11
Спали они вместе до самого утра, в самом прямом смысле слова «спали». Спали в одной кровати,накрытые одним одеялом. Никто не уполз, исполняя драматичную роль лунатика, никто не был съеден монстром, арендующим определенную площадь под каждой кроватью на огромном Земном шаре. Утверждать, что этаких созданий на свете нет, занимаясь пропахшим гнилью самовнушением, то же самое, что и новая история Украины. Нельзя отрицать очевидное. Просто нельзя.
Однако, есть кое-что куда как понеприятней, нежели подкроватные монстры или человеческая глупость. Конечно, в мире нет ничего хуже управляемых глупцов, но для Гарриет Хилл ночь и без них была не из легких. Бог снова вспомнил свою кривую дорожку в голову Дак. А ведь она столько пережила в психиатрической клинике...
****
Она очнулась в полной темноте. Но поняла вскоре, что лишь не способна открыть глаза от усталости. Когда мышцы лица поддались повелительному наклонению, она увидела ее. Белую комнату.
Стены, пол — один цвет. Нет ни окон, ни дверей, ни щелей. Ничего. Некуда уползти, а ведь так хочется, уподобившись тараканам или муравьям, спрятаться, укрыться от этого тошнотворного вида. И она сама в белом. Халат, какой давали в больнице заместо смирительной рубашки после карцера. Как немцы брили наголо в концлагерях, так доктора одевали их, психов долбанутых, в белое. Говорят данный оттенок успокаивает. На деле, он сводит с ума еще пуще прежнего, действуя на мозг, как голографическая картинка. Девушка хотела исправить изъяны зрения, взглянув на алые локоны, но не могла дотянуться до них. Она чувствовала волосы, но их не было. Сон, ее личный кошмар, болезненно исказил восприятие. Голос исчез. Хрип и невнятный писк. Это даже не пищун под языком, каким кукольники озвучивали Петра Петровича Уксосовича, иначе говоря — русского Петрушку. Это даже не ультразвук от Лили для чайников. Это бульканье крови в разорванном горле.
Страшно. Холодно и больно. Головная боль мощной десятифутовой волной цунами ударила в лобную долю. Дак упала, как подкошенная, на мягкий пол, издав предсмертный хрип.
«Алекс, помоги. Помоги. Помоги. Защити меня».
—Алекс не поможет. — Отвечает насмешливый и надменный, полный одновременно с тем ехидства голос. Голос Элиотта.
«Прознал уже».
—Ты оплошала. Основной груз лежал на тебе. Убей этого лепрекона до завтрашнего утра, если не хочешь угодить снова в самый эпицентр своего сумасшедствия. Скажем же языком обывательским,— Эллиот осклабился.— Сама не выберешься живой, ежели не порешишь его.
Гарриет не могла дышать, к головной боли прибавилась резкая, острая боль в желудке. Такое нельзя было описать словами, лишь медицинскими терминами и искусно выдуманными прилагательными. Оный орган будто бы уподобился морскому узлу. С болезненными, очень болезненными ощущениям организма, была связана жгучая ненависть к богу, непреодолимая ярость, внезапно всплывшая в компании второй Гарриет. Неужели она так и будет актрисой второго плана, ищущей возможность показать себя и свой, так называемый, талант?
— Если не хочешь, чтобы я своей силой в реальности отобрал у тебя легкие и насажал метостазы с язвами в полисаднике твоего пищевого тракта... — бог исчез. Гарриет осталась одна в этом белом безумии. Лишь его последние фразы, непроизнесённые, но задуманные, повторным эхом отразились от идеально ровных мягких стен.
— И я не угрожаю, но обещаю.
Сжавшийся красноволосый комок остался в одиночестве среди белых бликов, медленно сливающихся в одну сплошную и мутную белую поверхность, нет, даже рыхлую кашу стенок ротовой полости. Сравнение со ртом приведено не зря. Комната проглотила Гарриет. С довольным чавканьем, оставив себе лишь желание удовлетворенно облизнуться.
А потом она проснулась... Только не той, кем хотела.
****
— Проснись, эй,—Алекс, порядком напуганный, тряс свою девушку за плечо. Её голова моталась из стороны в сторону. Он наблюдал за ее пируэтами в кровати всю ночь, но не решался будить. Солнце светит — теперь можно и приступать к действию.
—Дак! — взревела Гарриет с мощностью сирены. Лепрекон аж отпрянул, он-то думал, что девушка спит.— Дак, Дак, Дак, Дак, Дак, Дак.
—Кто такая эта Дак? Что за ерунда? Проснись!
— Это я.— Ответила она на первый вопрос мёртвым ровным голосом. Внезапно раскрыв глаза, которые оказались зелёными, но оттенка моря на закате, она произнесла:
— Дак. Он хочет зла. Ты должна принять условия. В грехах нет ничего страшного.
Сказать, что Алекс испугался — это ничего не сказать, это ещё даже рта не раскрыть. Особенно слова стали бессильны, когда радужка Хилл стала обычной, цвета лесной майской листвы. Она словно спорила сама с собой, боролась с какими-то внутренними демонами.
— Это всё не по-настоящему. Убирайся от меня. Он не тронет никого.
— Гарриет... Д-дак...
Она повернулась на правый бок и засопела, как ни в чём ни бывало. Как самый невинный из невинных агнцев Божьих, если такие еще встречаются в природе. Красные волосы чуть заметно подрагивали. Лепрекон призадумался.
— Что за ерунда, Дак? — вопросил он. — Происходят странные вещи. Гарриет. Проснись, Гарриет. Проснись, Дак.
— А-ах...
Девушка постепенно и не торопясь открыла глаза. Мысли скрывались под слоем ноющей боли, которая чудесным образом преследовала не только ее сны, но и реальность. Она даже не поняла сразу откуда лепрекон знает её прозвище, на звук которого Гарриет выплыла из своего зыбкого состояния. Откуда? О Дак знает только ныне покойный Натан Хилл и его дочь. Лепреконская магия? Телепатия? О нет, ни в коем случае. Даже удивительно, что у Гарриет появилось столько мыслей после ночного кошмара с Элиоттом: если бы не Дак, она осталась бы лежать на кровати, как размороженное куриное филе.
— Откуда?— удивилась Гарриет, смерив Алекса ничего непонимающим взглядом.— Когда я рассказала о Дак? Вроде бы мы не пили вчера.
— Сегодня ночью и рассказала. Только всё это очень и очень странно. Почти как в «Алисе», — Гарриет приподнялась на локтях, но почувствовала ужасную слабость и со смачным звуком упала обратно на матрас. Алекс встал с кровати.— У тебя когда-то цвет глаз менялся?
— Никогда в жизни, — фыркнула Гарриет, переворачиваясь на живот.— С рождеством тебя. Сделай мне кофе, пожалуйста. Ужасно себя чувствую.
Алекс решил не пугать девушку мистическими россказнями о переселении душ, а сам он подумал, что почудилась ему смена цвета радужки, как чудится в пустыне манящий зелёный островок растительности — оазис. Психику надо беречь аки зеницу ока, даже ещё больше, потому как она у тебя одна-единственная. А око можно и имплантантом дополнить.
— Тебе снился кошмар.— Это было чистой воды утверждение. Парень натягивал футболку, когда произнёс эту фразу.
— Да,— призналась Гарриет. Кошмар этот, чувствовала она, был не последним. По крайней мере, если Дак не решится поднять руку на живое существо.— Я пью кофе без сахара и без сливок.
— Есть, босс,— Алекс вскинул руку в приветственном салюте.
****
— Ох, красота какая,— выдохнула Хилл, закатывая рукава своего зелёного свитера до локтей. На кухонном столе лежал пустой пластиковый пакет с оленями. Всё, произошедее вчера, казалось произошедшим долгое, долгое время назад. Так обычно бывает после праздничных мероприятий: прошлым вечером были фейерверки да пир горой, ну а сегодня обычный день, о празднике напоминает лишь стол с грязной посудой.
Лепрекон наигранно обернул красно-жёлтый шарф вокруг шеи.
— Спасибо, Гарриет,— он коснулся губами её щеки,— мне понравился твой подарок. Отличная вещь.
—Ко-фе,— потребовала Дак, ухмыляясь.
— Лили, наверное, забрала в свою комнату пакетик. И сливки прихватила. Ох, пристрастилась к напитку. Не стоит её будить, это точно.
Гарриет попыталась легко сесть на кресло. В её желудке будто бы играли в извращённое подобие шахмат: игровая доска сурово упиралась углами в стенки органа, а фигуры сами собой прыгали и толкались.
— Дай таблетку от живота, пожалуйста,— девушка откинула волосы ладонью и скорчилась. Конечно, вряд ли земные лекарства помогут от проклятья бога, но утопающий цепляется за соломинку, верно?
—Дак, может скорую? Сильно болит?
Дак.
Имя ударило по барабанным перепонкам. Её не называли так с две тысячи двенадцатого года. Натан Хилл, её любимый папочка, унёс с собой тайну её прозвища. Больше некому. Некому рассказать лепрекону Алексу Каване всю правду о его девушке. Некому называть её Дак. Некому. Некому.
—Некому,— повторяет она вслух и яростно трясёт головой,— откуда ты знаешь, что я Дак?
Его лицо слегка искажается.
— Послушай, Гарриет, не хочу тебя пугать, я узнал про Дак... От тебя. Да-да, я не верю в переселение душ, или в одержимость демонами — хотя, скажу по секрету, они существуют, а по натуре те еще пакостники — но судя по сегодняшнему эпизоду, не верить в их существование в ком-то будет трудно.
—Я не помню, чтобы рассказывала тебе. Да и вообще не рассказала бы. Это... Гм...Личное. Это моё прошлое. О Дак знали два человека, один из которых я, а другой мёртв.
— Я сам не знаю, как это произошло. Ты открыла глаза, но будто спала. Но ты говорила. Вела диалог о ком-то с собой.
Дак, он хочет зла.
О Боже.
Элиотт прорывается в реальность. Это не продлится долго.
— Не поделишься, что я еще сказала? — вопросила девушка. Кавана вдруг сщурил глаза, вздохнул и сел за стол напротив нее.
— Я говорю это не потому, что испуган. Мы это... Встречаемся... Ну и я переживаю за тебя, если что-то будет тревожить, просто скажи мне и мы поборем проблему вместе.
Гарриет чуть больше, чем очень сильно тронула его забота, она получала такое раньше лишь от отца, а последние годы вообще обошлись ей компанией дефекта ее программного обеспечения. Сейчас её живот произвольно задел спазм, а во рту обострились вкусовые рецепторы. Тем временем лепрекон усмехнулся.
—На самом деле я не мастер на прошибающие речи.
—По-моему наоборот.
— Спасибо. Ну вот сегодня у тебя случился приступ лунатизма, ты разговаривала сама с собой, при этом репликам разных, так сказать, личностей, соответствовал разный цвет глаз.
— Боже мой, а тебе это часом не приснилось?— Гарриет как можно правдоподобнее изобразила искреннее изумление. Ведь она знала, что это не сон, она знала, что это была правда.
— Кто его знает... Да я и сам уже не уверен.
Дак сочувственно покивала. Из комнаты Лили донеслось недовольное бурчание.
— Ох, дерьмо, кто поставил чашку у кровати,— деревянный звук и негромкое ругательство. Алекс прыснул.
—Да ладно, ставлю на то, что чашку поставила она сама.
****
— Привет, Эрни.
— Привет, Суска.
— Если тебе угодно, то Суска. Шестёрку нагеттсов и среднюю колу, пожалуйста.
— Два фунта и девять пенни. Твои три фунта. Сдача...
— Её себе возьми. И выходи через чёрный вход, поговорить нужно,— Варвен развернулся на каблуках и хромающей походкой завернул за угол.
— Спасибо за заказ,— пробормотал Цукиёми, брат достопочтенного бога Сусаноо, засыпая сдачу себе в карман джинсов. Молю Луну, молю Солнце, молю Воду, прошептал Луна, приложил мизинец к губам и громко выдохнул. Перед богом стоял его двойник.
—Принимай заказы, не уходи никуда,— двойник кивал, кивал и кивал аки китайский болванчик. Эрни выскользнул из ресторана фастфуда и направился к братцу.
— Зачем ты пришёл сюда? Изъясняйся быстрее, меня работа ждет, а мой дубль долго за кассой не протянет. Ему, видите ли, скучно.
Сусаноо недобро ухмыльнулся.
— Я быстро. Не одолжишь мне кольцо ночного видения?
Эрни подозрительно покосился на братца одним глазом. Да-да, будь ты даже богом, ты можешь быть косоглазым. От этого не застрахован никто, кроме, пожалуй, Всеотца да Сатаны. Они-то ни в кого не заселяются, следовательно и болезни их не тревожат. Хотя, Князя Тьмы с прошлого четверга мучала простуда.
— Зачем тебе? Ты часом в переделку не попадал?
- Ни в коем случае!- Варвен решил не пугать брата россказнями о страшном дедушке, который судит богов и страдает маразмом. На лице брата все ещё оставалось недоверчивое выражение. Для пущей убедительности Сусаноо добавил:
— Хочу новых впечатлений, погляжу на людскую жизнь, интересные больно эти смертные.
— О'кей!— просиял Цукиёми, раскрывая ладонь. Там лежало маленькое колечко, которое надлежало надевать на мизинец. У Варвена аж глаза загорелись.
— Сегодня в час ночи отдам. Взамен можешь пока взять Каспийское озеро,— боги ударили по рукам. Варвен в очередной раз поразился простоте своего брата. Надо же: променял дворец и красивую жизнь на карьеру работника МакДональдса. По стопам Сатаны идёт, дурак.
—Ровно в час заберу его, ага!— радостный Луна помахал братцу рукой и скрылся за дверью для сотрудников, напевая какую-то попсовую песенку.
Варвен покачал головой и ушёл.
****
День Гарриет прошёл неплохо, если не принимать в учёт её подавленное состояние. Если не принимать в учёт то, что Дак шарахалась от каждого звука, то день был просто отличным.
Почему же эта девушка, вроде бы весьма приветливая ещё вчера, сегодня огромными глазами смотрит на своего парня, готовая расплакаться? Может, потому что День Икс настал? Настало самое время покончить с лепреконом Алексом Каваной, а заодно и с
Элиоттом, богом, который, аки назойливый дятел, день за днём долбил Гарриет её черепную коробку. Настало время избавиться от не своей личности и обрести свободу. Только... Не сточит ли её короедом вина? Не превратится ли Дак в наркоманку или в отброс общества? Сможет ли она жить нормально?
«Зачем я вообще тогда согласилась на поцелуй с этим сукиным сыном?»,— Гарриет поставила локоть на подлокотник кресла и ладонью закрыла глаза. Уж лучше бы оставалась в больнице, а там, глядишь, её психическое расстройство и самоликвидировалось. Не зря же людей определяют в психушки — либо там пытаются помочь, либо защищают мир нормальных людей от влияния ненормальных. Вот пусть хотя бы защищают, мало ли кого ещё высвободил бог, мало ли по свету гуляет убийц?
— Гарриет, ты идёшь спать? — из комнаты, их спальни, вышел Кавана в спальных штанах. Кстати, Лили не стала спрашивать, почему Хилл переехала к Алексу, она только поздравила их и попросила не скрипеть громко кроватью.
— Ага.
Когда она пришла в спальню, Алекс, лежа на кровати, улыбался.
— Надень мою футболку, на полке лежит.
Гарриет безропотно послушалась. Ей было всё равно. Зато этой ночью не станет одного из этой пары: либо Алекса, либо Гарриет.
— Прыгай ко мне, детка,— кажется, он был пьяным.
— Да что с тобой такое?— возмутилась девушка,— ты, никак, выпил?
Так даже будет лучше. Алкоголь притупит чувство боли, равно как и обезболивающее, которое Гарриет подмешала Алексу в компот.
— Нет, я просто так. Я хочу спать, уже половина двенадцатого. Ложись, Торопыгет*.
— Ну и глупость ты выдумал,— испуганно вставила Гарриет, ныряя под одеяло. Вдыхание кислорода сейчас было для неё так же важно, как для пловчихи, переплывшей Ла-Манш. Сердце девушки вздумало устроить скачки на буйволах и сейчас воодушевлённо колотилось о грудину.
«Кто ещё выдумает мне глупое прозвище?»
Нож лежал в дырке матраса. Острое, наточенное накануне лезвие — полоснёшь по горлу, перерезав артерию, и будет минус один лепрекон. Как жаль, что злая Гарриет проявляла себя довольно редко — хоть бы она сделала это грязное дело.
«Если ты так хочешь её вернуть, тогда бездействуй»,— Хилл сжала кулаки. Алекс положил свою тёплую руку ей на талию.
«Прощай, Алекс».
—Прощай,— повторила она вслух. На правой щеке застыла прозрачная капелька.
— Нормальные люди говорят «спокойной ночи», но ладно.
«Это одни из последних твоих слов».
****
Электронные часы показывали без четверти час.
Девушка спросила:
— Ты спишь?
А в ответ ей была тишина. До её ушей доносилось лишь равномерное дыхание, изредка срывающееся на храп. Минут пять она слушала эти звуки, милые звуки её парня.
«Немного удачи не бывает лишней».
«Я говорю правду. Ты красивая».
Она зажимает руками рот и перекатывается на правый бок, лицом к краю кровати. Начинаются проблемы с дыханием. В матрасе есть дырка, а в дырке — кухонный нож. Дак, утирая левой рукой слёзы, лезет правой за инструментом. Кавана мирно похрапывает. В последний раз, верно?
«Ты не заснула часом?»
«Клянусь, эта ночь обернётся интересной».
«Да, ты погибнешь».
Гарриет не решается одарить его поцелуем (самым последним поцелуем в жизни, после которого она вгонит клинок в его спину по самую ручку), ибо боялась разбудить этого потенциального трупа.
«Сука тупая, исчезни, исчезни, исчезни, исчезни из моей головы. Не смей заставлять меня думать так об Алексе».
Без десяти час. Электронные часы не тикают. Никогда.
Без него её сердце не будет биться, как раньше. Никогда.
А кто-то думал, что у Ромео и Джульетты все было очень сложно. В наше время и любовь-то только найти — само по себе чудо. А обрести и самой изничтожить? Ведь первая любовь, пусть даже в двадцать лет, запоминается на весь оставшийся период существования. Не жизни, а существования. Совокупности пустых, бессмысленных действий.
Её пальцы сжимают холодный липковатый металл, и вот она уже сидит на коленях около Алекса. «Я ударю на счёт три».
Она закрыла глаза.
«Один».
****
Сусаноо с дрянной улыбочкой на устах наблюдал за потугами девушки убить Алекса. Нельзя сказать, что он спокойно представлял перспективы своего будущего, нет. Это происходило неспокойно, так, что всё внутри трепетало, как легкий морской бриз подталкивал маленькие, робкие волны к берегу и отгонял обратно. У бога лихорадочно блестели глаза, когда он наблюдал за Гарриет, а ещё он представлял себе, как станет единовластным правителем всего. Всего на свете. Всеотец, старик этот, будет гнить в темнице. Хотя Варвен не думал, зачем ему бы захватывать мир. Можно сделать это из тщеславия. Из любви к себе.
В эту минуту ему подумалось: «Один». Значит Дак уже готова. Значит недолго ждать ключ. Значит он, Варвен, доживает последние минуты жизни изгоя. Бог довольно прикрыл глаза, поудобнее располагаясь в кресле.
Шоу начинается.
****
Эрни посмотрел на свои часы.
«00:59:59»
Громкий щелчок и переход на час ночи произошли одновременно. Варвен распахнул веки.
— Что за чепуха?!—громко возмутился он, выпрямляясь как черта, проведенная под линейку.
— А-а, братец,— Цукиёми продемонстрировал свои часы.— Мы только до часу договоривались.
— Но у них на часах без десяти!— Сусаноо явно припомнил электронные цифры, светящиеся в темноте. Электронные цифры наврали, как взрослые врут детишкам про Санту, Зубную Фею и аиста. Как и электронный термометр, как и вся техника - ненадежная и хрупкая.
Только это враньё неживых символов только что пустило под откос один из планов Сусаноо.
****
«Два»,— едва это слово сорвалось с края её разума, как во дворе послышался оглушающий рокот сирены.
— Что за...
«Сейчас или никогда»,— Гарриет замахнулась, желая продырявить лепрекону спину, но внезапный приступ милицейской крякалки на улице за окном заставляет Алекса дернуться, случайно уворачиваясь от судьбоносного клинка.
—Мать твою!— ахает лепрекон, мгновенно пробудившись. Он непонимающе смотрит на Гарриет, замахнувшуюся для удара, готовую отослать его жизнь на небеса, и снова уворачивается, но острый край задевает его правую руку. Распарывает верхний слой кожи.
— Лили!
Хилл замахивается в третий раз, но натыкается на руки парня. Его блок сдерживает её.
— Лили! Лили!
— Да сдохни ты спокойно ,— глаза девушки сверкают злым огнем — тем самым, утренним — она с силой отталкивает парня и снова бьёт, но промахивается. В дверях появляется сонная Лили. Увидев кухонный нож, она стряхивает с себя остатки сна, бежит к комоду и поспешно извлекает из него газовый баллончик.
Алекс зажмуривает глаза. Гарриет визжит от боли, разъедающей глазные яблоки, и разжимает кисть. Нож с гулким стуком падает на пол, сделав двойное сальто. Чуть не втыкается в паркет, но в последний миг всё же ложится плашмя.
— Что случилось?— тяжело дыша спрашивает Алекс после того, как нож откинут в дальний угол комнаты, а виновница «торжества» замкнулась в себе. Она обхватила свои согнутые ноги руками и плачет прямо в колени. Идиотский бог, идиотское психическое расстройство! Она только что пыталась убить человека, которого любит. Ей было до дрожи мерзко и отвратительно. Она сама отвратительна. Противна. Эгоистична. Тошнотворна. Она никогда не сможет себе простить этого едва не свершившегося поступка. Это никогда не оставит её. Никогда.
Еле заметный шепот: «Боже мой, Боже мой, Боже мой...»
*- Алекс имеет в виду слово «hurry»- торопиться, называя Гарриет (Harriet) Торопыгет (Hurriet).