Глава 10.
Вернувшись в свой блок, Николай сперва позаботился о том, чтобы перевязать свою рану – он оборвал кусок белой ткани из простыни и перевязал свой кровоточащий глаз. Белая повязка теперь красиво обрамляла его лоб и часть волос. Некоторое время он сидел в полнейшем восторге и упоении от победы в минувшей игре. Он теперь был уверен, что у него получится дойти до конца.
В течение следующих 30 минут он видел, как в блок мало-помалу возвращаются люди, ободренные победой. В их глазах не читалось прежнего отчаяния, а только уверенность в завтрашнем дне и желание выиграть. Пришла девушка, вопреки ожиданиям Николая. Но она вернулась одна, едва волоча свои ноги, у нее было убитое лицо. Как только она вошла в блок, на нее тут же устремились похабные и наглые взгляды. К ней подбежал один лысый череп и пристроился позади нее, схватив ее за плечи и начиная тереться об ее ягодицы причинным местом. Другие, видя это, радостно восклицали и смеялись. Смеялись все, кроме Николая. Он был в гневе. Он среагировал быстро: вскочил с кровати, бросился к центру помещения в толпу полуголых зеков, теребящих себя спереди и готовящихся к изнасилованию бедной девушки. Николай растолкал всех и с разбегу пнул ногой в зека, который пристроился к девушке сзади. Не дав ему опомниться, Николай навалился на него и принялся превращать в борщ лицо его. Он колотил по его лицу с бешенством и большой силой. В разные стороны то и дело летели зубы и кровь. В конце концов это заметили солдаты, ворвались в казарму и оттащили Николая от полудохлого зека.
- Так произойдет с каждым, кто хоть пальцем до нее дотронется, - ревел он бешено, - поняли, черти?!
Зеки молча и угрюмо разошлись по койкам. По причине того, что казарма на половину опустела, многие двуярусные кровати уже пустовали. В связи с этим Николай передвинул некоторую их часть в угол, сформировав некое подобие баррикады. Так он решил обезопасить себя и девушку. Она весь вечер просидела, прижавшись к его плечу. У нее даже не хватало сил плакать – настолько она была в оцепенении от ужаса и отчаяния. Николай все понял. Он прекрасно понял, что ввело ее в такое апатичное состояние. Чем выше опасность для его жизни, тем ярче в нем возгораются пламенные чувства, да и в целом все его пять чувств чрезмерно обостряются. Он вдруг становится необычайно проницателен и догадлив. Опасность заставляет его двигаться вперед, - так ведет себя хищный зверь, угодивший в ловушку. Заставляет его мозг эволюционировать. Словом, он понял, что пацан пожертвовал собой, чтобы спасти ее. Скорее всего, он просто держал мяч у себя более 15 секунд. Может, это была сознательная жертва, а может быть, он просто был тупой. «Впрочем, - думал он, - хотелось бы мне посмотреть на лицо того солдата, который застрелил ребенка».
- Мой ребенок... - глухо проговорила девушка. – Мой ребенок...
Она повторяла это, пустыми глазами смотря куда-то вдаль.
- Давай заделаем нового, детка! – воскликнул какой-то увалень сбоку.
Николай грозно глянул на него чрез решетки двуярусных кроватей и он быстро стушевался.
На ужин они ели холодную пиццу с ананасами, гречку с консервами и сладкий черный чай. Даже среди зеков находились те, кто с отвращением выковыривал из пиццы ананасы, но зато все с большим аппетитом набрасывались на гречку с консервами и на знакомый черный сладкий чай. В восьмом секторе все тоже не особо были рады пицце с ананасами. Все. Кроме одного исключения. Кроме невероятно крутого, великолепного, непревзойденного, несгибаемого пред жизненными трудностями, умного и хитрого, - а потому от большого избытка ума и крайне страдающего (впрочем, обожающего страдать), - человека. Надо поднять планку выше! То был не просто человек,- а сверхчеловек! Он просто обожал, идя по улице, на публике, пред людьми корчить из себя большого оригинала, любил строить на лице своем кислую мину (как можно более меланхоличную и страдающую); он был из тех людей, которые некогда «повидали некоторое дерьмо» - и потом считают себя из-за этого уникальными; он был из тех людей, которые вечно комплексуют по поводу своего интеллекта, - а потому он уже с юношества был самым начитанным и умным среди своих сверстников (по мере своего роста или, правильнее сказать, старения, он чем больше завидовал тем, кто умнее его, тем с большей прытью он пускался грызть краеугольный камень науки); он был из тех, кто постоянно испытывает какие либо неудачи – и вследствие этого очень мучается, обильно рефлексирует над своею жизнью, задается разными вопросами, - и приходит к заключению, что он жалкий, никому не нужный, бесполезный кусок мусора. После этого обязательно слезы, мучения, большое страдание. Затем ободрение и эмоциональный подъем вследствие страдания – от осознания своего низменного положения. Это тот, кто нуждается в постоянной борьбе, которая будет разжигать в нем пламенные чувства и возвращать к жизни. Он борется за свое существование. Иначе ему будет скучно жить и он наложит на себя руки. Он был из тех людей, которые вследствие своей мнимой неординарности, оригинальности и избытка фантазии мнят себя теми, кто не боится смерти и всегда пытаются это доказать или по крайней мере делают вид, что для них их жизнь стоит не больше, чем пуговица. Он научился ненавидеть мир раньше, чем сумел его полюбить. К своим 22 годам он уже успел поседеть и даже посидеть. Многие дали бы ему на вид лет 40, ибо лицо его было испещрено морщинами. Звали его Даниил Лисанов. Он с большим удовольствием уплетал пиццу с ананасами и говорил: «обожаю еду для извращенцев!». Другие на него странно смотрели и отсаживались. Это лицо упомянуто было неспроста. Неспроста же он выжил, да и вообще – было 126 человек, а после последней игры число это сократилось ровно на половину. Это лицо оказалось в половине выигравшей. Значит, заготовлена ему судьбой роль значительная.
Тем временем в зале для просмотра игры в прямом эфире все очень досадовали, что их ставка проиграла и они лишились денег колоссальных. Харитонов обидчиво, но сдержанно и с достоинством огрызался и в досаде своей говорил, что «лучше бы всех этих людей на войну отправили, чем впустую тратить их жизни развлечения ради. Наша страна, - говорил он, - нуждается в людях!», на что Настя ему отвечала: «А на войне, по-вашему, их жизни не будут потрачены впустую?». Она ликовала, смеялась и вообще пребывала в крайнем возбуждении. Ночью, однако, она была очень раздражена и мысли ее не давали ей уснуть. Она колотила матрас и грызла подушку. Ее явно бесила мысль, что никак не удается убить Волкова. На следующий день она проснулась с одной очень интересной мыслью.