Глава 2. Экспертиза как оружие: фабрика судебных дел
Мы привыкли думать о репрессиях в категориях грубой силы. В нашем воображении возникают образы черных воронков, гулких шагов в ночном коридоре, лязга тюремных затворов. Но современная тирания предпочитает иной инструментарий. Она носит не сапоги, а деловой костюм. Ее оружие — не винтовка, а авторучка. Ее главный каземат — не подвал на Лубянке, а папка с делом на столе судьи. Самые разрушительные приговоры сегодня выносятся не под покровом ночи, а при свете дня, в зале суда, под маской законности и с печатью научной обоснованности. Представьте себе конвейер, огромный, бездушный, работающий в три смены. На одном его конце на ленту поступает «сырье»: неугодная религиозная группа, слишком популярная книга, независимый проповедник, да и просто любой человек, чья система ценностей отличается от предписанной. А на другом конце с ленты сходит готовый, упакованный «продукт»: обвинительное заключение по статье «экстремизм», решение суда о ликвидации целой организации, тюремный срок за чтение священных текстов. Этот конвейер не вымысел. Он существует, и его цеха разбросаны по всей стране, от Калининграда до Хабаровска. Он работает без сбоев, методично перемалывая человеческие судьбы и превращая их в статистику «борьбы с угрозами национальной безопасности».
Сердцем этого конвейера, его главным и самым сложным станком, является узел, который мы назовем «цехом экспертных заключений». Именно здесь происходит ключевое таинство превращения инакомыслия в преступление. Именно здесь беззаконие облачается в мантию научности. В этом цехе экспертиза давно перестала быть инструментом поиска истины. Она превратилась в свою противоположность — в инструмент обоснования заранее принятого обвинительного решения. Ее задача — не проанализировать факты, а подогнать их под нужную статью Уголовного кодекса. Она не отвечает на вопрос «виновен ли?», она штампует ответ:
«виновен, потому что...». И дальше следует набор наукообразных терминов, призванных парализовать волю судьи и создать у общества иллюзию справедливости происходящего.
Технологический процесс на этой фабрике отлажен до мелочей, он стандартизирован и легко воспроизводится в любом регионе. Начинается все с «заказа». Сигнал может поступить от регионального филиала РАЦИРС — сети, выстроенной Александром Дворкиным и описанной в предыдущей главе.
Далее следует «подбор инструмента». На сцену выходят «эксперты». В подавляющем большинстве случаев это не признанные в научном мире специалисты, а «карманные» эксперты из той же сети Дворкина или просто лояльные власти сотрудники провинциальных вузов, часто не имеющие ни малейшей квалификации в той области, по которой им предстоит дать заключение. Математики становятся лингвистами, историки Средневековья — специалистами по новым религиозным движениям, преподаватели физкультуры — психологами. Главный критерий отбора — не компетентность, а лояльность и готовность подписать нужный документ. Третий этап — «производство». Это написание самого «экспертного» заключения.
Тексты этих документов часто похожи друг на друга как две капли воды, словно написаны под копирку по единому шаблону. В них обязательно используется специфический псевдонаучный вокабуляр, созданный и внедренный школой Дворкина: «деструктивный культ», «тоталитарная секта», «контроль сознания», «психологическое манипулирование». Утверждение об истинности своей веры, являющееся основой любой религии, трактуется как «разжигание розни» и «пропаганда исключительности». Медитация или эмоциональная молитва превращаются в «причинение вреда психическому здоровью путем введения в трансовые состояния».
И наконец, финальный этап — «контроль качества», который на самом деле является актом формальной легализации продукта. Следователь принимает такое заключение как главный козырь обвинения. Прокурор строит на нем всю свою речь. А суд, сталкиваясь с документом, скрепленным печатями и подписями «экспертов», чаще всего не решается ставить его под сомнение. Любые альтернативные экспертизы, представленные защитой, даже если они выполнены академиками и всемирно признанными учеными, как правило, игнорируются или отметаются под формальными предлогами. Конвейер завершил свой цикл. «Готовый продукт» отправляется в архив судебных решений, а «отработанное сырье» — в колонию.
Цех №1: Тестовый запуск конвейера. Дело «Бхагавад-гиты»
Любой сложный механизм перед запуском в серийное производство проходит обкатку. Для фабрики судебных дел таким испытательным полигоном, тестовым запуском конвейера стал томский процесс 2011 года. В предыдущей главе мы уже касались этого дела как яркого симптома болезни, поразившей российскую правовую систему. Теперь же нам предстоит рассмотреть его с иной, технологической точки зрения. Это была не просто юридическая ошибка или глупость провинциальных силовиков. Это была тщательно спланированная и скоординированная операция, пробный шар, призванный проверить, способна ли система «переварить» и объявить экстремистским не маргинальную листовку неонацистов, а всемирно известный памятник духовной культуры, священный для сотен миллионов людей. И хотя формально тест закончился провалом, его организаторы получили бесценный опыт, который лег в основу всех последующих, куда более «успешных» кампаний.
Напомним фабулу. В июне 2011 года прокуратура Томска, действуя по поручению местного управления ФСБ, подала в суд иск с требованием признать экстремистским материалом книгу «Бхагавад-гита как она есть». Объектом атаки стала не сама древняя «Гита», а ее самый популярный в мире перевод с комментариями, выполненный основателем Международного общества сознания Кришны (ИСККОН) А.Ч. Бхактиведантой Свами Прабхупадой. Главным и, по сути, единственным «доказательством» обвинения служило экспертное заключение, подготовленное комиссией из трех сотрудников Томского государственного университета (ТГУ). Именно анатомия этой первой, пилотной экспертизы представляет для нас наибольший интерес. Она — эталонный образец псевдонаучного продукта, созданного по лекалам дворкинской школы.
Во-первых, сам состав «экспертной» группы. В нее вошли профессор кафедры общей и педагогической психологии, доцент кафедры философии и заведующий кафедрой романских языков. Ни один из них не был ни индологом, ни санскритологом, ни специалистом по философии индуизма. Их совокупная компетенция в вопросе, по которому они должны были вынести вердикт, была равна нулю. Это классический прием фабрики: для вынесения приговора привлекаются люди с научными званиями, но из совершенно других областей, чьи регалии должны произвести впечатление на суд, а некомпетентность гарантирует послушное подписание нужных выводов.
Во-вторых, содержание самого заключения. Это был шедевр демагогии и подмены понятий. Эксперты из ТГУ, не моргнув глазом, трактовали философские и теологические положения индуизма как призывы к насилию и унижению. Например, тезис из комментариев Прабхупады о том, что преданное служение Богу (бхакти-йога) является высшим путем, в то время как другие пути (например, кармическая деятельность ради плодов) менее совершенны, был интерпретирован как «пропаганда неполноценности» и «унижение достоинства» последователей других верований и атеистов. Критика материалистического образа жизни, распространенная во многих религиях, была названа «формированием негативного образа» социальной группы «люди, не являющиеся кришнаитами». Упоминание в тексте о битвах, описанных в древнем эпосе «Махабхарата», частью которого является «Гита», было вырвано из контекста и представлено как призыв к насилию. И, что самое важное, заключение было пропитано специфической «антисектантской» лексикой: эксперты постоянно указывали на
«сектантский» характер учения, на то, что ИСККОН «не является традиционным индуизмом». Это был явный маркер, указывающий на источник их «вдохновения» — методички и публикации из сети РАЦИРС.
Кульминацией и одновременно крахом этой экспертизы стал допрос ее авторов в зале суда. Это была редкая и поучительная сцена, которая в последующих, более отлаженных процессах уже не повторялась. Под градом точных и профессиональных вопросов со стороны защиты, которую представляли квалифицированные юристы и ученые-индологи, наукообразная спесь с «экспертов» слетела мгновенно. Они начали путаться в показаниях, признаваться, что не владеют санскритом, что не изучали первоисточники, что их выводы носили предположительный характер. В конце концов, загнанные в угол, они совершили немыслимое — публично, под протокол, фактически отказались от своих выводов, признав заключение «несостоятельным и ненаучным». Это был полный провал. Главный станок фабрики дал сбой на первом же испытании. Суд, оказавшийся в абсурдной ситуации, был вынужден назначить повторную экспертизу, теперь уже в Кемеровском университете, специалисты которого, к слову, также не смогли прийти к единому мнению и выдать обвинительное заключение.
И вот здесь на авансцену вышла тень, которая незримо присутствовала в этом деле с самого начала. Тень человека, чье имя для посвященных давно стало синонимом религиозной нетерпимости. Александр Дворкин. Хотя он не был формальным участником процесса, его тень незримо присутствовала в нем с самого начала. Дворкин развернул бурную деятельность в СМИ, выступая главным публичным защитником и легитиматором томского судилища. Он давал многочисленные интервью, в которых полностью поддерживал позицию обвинения.
«Претензии к книге „Бхагавад-гита как она есть" совершенно обоснованны, — вещал он. — Основные претензии предъявляются не к самому тексту, а к комментариям Шрилы Прабхупады, которые носят откровенно человеконенавистнический и оскорбляющий характер». Этот голос, звучавший из Москвы, придавал провинциальному фарсу вес столичной экспертизы и государственной важности. Дворкин, занимавший на тот момент пост председателя Экспертного совета по проведению государственной религиоведческой экспертизы при Министерстве юстиции, фактически давал индульгенцию на правовой беспредел.
Более того, как показало последующее расследование, проведенное ученым Николаем Карпицким, медийная атака на книгу началась скоординированно и заблаговременно. Еще до начала судебного процесса соратник Дворкина по РАЦИРС, печально известный антикультист Максим Степаненко, начал рассылать по СМИ пресс-релизы, в которых, ссылаясь на якобы имеющуюся у него экспертизу (ту самую, которая еще не была представлена даже суду), обвинял кришнаитов в экстремизме. Это доказывает, что томский процесс не был спонтанной инициативой. Это была спланированная акция, где роли были заранее распределены: местные силовики инициируют дело, «карманные» эксперты готовят «обоснование», а федеральный центр в лице Дворкина обеспечивает идеологическое и медийное прикрытие.
Почему же, несмотря на такую подготовку, конвейер дал сбой? Главной причиной стал фактор, который организаторы не учли, — мощнейший международный резонанс. Они атаковали не маленькую, беззащитную общину, а текст, священный для миллиардной Индии, стратегического партнера России. Когда новость о суде дошла до Дели, разразилась буря. Индийский парламент прерывал свою работу, требуя от правительства немедленно вмешаться. Возмущенные граждане выходили на демонстрации, на которых жгли российские флаги. Глава МИД Индии назвал происходящее «абсурдом». Российская дипломатия оказалась в унизительном положении, послу и МИДу пришлось неуклюже оправдываться и называть инициаторов процесса «сумасшедшими». Даже системный уполномоченный по правам человека в РФ Владимир Лукин назвал процесс «неприемлемым». Под таким давлением судебная система, обычно глухая к доводам разума, дрогнула и не решилась выносить обвинительный приговор. 28 декабря 2011 года суд первой инстанции отказал в иске, а 21 марта 2012 года областной суд подтвердил это решение.
Победа? Да, но пиррова. Для общества и для кришнаитов это была победа здравого смысла. Но для технологов фабрики это был ценнейший урок. Да, он дал сбой из-за внешнего вмешательства, но сама цепочка — донос, заказная «экспертиза», послушная прокуратура, готовая идти в суд с любым абсурдом, — доказала свою жизнеспособность. Общество, за исключением горстки правозащитников и ученых, осталось безучастным. А значит, можно было продолжать.
Они сделали два главных вывода. Во-первых, система уязвима к внешнему давлению, когда в качестве мишени выбирается слишком «статусная» цель с мощным международным лобби. Во-вторых, и это главный вывод, сам механизм, сама технологическая цепочка «донос ФСБ → заказная экспертиза → послушная прокуратура» доказала свою принципиальную работоспособность. Она дала сбой на последнем этапе, в суде, но лишь из-за чрезвычайных обстоятельств. Нужно было лишь усовершенствовать технологию и правильно выбирать цели. Необходимо было, во-первых, готовить экспертизы более тщательно, чтобы они не разваливались при первом же допросе в суде. А во-вторых, выбирать в качестве жертв тех, за кого не вступится ни парламент Индии, ни Госдепартамент США. Тех, кто был непопулярен в обществе и не имел за спиной мощных заступников. Уроки были извлечены. Усвоив ценные уроки и успешно завершив тестовый режим, фабрика была готова к масштабированию — переходу на серийное производство. Для успешной реализации этих планов требовалось укрепить позиции внутри государственной машины.
Цех №2: Массовое производство. Ликвидация Свидетелей Иеговы
Если томский процесс над «Бхагавад-гитой» был тестовым запуском конвейера, то кампания по ликвидации Свидетелей Иеговы стала его триумфом — переходом к полномасштабному, серийному производству врагов народа. Здесь уроки, извлеченные из первого провала, были учтены и применены с безжалостной эффективностью. Мишень была выбрана идеально. Свидетели Иеговы представляли собой «идеальную жертву» для отладки репрессивной машины. Во-первых, это была крупная, централизованная организация с тысячами последователей по всей стране, что позволяло отчитываться о борьбе с «массовой угрозой». Во-вторых, их вероучение, основанное на пацифизме, включало в себя практики, крайне непопулярные в милитаризованном российском обществе: категорический отказ от службы в армии и запрет на переливание крови. Это делало их легкой мишенью для пропаганды, изображавшей их как асоциальных элементов, подрывающих устои государства и ставящих под угрозу жизнь людей. В-третьих, в отличие от индуистов, у них не было за спиной мощного государственного заступника, способного вызвать дипломатический кризис. Они были практически беззащитны перед лицом государственной машины.
Именно на них было решено опробовать главное оружие массового поражения, усовершенствованную модель «экспертного заключения», устойчивую к критике в суде. Ключевой фигурой в этом процессе, главным «инженером» цеха массового производства, стал Александр Дворкин, который использовал своих людей в суде для предоставления экспертиз через московский «Центр социокультурных экспертиз». Эта система представляла собой воплощение всей порочности и псевдонаучности, где заключения, написанные как под копирку, легли в основу судебных решений по всей России, от запрета брошюр и сайтов до полной ликвидации юридических лиц. Давайте вскроем методологию этих экспертиз, этот черный ящик, превращающий Библию в экстремистский текст. Они — эталон манипуляции, основанный на нескольких простых, но чрезвычайно эффективных приемах. Первый и главный прием — криминализация утверждения об исключительности. Это гениальная в своей абсурдности находка. Любая авраамическая религия — христианство, ислам, иудаизм — по своей сути эксклюзивистская. Каждая из них утверждает, что именно ее путь ведет к спасению, а другие пути либо ошибочны, либо менее совершенны. Это альфа и омега теологии. Эти экспертизы и следующая за ними судебная система объявили этот фундаментальный принцип религиозной веры... признаком экстремизма. В них, которые легли в основу решения Верховного суда, черным по белому было написано, что Свидетели Иеговы «пропагандируют превосходство своей религии», поскольку утверждают, что их учение является истинным. «То, что Свидетели Иеговы считают свою веру истинной, было представлено как доказательство их превосходства над другими и, следовательно, как экстремизм». Этот тезис — ядерная бомба под всем зданием свободы совести. Следуя этой логике, можно запретить любую религию. Православный, говорящий «вне Церкви нет спасения», — экстремист. Мусульманин, утверждающий, что Коран — последнее и истинное откровение Бога, — экстремист. Любой верующий, убежденный в правоте своей веры, автоматически становится преступником.
Второй прием — превращение богословской полемики в разжигание розни. В литературе Свидетелей Иеговы, как и в трудах многих других конфессий, содержится критика догматов других религий. Например, они не принимают догмат о Троице, считая его небиблейским. В этих экспертизах эта чисто теологическая дискуссия, ведущаяся столетиями, была представлена как «унижение человеческого достоинства» последователей православия и «возбуждение религиозной розни». Критика религиозной доктрины была приравнена к нападкам на людей. Это все равно что объявить физика, критикующего теорию струн, виновным в разжигании ненависти к ее сторонникам.
Третий прием — трактовка религиозных предписаний как подрыва устоев. Пацифистская позиция Свидетелей Иеговы и их отказ от военной службы по соображениям совести (к слову, право на альтернативную гражданскую службу гарантировано Конституцией РФ) были представлены как «подрыв основ конституционного строя» и «побуждение к отказу от исполнения гражданских обязанностей». Их отказ от переливания крови на основании библейских текстов был расценен не как реализация права пациента на отказ от медицинского вмешательства, а как «создание угрозы жизни и здоровью граждан».
Вооруженный этой примитивной, но эффективной методологией, конвейер заработал на полную мощность. Десятки экспертиз Дворкина и его людей, штампуемых в Москве, рассылались по регионам, где становились основанием для местных судов, запрещающих одну за другой брошюры, журналы и сайты Свидетелей Иеговы. К 2017 году был накоплен достаточный «экспертный» и судебный массив, чтобы перейти к финальному акту — полной ликвидации всей организации. Кульминация наступила 20 апреля 2017 года. В этот день Верховный суд Российской Федерации, рассмотрев иск Министерства юстиции, вынес решение о признании «Управленческого центра Свидетелей Иеговы в России» и всех его 395 региональных филиалов экстремистскими организациями, запрете их деятельности и конфискации всего имущества в пользу государства. Заседание суда было чистым фарсом. Судьи полностью проигнорировали все доводы защиты. Они проигнорировали заключения десятков настоящих ученых-религиоведов, которые доказывали абсурдность обвинений. Они целиком и полностью положились на те самые заключения людей Дворкина и других аффилированных с РАЦИРС «экспертов», которые им представило Министерство юстиции. Машина сработала безупречно. Сотни тысяч мирных граждан в одночасье были объявлены в своей стране вне закона. Начались массовые обыски, аресты и уголовные дела, которые продолжаются по сей день.
И вот здесь история делает круг и возвращается к вопросу о легитимности. Вся эта гигантская репрессивная кампания, затронувшая сотни тысяч человек, была построена на фундаменте из псевдонаучных, предвзятых экспертиз. И окончательный, сокрушительный приговор этой «фабрике» был вынесен на международном уровне. 7 июня 2022 года Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ), рассмотрев жалобы Свидетелей Иеговы, вынес разгромное решение. Это уже не мнение правозащитников или оппозиционных журналистов. Это вердикт высшей европейской судебной инстанции, обязательный для России на момент его вынесения.
ЕСПЧ в своем решении буквально уничтожил всю конструкцию обвинений. Суд прямо указал, что российское определение «экстремизма» является «чрезмерно широким» и «было неправильно использовано для преследования верующих». ЕСПЧ постановил, что российские власти нарушили базовые права человека, гарантированные Европейской конвенцией: право на свободу мысли, совести и религии (статья 9), право на свободу выражения мнения (статья 10) и право на свободу собраний и объединений (статья 11). Суд потребовал от России прекратить уголовное преследование Свидетелей Иеговы, освободить всех заключенных и вернуть конфискованное имущество или выплатить компенсацию.
Этот вердикт — юридическое доказательство того, что вся кампания против Свидетелей Иеговы была не борьбой с реальным экстремизмом, а актом религиозной дискриминации, основанным на сфальсифицированных «доказательствах». Он подтвердил, что «фабрика судебных дел» производит не правосудие, а беззаконие, упакованное в юридическую форму. Цех массового производства доказал свою чудовищную эффективность, но его продукция, как оказалось, не выдерживает проверки на соответствие даже базовым стандартам права и здравого смысла. Однако, пока международные суды выносили свои вердикты, фабрика уже открывала новый, еще более изощренный производственный цех.
Цех №3: Психологическое оружие. Дело «Церкви Благодать»
По мере того как технология признания «экстремистами» оттачивалась и ставилась на поток, у фабрики судебных дел возникла потребность в диверсификации. Ярлык «экстремизм»
был эффективен, но не универсален. Он плохо подходил для преследования тех групп, в чьих текстах и проповедях при всем желании было трудно найти «пропаганду исключительности» или «разжигание розни». Нужен был новый инструмент, новое оружие, способное поражать иные цели. И такое оружие было найдено. Им стало обвинение в «причинении вреда здоровью». Этот новый фронт был открыт против обширной и разнообразной группы верующих — пятидесятнических и харизматических церквей.
Их уязвимость заключалась не в текстах, а в практиках. Экспрессивные формы богослужения, характерные для этих движений, — громкая, эмоциональная молитва, возложение рук, и, самое главное, «говорение на иных языках» (глоссолалия) — для неподготовленного взгляда выглядят странно, пугающе, даже дико. Эти практики легко представить публике и, что важнее, суду как нечто опасное, как форму агрессивного психологического воздействия, разрушающего психику человека. Так родилась новая технология: криминализация самого религиозного опыта. Эмоциональный или духовный подъем, который верующий испытывает во время молитвы, был переведен на язык Уголовного кодекса и превращен в «тяжкий вред здоровью».
Эталонным примером работы этого нового цеха стало дело «Церкви христиан веры евангельской "Благодать"» в Хабаровске. В 2011 году, практически одновременно с процессом над «Бхагавад-гитой» в Томске, Хабаровский краевой суд удовлетворил иск прокурора и ликвидировал эту религиозную организацию. Но на этот раз обвинение было сформулировано иначе. Церковь запретили не за «экстремизм», а за то, что ее деятельность «сопряжена с причинением вреда здоровью граждан».
Давайте проведем тщательный анализ экспертизы, которая легла в основу этого приговора. Это была комплексная судебно-медицинская психолого-психиатрическая экспертиза. Механика подмены здесь была доведена до совершенства.
На входе, в качестве «сырья», экспертам были предоставлены описания религиозных практик церкви, полученные в ходе прокурорской проверки: «громкая коллективная молитва, приводящая к разговору на „иных языках"», «ритуалы сошествия Святого Духа», «обряды возложения рук пастором на прихожан». Для верующих-пятидесятников это — таинства, глубочайшие духовные переживания, свидетельства Божьего присутствия.
На выходе, в заключении экспертов, эти же самые практики были описаны совершенно иным, медицинским языком. Это была «научная» интерпретация, превращавшая таинство в патологию. Громкая молитва и глоссолалия были названы «методиками психологического воздействия», содержащими «элементы внушения, самовнушения и психологического манипулирования». Состояние религиозного экстаза было определено как «введение в измененное (трансовое) состояние сознания».
Эксперты установили, что систематическое применение определённых «методик» в деятельности религиозного объединения наносит серьёзный вред психике человека, что выражается в развитии расстройства адаптации с элементами смешанной тревожной и депрессивной реакции. Этот медицинский диагноз, согласно нормативным актам, был квалифицирован как причинение тяжкого вреда здоровью, что подпадает под состав преступления, предусмотренного статьёй 239 Уголовного кодекса РФ, которая устанавливает ответственность за создание религиозного объединения, деятельность которого связана с насилием над гражданами или иным причинением вреда их здоровью. Таким образом, выстраивалась логически последовательная манипулятивная цепочка: религиозный опыт, включающий такие практики, как молитва или глоссолалия, интерпретировался через призму психиатрических терминов, таких как «трансовое состояние» или «внушение». Далее этому состоянию приписывался конкретный медицинский диагноз — «расстройство адаптации». На основании этого диагноза следовал юридический вывод о причинении тяжкого вреда здоровью, что в конечном итоге приводило к ликвидации организации и возбуждению уголовных дел. Эта последовательность действий обеспечивала безупречное обоснование для правовых мер, связывая религиозные практики с юридическими последствиями через медицинскую и психиатрическую аргументацию.
Логика этой подмены поистине дьявольская. Ведь при желании любой сильный эмоциональный опыт можно описать в терминах «измененного состояния сознания». Чувство катарсиса, которое испытывает зритель в оперном театре, слушая великую арию. Экстаз футбольного болельщика на стадионе, когда его команда забивает гол. Состояние «потока», в которое входит спортсмен или ученый. Все это — измененные состояния сознания. Фабрика Дворкина научилась превращать этот научный факт в юридическое обвинение. Это универсальный ключ, отмычка, которой можно вскрыть любую дверь. Сегодня они применяют ее к пятидесятникам, а завтра могут применить к спортивным фанатам, к рок-музыкантам, к кому угодно, чья деятельность вызывает сильные эмоции, которые можно объявить «вредными для здоровья».
Показательно сравнить российский опыт с аналогичными попытками в соседних странах. В Казахстане было инициировано очень похожее дело против пастора церкви «Благодать» Бахтжана Кашкумбаева. Обвинения строились по той же схеме: причинение вреда здоровью через гипноз и даже использование напитков с галлюциногенами. Однако дело развалилось. Прокуратура была вынуждена отказаться от обвинений, в том числе потому, что в материалах дела отсутствовала качественная религиоведческая экспертиза, а другие доказательства были явно сфальсифицированы. Это показывает, что именно российская «фабрика», благодаря выстроенной Дворкиным системе подготовки «карманных» экспертов и их тесной связке с силовиками, оказалась наиболее «успешной» и смогла поставить производство таких дел на поток.
Три дела, три цеха, три производственные линии. На первый взгляд, они разные. В одном случае под удар попал древний священный текст, в другом — целая религиозная конфессия, в третьем — сама практика молитвы. Обвинения тоже разные: «экстремизм» в двух его ипостасях и «причинение вреда здоровью». Но присмотревшись, мы видим, что все это — продукция одной и той же фабрики, изготовленная по единому чертежу. Механизм, лежащий в их основе, идентичен — будь то книга, организация или ритуал, — через горнило псевдонаучной экспертизы ему искусственно приписываются признаки преступления, и на основании этого сфабрикованного «доказательства» суд выносит запрограммированный обвинительный приговор.
Давайте еще раз сравним эти три производственные линии, чтобы увидеть их общую ДНК. В деле «Бхагавад-гиты» целью был текст, основным обвинением — экстремизм через разжигание розни, а технологией — примитивная лингвистическая и религиоведческая экспертиза, которая рассыпалась при первом же столкновении с реальностью. Это был пилотный проект, показавший как потенциал, так и детские болезни технологии.
В деле Свидетелей Иеговы целью была уже вся организация, обвинением — снова экстремизм, но в более изощренной форме — через криминализацию базовых догматов веры, таких как убежденность в своей правоте. Технология здесь была усовершенствована: на смену кустарным экспертизам пришли массово штампуемые «социокультурные» заключения, непробиваемые для критики в российских судах. Это был переход к серийному производству.
Наконец, в деле «Церкви Благодать» целью стала сама религиозная практика, обвинением — причинение тяжкого вреда здоровью, а технологией — судебная психолого- психиатрическая экспертиза, патологизирующая и криминализирующая любой сильный духовный опыт. Это была диверсификация производства, освоение новых рынков.
Во всех трех случаях ключевую идеологическую роль играла система, выстроенная Александром Дворкиным: либо через прямую публичную поддержку процесса, как с «Гитой», либо через создание и легитимизацию сети «экспертов», как со Свидетелями Иеговы, либо через многолетнее формирование идеологической базы «сектоведения», на которую опирались эксперты-психиатры.
Главный ущерб от деятельности этой фабрики — это не только тысячи сломанных судеб, не только тюремные сроки для невиновных и разгром мирных общин. Самый страшный, системный ущерб наносится самим основам государства — праву и науке. Когда экспертиза перестает быть инструментом познания и превращается в служанку обвинения, она убивает науку, превращая ее в проститутку. Когда суд перестает быть площадкой для состязания сторон и начинает слепо штамповать решения на основе сфабрикованных «доказательств», он убивает правосудие. Суд превращается из арбитра в нотариуса, лишь заверяющего приговор, написанный в другом месте — в кабинете следователя или на столе у «эксперта». Исчезает сам принцип состязательности процесса, на котором держится любое демократическое правосудие. И самое опасное заключается в том, что технология, отработанная и отточенная на беззащитных религиозных меньшинствах, абсолютно универсальна. Конвейер, созданный для производства дел против «сектантов», с легкостью может быть перенастроен на любого другого врага. Сегодня «эксперты» находят «разжигание розни» в комментариях к «Бхагавад-гите». Завтра они с той же легкостью найдут его в романе писателя, критикующего власть. Сегодня они объявляют «наносящей вред здоровью» молитву пятидесятников. Завтра они объявят «вредным» спектакль авангардного режиссера или лекцию независимого историка. Фабрика судебных дел, построенная под предлогом борьбы с «сектами», — это готовый, смазанный и отлаженный механизм для подавления любого инакомыслия в стране. Это угроза не для кришнаитов или Свидетелей Иеговы. Это угроза для всего российского общества. И эта угроза уже начала реализовываться в полной мере.