Султан Осман

Осман вернулся в покои. Он был разбит. Что-то внутри больно давило, воспоминания одно за другим мелькали перед глазами, но шахзаде старался оставлять ясность ума. Теперь ему нужно было занять место отца, повелителя и завоевателя. Все Османские земли принадлежали ему. Он должен был быть таким же, каким был его отец. Таким же, каким был султан Ибрахим. Люди должны были принять его такого. Но что они скажут после того, как Мехмет-паша оболгал его? Что скажут, если вдруг поверят ему, а не Осману? Это лишь предстояло узнать.
Распахнув двери покоев, он грустно улыбнулся, видя то, как его сестра сидит и наблюдает за тем, как Нурбахар и Мустафа играют в камушки. Он знал, что его фаворитка, девушка, которую выбрал для него сам султан станет прекрасной матерью. Смотря на нее, Осман забывал обо всех горестях, и даже теперь ему становилось немного легче. А она... стоило ей взглянуть в его глаза, как сердце тут же чуяло неладное. Нурбахар видела, как он взволнован, и это также не укрылось от Рамли-султан.
— Осман? – женщина поднялась и прошла к шахзаде, беря его руки в свои. — Что-то с повелителем? Он...
— Его время пришло.
— Нет... – она прикрыла рот рукой, отходя от Османа. — О, Аллах...
Она плакала, не в силах сдержать боль, которую вызвала фраза брата. Осман был подавлен. Его плечи осунулись, на лице виднелась скорбь, но он старался держать себя в руках.
— Нурбахар-хатун, ты можешь вернуться в гарем. Отдохни... – Тихо проговорил он, на что девушка поднялась, поклонилась и ушла.
На душе было тепло, но мысли о том, что случилось ночью, и о султане Ибрахиме не выходили из ее головы. Она шла по коридорам, видя на полу кровавые пятна. Почти повсюду они были, но в крыле, где обитали девушки не было никаких признаков ночного мятежа. Там было спокойно и тихо. Беда обошла гарем стороной. Мятежники хотели дойти до шахзаде, и сделали это. Возможно, никто в гареме и не знал о ночных гостях, никто не знал о битве, о смерти повелителя... Ночной кошмар не рассеивался. Чем больше девушка думала, тем страшнее ей становилось. Пройдя по длинному коридору к дверям, за которыми находились наложницы шахзаде, Нурбахар заметила лежащую на полу фигуру. Свечи в том месте не горели, от того девушка не видела, кто именно лежал там, но от того, как неприятно внутри все сжалось, девушка остановилась. Ей нужно было время, чтобы осознать, присмотреться и убедиться в том, что это лишь воображение. Оно играло злую шутку. Нурбахар прекрасно помнила, какой платок носила ее мать. Дар от повелителя Ибрахима. И теперь этот же платок лежал на ледяном полу рядом с телом Гульгюн.
— Мама? – тихо позвала ее Нурбахар, делая шаг к телу, и надеясь, что это не правда, что ей все показалось, после бессонной ночи.
Но чем ближе она подходила, тем сильнее убеждалась в том, что все на самом деле. Пелена слез не давала девушке рассмотреть тело матери. В груди непрерывно покалывало, воздуха становилось все меньше. Девушка шагнула вперед, наступая на подол своего халата. Громкий треск рвущейся материи и всхлип эхом ударился о стены дворца. Нурбахар упала рядом с матерью, случайно касаясь ее холодной руки. Крик застрял в горле. Слезы ручьями лились по ее щекам. Осознание никаких не приходило. Девушка подползла на коленях ближе к матери, дрожащей рукой, касаясь ее лица. Гульгюн не реагировала. Ее глаза были прикрыты, губы потеряли свой здоровый, естественный цвет.
— Мама? Открой глаза... ты не можешь меня оставить... – шептала Нурбахар, хватая женщину за плечи и пытаясь встряхнуть.
Гульгюн молчала, не отзывалась, никак не реагировала на плач дочери. И чем дольше девушка пыталась привести мать в чувства, тем громче становились ее крики. Холод, исходящий от тела женщины был не похожим ни на что. Нурбахар не могла сравнить его ни с чем. Сердце разбивалось на части и каждую трещину заполняла пустота. Крик был наполнен болью и отчаянием. Каждая слеза напитана скорбью.
Совсем скоро на крики прибежал Ахмед-ага, а за ним и Диль-калфа. Девушки из гарема столпились в дверях, глядя на то, как плачущую, кричащую Нурбахар пытаются увести от матери.
— Аллах накажет того, кто это сделал! Да покарает он! — кричала девушка, пытаясь вырваться из рук Ахмеда-аги, и вновь оказаться рядом с матерью. — Не будет покоя душе того, кто сделал это! Не будет покоя! Покарает... Да испытает тот всю мою боль, которую я сейчас чувствую! Покарает... Никто не останется безнаказанным!
Нурбахар кричала, заливаясь слезами. Девушки из гарема пытались ее успокоить. Все знали, какие у неё были отношения с Гульгюн. Видели, как сильно мать желала дочери добра, как оберегала от всего. Возможно, каждая девушка в гареме доверяла свои секреты калфе. Она могла поддержать, напугать, осудить и простить. Теперь, когда её не стало, тишина наступила в гареме. Плачь и слезы Нурбахар не утихали. Все вокруг напоминало о матери, о детстве и том, что все закончилось.

***

У Османа не было времени на скорбь. После ночного происшествия ему нужно было созвать Совет, чтобы распорядиться о дальнейшем наказании мятежников, что остались живы. Казнь – это меньшее что можно было сотворить. Все они поддались воле Мехмета-паши. Слушали его речи, поверили в то, что шахзаде желает смерти повелителя и не раздумывая пошли напролом. В голове никак не утихали слова: «Мы не виноваты! Мы лишь хотели защитить своего повелителя!». Были ли эти слова правдивы? Скорее нет. Но Осман мучился от мысли, что теперь все будут думать, что это он убил своего отца. Это ли не позор? Что скажет народ? Что скажут люди, которые на протяжении стольких лет служили ему, радовались его подвигам, сочувствовали его утратам. «Наш народ – слишком глуп, чтобы принимать решения самостоятельно. Ты будешь указывать им что делать, и они не посмеют сказать что-то против. Не посмеют осудить или корить тебя, потому что глупы. Если повелитель скажет, что наступила зима, в самый жаркий день лета, значит так оно и есть. Ни у кого нет своего мнения, есть только воля Всевышнего и султан, исполняющий Его волю!» – говорил отец, и только теперь Осман понимал значение всех тех слов и клятв, которые упоминал султан Ибрахим. Сложно было осознавать, что от повелителя больше нет. И чем глубже шахзаде погружался в свои мысли, тем сильнее тоска окутывала его.
— Осман? — Рамля-султан появилась в покоях шахзаде. — Я бы не побеспокоила тебя без надобности, но... Паши созывают Совет, янычары собрались – все твердят, что время твоего правления пришло. Нет время для скорби...
— Ибрагим-паша сказал, что Мехмет-паша сбежал.
— Трусливый пес! Как только его найдут... он ответит за все. Он столько лет служил повелителю, но кто знает... Кто знает сколько плохого он сделал? Если Мехмет-паша был приближенным в городе, то... что если это только начало? Что если он сбежал, но скоро...
— Рамля, я не хочу, чтобы ты вмешивалась в эти дела. За тобой я закрепляю право следить за гаремом. Все обязанности валиде возлагаю на тебя.
— Для меня честь, повелитель... — Рамля-султан поклонилась и неторопливо покинула покои султана Ибрахима.
Осман не мог принять новый титул. В голове все никак не укладывалась мысль о том, что отца больше нет. Но как бы сильно сердце не щемило, как бы не болела душа, он знал, что нельзя оставлять город без султана. Кто знает, что еще могут сделать простые люди? Если у них хватило смелости напасть ночью на дворец, то на что они готовы при свете дня? Если Мехмет-паша вернется с целой армией истинных. Что если все закончится так и не успев начаться?
«Сомнение рождает страх. Страх поражает здравый смысл. Тот султан чей разум поражен страхом приведет нашу Великую Османскую империю к гибели. Не взрастут новые города, не родятся новые поколения... не придет в этот мир весна. Не одарит солнце теплом своим, ветер не будет ласкать наших тел. Все придет в упадок и виной этому будет лишь разум султана, что боится принять жизнь такой, какой она есть. – Говорил султан, когда они с Османом в очередной раз проводили время вместе. — Когда умер мой отец – султан Селим, я испугался... если бы ты только знал, как трепетало сердце в моей груди, когда пришла весть о его кончине. Я боялся, но не показывал вида. А боялся я только потому что отец никогда не говорил со мной о правлении... до последнего вздоха, он верил, что ему станет лучше и он продолжит свое Великое дело. Мужчина не должен испытывать страх. Он должен здраво мыслить, даже в то время, когда кажется, что все вокруг рушится. Пока ты жив, пока ты твердо стоишь на земле – ты можешь изменить все. Если тебе кажется, что что-то рушится, просто скажи себе, что так и надо. Одно рушится, чтобы строилось что-то другое. Люди умирают, но где-то в это же время рождается новая жизнь. Не дай страху поработить тебя».
Осман не понимал слов отца раньше, но теперь... каждый разговор, который когда-то был между ними всплывал в памяти. Тогда он не понимал, как важны слова повелителя, но со временем пришло осознание. Пройдет совсем немного времени и все будут преклонять головы перед Османом. Если только ночной мятеж не дал повод и остальным усомниться в силе шахзаде. Набрав полную грудь воздуха, Осман поднялся и устремил взгляд на кафтан, что лежал на постели, затем на тюрбан и выдохнул. Ему нечего бояться. Отец научил его всему, что умел сам.
Облачившись в роскошные одежды, он вышел из покоев, бросив взгляд на склонивших головы янычар. Он твердым размеренным шагом шел по коридору прямиком во двор, где был созван совет. Чем ближе Осман подходил к дверям, что должны были открыть ему путь к трону, тем сильнее билось сердце.
— Султан Осман Хан Хазретлери! — огласили всему дворы приближенных, и двери пред новым султаном открыли.
Яркий солнечный свет озарило серьезное лицо Османа. Его холодный взгляд упал на янычар, затем на пашей и всех кто склонил голову пред ним. Эта картина завораживала и придавала уверенности и сил. Все, кто склонил голову – поддерживали султана. Каждый это делал осознанно и каждый надеялся на то, что их повелитель будет лучшим. Осман верил в то, что у него все получится. Знал и надеялся. Пройдя к трону, он еще раз окинул всех взглядом и занял свое место.
«Сам Аллах будет наблюдать за тобой в день, когда ты придешь к власти. Он будет оберегать тебя, если ты почитаешь Его. Не думай о том, что может случиться в час, когда меня не станет, думай о Всевышнем. Мысли о Нем успокоят твои страхи, ведь Всевышний дарит нам только радость и улыбки на наших лицах. Возрадуйся, когда настанет этот день. Возрадуйся и помни, что я смотрю на тебя, стоя рядом с Аллахом. Твой день настанет, и озарит солнце все земли, которыми владеет Османская империя! Час, когда весь мир преклонит голову пред тобой, помни о том, что Аллах подарил тебе эту жизнь. Помни и благодари!».
Все склонили головы, целовали подол кафтана и молились о светлом будущем, которое подарит им султан Осман. Он с гордостью восседал на троне отца, смотря на всех и понимая, что теперь он не сможет позволить себе слабости.
— Ибрагим-паша, — сказал Осман, глядя на то, как оживился Совет. — Я назначаю тебя главным визирем. Отныне все дела, которыми занимался Мехмет-паша – переходят в твои руки! Я надеюсь, что на тебя можно положиться, Ибрагим.
— Повелитель... — паша растерялся лишь на мгновение, но быстро взял себя в руки, поклонился и взглянул на Османа. — Клянусь своей жизнью, что не посмею вас разочаровать! Я клянусь перед всеми и перед Всевышним! Ослепнут глаза осудившего вас, да отсохнет язык оболгавшего вас, да падет голова с плеч покусившегося на вас! Клянусь, что не разочарую вас и буду служить вам до последнего вздоха! Да пошлет Аллах смерть мне, если я вас разочарую!
Осман кивнул, ещё раз прокручивая в голове слова, сказанные Ибрагимом. Отец был прав, раз рассмотрел в нем, в этом молодом мальчишке потенциал. Но возможно Осман мог поторопиться, назначив его главным визирем. Иногда даже паша может выдать глупую мысль. Паша, который на протяжении долгих лет служил отцу, а Ибрагим... казалось, что он только недавно покинул своих родных. Но его поступок... он спас жизнь шахзаде, теперь уже султану, и этот поступок не мог остаться незамеченным.
— Разыщите Мехмета-пашу, из-под земли достаньте, но он должен пасть к моим ногам! — громко говорил Осман, в то время, как Совет стоял, склонов головы и никто не смел и слова вставить. — Он не мог так быстро покинуть Стамбул. Такая крыса, как он прячется где-то в городе, я в этом уверен.
«Этот день, отец, полон скорби и гордости. Я – султан Осман Хан, горжусь тобой, твоими деяниями и твоей властью. Однажды ты сказал, что твоя власть – это тяжкая ноша, которая однажды ляжет на мои плечи. Сегодня я с гордостью принял ее, зная, что ты стоишь рядом с Аллахом и смотришь на меня. Пусть будет крепок твой сон, пусть душа возрадуется. Аминь» – молился султан, будучи в своих покоях в полном одиночестве.