Когда Истина горит

Утром лагерь собрали молча: складывали палатки, тушили костры, проверяли оружие. Тело Фары уже стало лишь пеплом на ветру, и от этого пустота рядом с ними ощущалась ещё сильнее. Никто не произнес её имени — слишком тяжело, слишком рано.

Дорога до Цельфариса тянулась долгими часами. Двигался отряд тихо, только глухой скрип лямок, редкий звон оружия и фырканье лошадей. Лэйн, обычно болтливый, шел мрачный, даже не пытался шутить. Кест держался рядом с Рин, будто невидимой стеной, но молчал. Лорас иногда кидал на неё взгляды — внимательные, цепкие, и каждый раз отворачивался, когда она чувствовала их. Рин ехала так, словно внутри у неё не клокотал хаос, а стоял ледяной порядок. Спина прямая, взгляд уверенный. Она слишком хорошо знала, что на неё смотрят — и не могла позволить себе сломаться на глазах у других. Но пальцы, стиснутые до боли, выдавали то, что она глотала вместе с дыханием. Разговаривать никому не хотелось, все общались только чтобы скоординировать свои действия или попросить о чём-либо.

Тавиан вёл отряд. На плече — кейс с артефактом. Куб был заключен в магический слой, запаян так, будто мир должен был никогда его больше не увидеть. Но каждый шаг отзывался в нём странным эхом — ощущением, что груз этот не только физический.

***

Они приблизились к стенам столицы только через двое суток. Ветер нёс запах железа и камня, знакомый до боли. Рин почувствовала, как грудь сжала тоска: здесь всё было таким же, как прежде, и одновременно всё изменилось. Цельфарис встретил их молчанием.

У ворот северного сектора стояли дозорные — одинаково пустые лица, одинаковые взгляды. Ни приветствия, ни презрения, ни удивления. Только холодная отрешенность — будто никто не вернулся. Будто явились фантомы, принесшие с собой сквозняк с ледяных пустошей.

Тавиан ехал первым. Кейс с артефактом давил на плечо, и всё же он держался прямо, словно этот груз был частью его самого. Рин держалась позади. Лорас, проходя мимо, краем глаза заметил, как её пальцы снова и снова сжимаются в кулак. И всё же — чёрт возьми, она держала себя так, словно ей всё равно. Хотя ему одному было ясно: плевать ей было совсем не на то.

Тавиан пару раз бросал взгляд через плечо. Не для того, чтобы проверить, идёт ли она. Просто хотел поймать её взгляд. Но Рин каждый раз отворачивалась слишком резко. Как будто возвращалась не капитан, а школьница, в которой кипит стыд, похоть и грёбаная растерянность вперемешку. Поцелуй не обсуждался. Но он был и изменил слишком многое.

Штаб Ордена встретил их каменными сводами и холодом коридоров. Никто из старших офицеров не вышел поприветствовать. Всё — через писарей, через протоколы, через равнодушные бумаги. Хотя бы в здание Совета ехать не пришлось.

Им отвели комнаты и кабинеты, если до этого не было. Назначили допросы. Куб изъяли сразу и доставили в Удержание Первого круга. Когда Тавиан оставлял артефакт на подиуме Хранилища, он почувствовал внутри дрожь. Куб отзывался, слабо, едва уловимо, но явно, будто запомнил его руки.

Илин исчез ещё на подступах к городу. Сказали, что его вызвали на брифинг. Ни отчётов, ни передачи полномочий, ни слов на прощание.

Рин задала прямой вопрос младшему координатору. Он отвечал голосом, из которого сочилась искусственная вежливость, выученная интонация, словно каждое слово было заранее отрепетировано перед зеркалом.

— Его перевели на другой объект.

— Куда именно?

Он даже не моргнул.

— Капитан Калвен, у вас нет допуска к этим сведениям.

— Зато у меня есть допуск к твоей пустой башке.

У мальчишки дрогнул кадык, но лицо осталось каменным. Рин не стала дожидаться, пока он придумает ответ — развернулась и ушла. Стены штаба гудели от её шагов.

Во второй половине дня начались «индивидуальные беседы». Так это называлось в протоколах. На деле — допросы. Холодные комнаты без окон, гладкие стены, в которые были вплетены едва заметные линии подавления Потока. Здесь любой маг чувствовал себя так, будто ему выжгли лёгкие — дыхание оставалось, а свобода исчезала. Ни связи, ни силы. Только ты, чиновник за столом и бесстрастный кристалл записи, светящийся красным глазком в углу.

Рин приходилось сдерживать злость. Она знала: стоит сорваться, и каждое её слово будет интерпретировано против неё. В голове крутились те самые «хитрости», которые они с Лорасом придумали ещё в Академии — едва уловимые оговорки, обходные формулировки, чтобы увести внимание в сторону.

— Считаете ли вы, что капитан Альварис способен предать Орден?

Голос допросчика был гладкий, ровный. Он не спрашивал — фиксировал. Рин ухмыльнулась безрадостно:

— Вы Потоком передознулись, или что?

— Вы не ответили.

— Это потому, что вы идиот.

Лёд в голосе треснул, но она тут же собрала себя обратно.

— Капитан Калвен, попрошу ответить.

Она стиснула зубы, выдохнула и произнесла сухо, почти механически:

— Нет. Я так не считаю.

— Благодарю. Продолжим.

Она чувствовала, как внутри рвётся наружу ярость — но сеть сейчас была задушена, зажата глушащими стенами. Всё, что оставалось, — слова. И каждое казалось недостаточным.

В соседнем кабинете сидел Тавиан. Перед ним — тот же стол, те же каменные глаза допросчика.

— Считаете ли вы, что капитан Калвен способна предать Орден?

Он не сразу ответил. Просто смотрел прямо, и в этом взгляде не было ни тени смущения.

— Если ты задаёшь такой вопрос, значит, уже считаешь, что да. Тогда зачем я тебе нужен?

Он уловил, как допросчик слишком поспешно переключился на следующую строчку в протоколе. Это движение выдало его куда сильнее, чем все реплики.

— Вы не ответили, — ровно напомнил чиновник.

Тавиан подался чуть вперёд, голос его стал твёрже:

— Нет. Я так не считаю.

На этот раз пауза была длиннее. Слишком длинная для простого «продолжим».

***

После всех допросов и бесконечных протоколов Рин наконец вернулась в свой кабинет — узкий, со сводчатым потолком. На двери сияла табличка с её именем, словно это должно было внушить чувство принадлежности. Она опустилась в кресло, вытянула ноги и постаралась выглядеть так, будто всё под контролем. Будто она всё ещё капитан, а не человек, у которого внутри разверзлась пропасть. Внешне — спокойная, собранная. Внутри — чёртов ад.

Рин поймала себя на странной тоске: по ледяной вьюге севера, по жгучей пыли, по мерзлому запаху крови на сапогах. Там хотя бы всё было честно. Смерть, холод, усталость. Прямые вещи, без этих вычурных стен, где каждое слово могло стать верёвкой на горле. Дверь скрипнула — и без стука ввалился Лорас.

— Ну что, Искорка, насколько всё хреново прошло?

Она даже не попыталась изобразить бодрость. Сваленная в угол куртка, уставший взгляд — всё говорило само за себя.

— У меня ощущение, что я вообще существую в другом измерении, — хрипло пробормотала она, отпивая из фляжки.

Лорас рухнул в кресло напротив, откинулся и потер переносицу. Потом посмотрел на неё с тем оттенком заботы, который всегда бесил — потому что он видел её насквозь.

— Ты знаешь, что от твоего напряжения уже искры по комнате шипят? Может, трахнешь кого-нибудь для разрядки?

Она чуть не прыснула.

— Угу. Кандидатов, правда, не густо.

— Да хоть капитана Тавиана. Вам бы обоим пошло на пользу.

Она поперхнулась и закашлялась, едва не расплескав фляжку. Лорас приподнял брови, явно смакуя момент. Рин резко уставилась в пол. Ну а что, там действительно были очень интересные узоры камня.

— Эй... — Лорас подался вперёд. — Ты чего?

— Ничего, — буркнула она.

— Подожди. — Его глаза прищурились, в голосе появилась настороженность. — Что у вас было?

— Я не буду отвечать на этот вопрос.

— Ага. Мы же вместе разрабатывали твои уловки для дара, я все их знаю. Так что, повторяю: что у вас было?

Она зажмурилась, поднесла фляжку ко рту, но он вырвал её.

— Вы что, уже?..

— Да не «уже», — выдохнула она и почувствовала, как заливается краской, словно подросток, — я его поцеловала. По пьяни. У костра. Один раз. А потом убежала.

Повисла пауза. Лорас даже рот приоткрыл, а потом, конечно же, ухмыльнулся:

— Ну ни хрена себе поворот.

Рин скрестила руки и нахмурилась.

— Я же не специально. Он просто... был рядом. А я была в хлам. И ещё на фоне всего этого пиздеца.

— А он?

Она чуть тише ответила:

— Ответил. Но потом... ничего. Тишина. Словно я всё придумала.

— Может, потому что ты сбежала? — мягко бросил Лорас.

Рин вскинула на него глаза. В них мелькнуло что-то, похожее на страх — тот самый, о котором она никогда не говорила.

— А что мне оставалось? — Рин резко вскинула руки, словно оправдывалась перед невидимым трибуналом. — Он смотрел на меня так, будто я его переехала повозкой.

— Скорее всего, он просто охренел, — пожал плечами Лорас. — Ты вообще в курсе, как ты выглядишь, когда решаешь кого-то поцеловать? Это будто приговор: смертная казнь... языком.

Она не выдержала и засмеялась. Смех нервный, судорожный, так что пришлось уткнуться в ладонь, чтобы хоть как-то сдержаться.

— Прекрати...

— Не-а, это бриллиант! Надо будет Мияру рассказать, он оценит.

— Лорас!

— Ладно, ладно, — он поднял руки, но в глазах всё равно плясала чертовщинка. Потом вдруг посерьёзнел. — Но, если честно... ты понимаешь, что ты живая, да? Что у тебя есть право хотеть и чувствовать?

Её будто кольнуло. Она отвернулась, скрестила руки на груди, будто старалась удержать внутри слишком сильное напряжение.

— Я не хочу делать вид, что этого не было, — наконец сказала она тихо. — Но трахаться ради разрядки... с ним это не сработает.

— Вот, — он кивнул. — Уже признание.

Он встал.

— Ладно, ухожу. Пока ты не решила швырнуть меня в окно.

— Фляжку верни, предатель.

Он кинул фляжку обратно и, уже у двери, бросил напоследок:

— Если снова его поцелуешь — не смей убегать. Сначала трахни.

— Пошёл в жопу.

— Сама иди. А лучше — сразу к нему.

Дверь захлопнулась. Комната снова утонула в тишине.

Фляжка звонко ударилась о край стола и осталась там, перекатываясь. Рин опустилась обратно в кресло. Несколько секунд она просто смотрела в потолок, слушая собственное дыхание.

И сразу же перед ней возникло его лицо. Отблески огня на скулах, ровное дыхание рядом, и тот миг, когда она решилась. Когда её губы осторожно коснулись его. А потом глубже, теплее. Воспоминание ударило током. Пальцы дрогнули, будто сами по себе, и она скользнула ладонью по бедру. Сначала несмело, будто боялась даже себя. Одежда упала на пол быстро. Она села обратно в кресло, откинув голову. Раздвинула ноги и позволила себе больше. Тепло разлилось от прикосновений, с каждой секундой — всё сильнее. Она чувствовала, как напрягается живот, как дрожь поднимается выше.

В голове крутились сцены: как он смотрел, когда её поцелуй застал врасплох; как потом всё-таки наклонился навстречу. Она представляла, что это он касается её, что его ладони удерживают её за талию, а губы снова находят её. Когда она ввела два пальца, то не смогла сдержать стон. Движения стали увереннее, дыхание — резче. В какой-то момент с губ сорвался ещё один тихий стон, и она сама испугалась его искренности, но остановиться уже не могла.

«У него были такие мягкие губы...»

Она судорожно вдохнула, вцепившись пальцами в край кресла.

«Он точно ответил на поцелуй. Это было не воображение!»

Мысли смешивались с ощущениями. В тот миг, когда тело напряглось до предела, из её горла сорвался тихий, прерывистый выдох — едва слышный, но слишком настоящий, чтобы его не заметить.

Тавиан поднимался по коридору третьего яруса. В штабе стояла ночь: гул отопительных труб, редкий скрип дерева в старых перекрытиях, запах холодного камня. Он шёл медленно, думая о протоколах и проклятом кубе.

И вдруг — звук. Едва уловимый, но отчётливый. Он остановился. Секунда тишины. Потом снова — короткий, сорванный вдох. Его шаг замедлился сам по себе.

«Это что, стон был?»

Взгляд упал на дверь справа. Сердце в груди будто сбилось с ритма. Это была её комната. Он задержал дыхание. И тут снова — звук. Тише, но это совершенно точно был стон. Тавиан не сразу понял, что сжал кулак до боли. В груди что-то дернулось, перекатилось, оставив после себя ком в горле.

«Рин? Она там с кем-то?»

Голова выдала слишком много картинок, слишком живых и настоящих, чтобы можно было просто отмахнуться.

«Или одна?..»

Он прикусил щёку, чтобы вернуть себе контроль.

«Почему я вообще об этом думаю?! Это не моё дело. Мы не вместе. Мы даже не...»

И снова — тихий, почти жалобный выдох из-за двери. Он отступил назад.

«Блять!»

Повернулся и ушел быстрее, чем пришел, только чтобы не сорваться и не постучать.