все девушки – мои рабыни, и я могу выдать их замуж только мужчине из Совета. Помнится, ты не имеешь никакого отношения к Совета. — Осман устало взглянул на Шахира, чья голова была опущена, взгляд был устремлен в пол, а руки покоились на животе. — Как ее имя?
***
Нурбахар и день, и ночь молилась, прося Всевышнего о рождении здорового ребенка. Она прислушивалась к советам лекарей, старалась не перетруждаться и почаще пребывать на свежем воздухе. Что касалось ее соперницы – Айка делала все, чего не следовало. Девушки, которые являлись ее служанками, давно уже выбились из сил и молили Рамлю-султан, чтобы та сказала беременной наложнице поубавить свой пыл. Но валиде была бессильна. Айка носила ребенка султана, а это значило лишь то, что все о чем просила та должно было быть исполнено и чем скорее, тем лучше. Диль-калфа не выходила из покоев Айки, они вечно о чем-то говорили, и как заметила Нурбахар – это очень тревожило Ахмеда-агу. Возможно, он знал что-то от этого и ему становилось не по себе. Может Рамля-султан рассказала ему о той записке, что Нурбахар написала ей, и теперь он следил за наложницей? А если нет, тогда и вовсе ничего не понятно.
Девушка старалась не думать о плохом, о Айке, о смерти матери. Ей было важно сохранить и родить здорового ребенка. Будь то шахзаде или прекрасная девочка, у которой будут глаза султана Османа – это уже счастье. Вот уже несколько месяцев повелитель не видел ее, так же как и она его. Тоска по нему была невыносимой, но Нурбахар знала, что как только родит, султан будет видеть ее чаще. Он будет приходить и любоваться их ребенком. То же ждет и Айку. Это расстраивало, но нужно было смириться. Султан выбрал их двоих, что означало, что в них есть что-то особенное. Он это разглядел, и желал, чтобы у его детей это было. Других объяснений девушка не находила или просто не искала. Нурбахар росла фавориткой, она знала что ее ждет, и то что случилось теперь – было великим счастьем.
Нурбахар стояла в саду, кутаясь в меха и глядя в небо, откуда неспешно и безмятежно падали редкие хлопья снега. Рамля-султан подошла совсем тихо, отчего девушка вздрогнула и поклонилась.
— Прекрасная погода. — Улыбаясь проговорила женщина, глубоко вдыхая свежий воздух.
— Да...
— Ты выглядишь бледной. Может стоит заглянуть к Хатгюль? Мне не нравится, что на щеках твоих нет румянца. Айка-хатун из всех последние соки выпивает, и из тебя тоже?
— О нет, госпожа, — улыбаясь, покачала головой Нурбахар. — Я стараюсь не видеть ее. Она проводит много времени в своих покоях, мы не видимся. Так же, как не видимся с повелителем. Он... ни разу за столько времени не пришел, не узнал, как я себя чувствую. Мне страшно, что мы отдалимся друг от друга.
— Не говори глупостей, Нурбахар-хатун. Все это время повелитель был занят важными делами, но Аллах услышал наши молитвы, и наконец-то предатели будут наказаны. — Женщина вновь глубоко вздохнула и улыбнулась. — Мустафа хотел поиграть в камешки. Если у тебя нет никаких дел, я отправлю его к тебе?
— О, конечно! Я буду безумно рада.
— Прекрасно. Я передам ему. — Она кивнула и медленным шагом отправилась во дворец, бросив напоследок. — Не мерзни, возвращайся в свои покои.
Нурбахар так и сделала. Вернувшись в гарем, она столкнулась с Айкой. Та выглядела совсем не так, какой ее запомнила девушка. Всего несколько месяцев, а из худенькой девушки, она превратилась в полную женщину, но с таким же недовольным и надменным взглядом. Она брала от жизни во дворце все только самое лучшее, но только забыла, что нужно быть достойной. Госпоже нельзя выглядеть безобразно, и наверное, ей никто не говорил об этом. Но... возможно, что потом она будет выглядеть лучше.
Не сказав ни слова, девушки разошлись. Айка была вне себя от злости. Ее соперница, та самая фаворитка, что раздражала одним своим видом, выглядела так же как и раньше. Такая же худая какой была. С таким же взглядом, только лишь бледная, а Айка... ее беременность не щадила. Тело выглядело безобразно, лицо вечно красное, щеки огромные. Девушка вернулась в свои покои, заливаясь слезами.
— Госпожа, что случилось? — обеспокоенная служанка, сразу же поспешила все разузнать и скорее успокоить.
— Ты видела ее? Видела?! — всхлипывая спросила Айка, ударив кулаком по постели. — Она совсем не изменилась, а я...
— Вы прекрасны. Беременность красит всех. А вы не думали о том, что Нурбахар-хатун могла обмануть повелителя? — тихо прошептала служанка, на что Айка нахмурилась.
— Что ты имеешь в виду?
— Я лишь предположила, что она могла обмануть, поэтому так стройна. И я заметила, когда была на кухне... аппетит у нее совсем не как у вас. Она в самом деле лжет.
— А ты права, Мелексима. Ты же права... Об этом нужно рассказать Рамле-султан. Сейчас же напишу ей письмо. Позови Диль-калфу!
Пока Мелексима ходила за калфой, Айка написала короткое послание, что могло заинтересовать валиде. «Госпожа, смею указать вам на ложь в гареме нашего повелителя! Возможно, его обманывают, и я знаю кто. Я бы рассказала вам все в письме, но боюсь, что кто-то может его прочесть до того, как оно окажется в ваших руках» – написала она, свернула трубочкой и перевязала лентой. Мелексима и Диль-калфа вернулись в покои как раз, когда Айка собиралась идти сама к Рамле-султан.
— Нужно быть расторопнее! Держи, передай лично в руки госпоже, поняла?! — грозно сказала девушка, протянув письмо и перевела взгляд на служанку, что все это время стояла рядом. — Мне нужен массаж.
— Я передам сейчас же. — Калфа поклонилась и поспешила к валиде.
Быстрым шагом калфа шла по коридору, когда столкнулась с Ахмедом-агой. Он уже не скрывал своего интереса, догадок и не был таким культурным, как прежде. Не спрашивая ни слова, евнух выхватил из рук Диль-калфы письмо, снял ленту и развернул. Стоило ему прочесть первые пару строк, как он тут же закатил глаза.
— Ахмед-ага, что ты себе позволяешь?! Айка-хатун...
— Она не должна так себя вести! Что это? Не тревожь госпожу по пустякам. Женские склоки в гареме были, есть и будут. И не нужно на них обращать внимание. Иди отсюда.
Он проследил за калфой, разорвал письмо и выдохнул, взывая Аллаха усмирить Айку. Как вдруг услышал громкие шаги в коридоре. Вздрогнув, он спрятал кусочки письма в рукав и не поверил своим глазам. Вот уже столько времени султан не появлялся в гареме. Опустив голову, Ахмет-ага поклонился, но Осман этого будто бы не заметил. Он всем своим видом показывал свое недовольство. Только Ахмет-ага выпрямился, как мимо него пробежала Рамля-султан, которая старалась остановить повелителя. Она громко звала его, но он не отвечал и продолжал идти. Что произошло было безумно интересно, и евнух медленными, но широкими шагами шёл в сторону гарем, где у дверей, что были закрыты, говорили султан и его сестра.
— Она солгала мне! Все ее слова были ложью и после этого, ты хочешь, чтобы я сжалился?! Никто не смеет лгать мне глядя в глаза! — громко говорил Осман.
— Одумайтесь! Девушка всю жизнь прожила на улице, продавала виноград, мечтала только о вас. И когда эта возможность появилась...
— Почему ты ее защищаешь?
— Потому что я знаю какой вы в гневе. Вы еще не умеете с ним справляться. Поймите, эта девушка, как и другие мечтала о вас, но различие в том, что многие родители сами отдавали девушек в гарем, а ее... возможно были против. Только поэтому она солгала.
— Ложь. Она смотрела мне в глаза и лгала – это не прощается.
— Всем дают второй шанс! — из последних сил пыталась спасти Айку женщина. — Я дала Маршалы-паше второй шанс, хоть и знала, что он совершил... предательство по отношению ко мне! Но я дала шанс! А женщина, что носит вашего ребенка разве не заслуживает шанса быть счастливой?
— Мустафа перестал говорить из-за того, что ты дала шанс Маршалы-паше. Седые пряди в твоих волосах появились из-за Маршалы-паши! Ты вернулась в Стамбул, лишь бы сбежать от Маршалы-паши!
— Повелитель, я...
— Рамля-султан, я не хочу быть грубым ни с кем, но я должен знать правду, и хочу, чтобы Айка-хатун сама во всем призналась. — Он шумно выдохнул и провел рукой по лицу.
— Сейчас не лучшее время, повелитель. Поговорите, когда она родит. Я ни в коем случае не перечу вашим словам... не подумайте. Просто... нужно беречь вашего ребенка.
Осман сдался. Он кивнул и бросил взгляд на Ахмеда-агу, что проходил мимо, а затем неторопливо и тихо удалился, не желая появляться в гареме.