Когда Истина горит

Рассвет пришёл тускло, будто сам мир не хотел просыпаться. Солнце пробивалось сквозь рваные облака — холодными, почти белыми лучами, от которых храм выглядел ещё более мёртвым и чужим. Отряд собирался молча: застёгивали ремни, проверяли оружие, закрепляли кристаллы освещения. Даже привычные короткие шутки Лэйна не звучали — все знали, что сегодня придётся войти туда, куда их, возможно, не стоило пускать вовсе.

Рин натягивала плащ на плечи и ощущала, как узор под кожей будто дышит вместе с ней. С каждым вдохом он теплеет, с каждым выдохом отзывается едва ощутимым жаром. Она пыталась не показывать этого, но знала: Тавиан заметил. Его взгляд — быстрый, пронзительный, как удар клинка — скользнул по её шее, задержался на миг и ушёл прочь.

— Время, — сказал он, и его голос разрезал утреннюю тишину, словно команду отдавал не человеку, а самому воздуху.

Они двинулись к юго-западной плите. Мияр настроил сканеры, проверил сигналы и кивнул — проход поддавался, хоть и неохотно. Камень двигался, словно сопротивлялся их прикосновению, но всё же открыл узкий наклонный коридор, уходящий вниз.

Спуск оказался уже, чем ожидали. Наклонный проход вел под углом почти в сорок градусов, и идти приходилось осторожно, держась за неровности. Стены — цельные, будто вырезаны не инструментом, а самим заклинанием, и гладь их отливала приглушённым блеском. Свет кристаллов на снаряжении отражался тускло, словно воздух был напитан неощутимой пылью, которую невозможно вдохнуть, но можно почувствовать кожей.

— Под нами ещё минимум два уровня, — сообщил Мияр, сверяясь с картой сканера. — Слои плотные. Поток местами не проходит — отражается.

— Идём, — коротко бросил Тавиан, не сбавляя шага.

Он шёл первым, его шаги глухо отзывались эхом в коридоре. Рин следовала рядом, иногда распуская сеть на пару метров вперёд. Но и она ощущала странность: Поток не откликался сразу, будто колебался, проверял — достоин ли вошедший услышать его. На первом повороте Лорас резко поднял руку.

— Подождите.

Он присел, поднял кусок ткани. Потрёпанный, в пятнах, почти засохших.

— Это... часть формы Фары.

Рин нагнулась ближе. Ткань была разорвана по шву, не разрезана, а будто вырвана. Кест присел, проверяя камень прибором.

— Пол тёплый. Есть следы... но не обуви. Словно её тащили босиком.

Мияр направил импульс в стену. Поверхность засветилась, и они увидели царапины. Это были следы ногтей, рваные линии, уходящие вниз, к узкому боковому тоннелю.

— Она жива, — тихо сказала Рин, и сеть дрогнула в её руках. — Но отклик глушится, словно кто-то перерезал часть канала.

— Значит, двигаемся быстрее, — отрезал Тавиан, и уже шагнул в боковой проход.

Тоннель был узким. Свет кристаллов не освещал его полностью — казалось, стены втягивают сияние в себя. Воздух становился тяжелее с каждым метром. Влага тянула запахом металла, резким и горьким.

— Рин, — позвал Лорас.

Он указал на стену. Там, дрожащей рукой, не глифами, а буквами, была надпись кровью.

Я здесь.

Он внутри.

Помогите.

Тишина накрыла отряд, никто не шелохнулся.

— Она точно жива, — сказала Рин, глядя на неровные буквы. — Сознание ещё держится.

Но никто не произнёс того, что подумал каждый. Сознание — да. Но чьё оно теперь?

Тоннель вывел их в круглое помещение без потолка. Над головой зияла чёрная пустота, в которую не доставал свет. Каменные стены местами мерцали мягким, бледным сиянием — не магия, а светящиеся прожилки, похожие на корни. И там, в центре, в глубокой тени, сидела Фара. Тело согнуто вперёд. Глаза открыты, но пусты. Руки покоились на коленях. Правая рука была оплетена тёмной сетью узоров — таких же, как на ключице Рин, только глубже, будто выжжены в самих костях.

— Фара... — тихо позвала Рин и шагнула.

Но Тавиан поднял руку. Его взгляд был жёстким, готовым встретить не подругу, а врага.

— Осторожно, — глухо сказал Тавиан, его ладонь легла на рукоять клинка. — Она уже меняется.

Рин шагнула вперёд. Тишина вокруг была слишком плотной, словно сам воздух не хотел тревожить эту сцену. Фара сидела неподвижно, сгорбившись, глаза её были открыты, но в них — только бездонная тьма, зрачки расширены до предела.

— Это я, — тихо произнесла Рин, опускаясь на одно колено. Голос её дрогнул, но она заставила себя говорить ровно. — Я здесь. Слышишь?

Фара не ответила. Лишь когда Рин осторожно коснулась её плеча, тело содрогнулось, будто из глубины прошёл ток. Пальцы Фары чуть подались к груди, губы затрепетали.

— Ты с нами? — почти шёпотом спросила Рин. — Фара... посмотри на меня.

Долгая пауза. И вдруг — что-то изменилось. На некоторое время завеса словно спала. Глаза Фары прояснились: жёлто-серая пелена исчезла, зрачки сузились, дыхание выровнялось. Она посмотрела прямо на Рин — осознанно, спокойно, слишком спокойно для того, кто стоял на грани.

— Рин... — голос был хриплым, срывающимся, но ясным. — Я чувствую. Это не я. Оно внутри. Я не смогу... долго. Давай.

Рин замерла, не понимая.

— Что?

Губы Фары дрогнули. Едва слышно:

— Прямо в сердце. Быстрее... пожалуйста.

Мир на секунду обрушился. Рин смотрела на неё, и всё внутри кричало: нет. Она покачала головой, слёзы сразу выступили на глазах.

— Нет. Нет, Фара! Не проси... Мы справимся. Мы найдём способ. Я не... не могу.

Фара выдохнула в последний раз осознанно. И снова глаза заволокло серым налётом. Чужой отблеск вспыхнул в глубине, холодный, хищный. Узоры на её руке дрогнули, как будто вены вспыхнули чёрным огнём, и кожа начала темнеть дальше — пятна расползались к плечу, к горлу. Рин прижалась лбом к её лбу. Голос сорвался, стал почти детским, слабым:

— Прости...

Импульс был быстрым. Нити её сети собрались в одно лезвие и вонзились в сердце. Фара дёрнулась всем телом, потом обмякла, оседая на руки Рин.

Тишина. Даже Поток замер. Рин держала её, не отпуская, будто пыталась согреть уже безжизненное тело. Слёзы текли по щекам, капали на камень. Губы шептали что-то беззвучное.

Лэйн подошёл первым. Осторожно коснулся её плеча, помог подняться.

— Капитан Калвен, — произнёс он мягко. — Мы рядом. Обопрись на меня.

Он увёл её в сторону. Рин не обернулась. Её глаза были красными, слёзы ещё не высохли. Взгляд — пустой, но в нём горело что-то, что заставило остальных отвести глаза. Никто не осудил. Каждый видел в смерти Фары своё отражение. Каждый думал: а если завтра Поток позовёт меня?

Рин, стиснув зубы, первой шагнула вперёд. Поток за её спиной будто стих, перестал давить — но не исчез. Каменная плита под их ногами, тронутая импульсом, дрогнула. Раскрылась щель, затем открылся проход — прямоугольный, уходящий вниз. Узкая лестница, гладкие стены, воздух сухой, неожиданно чистый. Ни пыли, ни сырости, ни гари. Только гул, лёгкий, будто вибрация где-то в глубине.

— Это не просто хранилище, — произнёс Мияр, следя за показаниями сканера. — Всё стабильно. Ни одна ловушка не активна.

Потом добавил тише, словно себе:

— Либо все уже сработали.

Внизу их ждал зал — правильный квадрат с вырезанными углами, выверенный, как чертёж. В центре возвышался пьедестал. Над ним парил куб. Размером с крупное яблоко, матово-чёрный, будто поглощавший свет. По его поверхности тянулись глифы — не светящиеся, но такие, что взгляд застревал на них, и стоило моргнуть, казалось, что они переместились. Внутри, под чёрной оболочкой, мерцало нечто крошечное. Слабая, но постоянная вспышка. Словно звезда, заключённая в тысячу слоёв камня.

— Это он, — сказала Рин. Голос был ровным, почти бесстрастным, но в висках отдавало гулом, будто внутри черепа стучал чужой ритм.

Сеть напряглась сама, расползаясь по залу, — не как инструмент, а как зверь, почуявший хищника. В каждой жилке дрожь, в каждой нити — предчувствие, что удержать это не удастся.

— Кубовая структура, — начал Мияр, не отрывая взгляда от сканера. Его голос звучал отстранённо, будто он боялся услышать собственные слова. — Символика... похоже, Пред-Орден. Но это не предмет. Это — механизм. А то, что внутри, — он кивнул на пульсирующее свечение, — живая энергия.

— Можно ли его коснуться? — спросил Тавиан, глядя прямо, без тени сомнений.

Рин медленно двинулась вперёд. Нити сети сорвались с её пальцев рывком, сами — будто бросились к кубу, но тут же были оттолкнуты, как будто ударились о невидимую стену. Воздух дрогнул, по залу прокатилась еле слышная вибрация.

— Нет, — прошептала Рин, отступая. — Он не хочет, чтобы его касались. По крайней мере я.

Тишина повисла густая, как пепел.

— А если попробует кто-то другой? — глухо спросил Лорас.

Рин не ответила. Она слышала зов. Чужой и настойчивый. И видела, как куб словно оживает, меняя ритм мерцания в такт шагам.

— Мы нашли Верий, — почти неслышно произнёс Илин. Его голос был не удивлением, а подтверждением того, что он и так знал.

Тавиан подошёл ближе, чтобы рассмотреть артефакт. Глифы на одной из граней вспыхнули. Они дрогнули, как будто расправили плечи.

— Он... ждёт тебя, — тихо сказала Рин, сама не понимая, почему уверена. — Только тебя.

Тавиан посмотрел на неё. И кивнул — будто этот выбор был очевиден с самого начала. Он протянул руку. Куб не сопротивлялся, не вспыхнул, не взорвался. Он просто мягко скользнул в ладонь, словно вернулся туда, где и должен был быть. На холодной поверхности пульсировало внутреннее свечение — тихое, но живое, как дыхание во сне.

— Его нужно доставить в Цельфарис, — сразу сказал Илин, не поднимая взгляда. Голос его был жёстким, сухим. — По протоколу объекты уровня «Сигма» изымаются и передаются в Удержание Первого круга. До полной расшифровки.

— Доставим, — отрезал Тавиан. — А теперь выходим.

К лагерю они вернулись под вечер. Небо уже темнело, на западе тянуло багровыми полосами, словно само солнце помнило кровь. Никто не разговаривал. Фару предали огню. Не по обряду или традиции. Просто как люди, у которых больше не осталось слов. Языки пламени отражались в их глазах — и в каждом отражался свой прощальный образ. Один за другим бойцы расходились по палаткам. Кест молча перебирал оружие у границы лагеря, точил лезвие до скрипа. Мияр уснул прямо на свернутой плащ-палатке, не дождавшись ужина. Рин сидела у костра. В руках — уже третья фляжка. Она поднесла её к губам, и горечь обожгла горло. Смотрела в огонь так, будто пыталась утонуть в нём, исчезнуть внутри.

Лорас подошёл бесшумно. Сел рядом. Долго молчал.

— Ты убила её быстро, — сказал он наконец. Голос был спокойным, но глаза резали тенью. — Она не мучилась.

Рин не отреагировала.

— И она сама попросила, — добавил он, будто хотел снять с неё груз. — Это не твоя вина.

Она медленно опустила взгляд в огонь. Сжала фляжку так, что побелели пальцы.

— Я чувствую вину. — Голос был сиплым, срывающимся. — А значит, она моя. Всё просто.

— Ты всегда всё утрируешь, — хмуро буркнул он. — Ты не бог и не пророк. У тебя не было выбора.

— А если бы был? — резко подняла на него глаза. В них блеснуло что-то острое, как нож. — Если бы я не сделала... что бы стало с ней? С нами?

Лорас замер. Вздохнул.

— Я не знаю. — Он поднялся. — Но знаю одно: она хотела, чтобы ты жила. А не сидела здесь, убиваясь с этой фляжкой.

Он ушёл, оставив её одну. Рин осталась у костра. Провела ладонью по лицу, смахивая слёзы, но они возвращались, жгли глаза. Сделала ещё глоток — крепкий, обжигающий. Потом ещё один. Тишину нарушили лёгкие шаги позади. Она услышала их и быстро вытерла щёки тыльной стороной ладони. Подняла фляжку — будто случайно, будто так и было, чтобы выглядеть ровной.

— Рин, — произнёс знакомый голос.

Тавиан. Он не спросил разрешения — просто сел рядом, тяжело, будто землю под ним тянуло вниз. Достал сигарету, закурил, выдохнул в темноту дым. Огонь костра высветил резкие линии его лица, и в этих линиях впервые не было жесткости — только усталость.

— Ты всё сделала правильно, Рин, — произнёс он негромко.

Слова упали в тишину. Рин не сразу ответила. Она смотрела в огонь так, будто искала там хотя бы тень Фары. Внутри всё сжималось, каждая искра костра резала взгляд, как нож.

— Не думала, что капитан Ледышка умеет... — её голос дрогнул, — умеет поддерживать.

Он затянулся, не отводя глаз от пламени.

— Сам в шоке, — сказал он, сухо, но без иронии.

Снова повисла пауза. В этой паузе у Рин мелькали лица: Фара — в тот миг, когда её глаза прояснились, когда она просила; Лорас, с его тяжёлым взглядом; даже собственное отражение — чужое, мёртвое, в чёрной воде.

— Я всё испортила, — наконец выдохнула она. — Снова. Я должна была удержать. Держать до конца. Но сеть выходит из-под контроля, сжимается всё сильнее, и я вместе с ней. Она попросила... — Рин стиснула зубы, и голос сломался, — а я убила.

Тавиан медленно повернул голову, посмотрел на неё. Его глаза, светлые в отблесках костра, были спокойными, даже слишком спокойными — будто он привык видеть смерть и научился не моргать.

— Ты дала ей то, чего она просила, — сказал он тихо. — Это не слабость.

— Это ужасно, — почти выкрикнула она. — Страшно. Это делает из меня...

— Человека, — закончил он. — Твои чувства и эмоции делают из тебя просто человека.

Рин замерла. В этих словах было что-то, от чего земля снова дрогнула под ногами. Она посмотрела на него. В пламени его лицо казалось мягче, чем обычно, хотя губы оставались прямыми, строгими. Ни улыбки, ни тепла — только понимание. И это оказалось слишком. Что-то оборвалось внутри. Она склонилась ближе. Медленно, будто боялась услышать отказ. Губы дрогнули, коснулись его. Лёгкий, почти невесомый поцелуй, с тихим выдохом, как признание, которое нельзя произнести.

Он не ответил сразу — опешил. Но затем осторожно, не спеша углубил поцелуй. Без страсти, без обещаний. Только дыхание, только пульс, только мгновение, в котором было всё: утрата, усталость и странное облегчение.

Рин отпрянула резко, словно обожглась. Глаза — дикие, загнанные.

— Твою мать... прости! — сорвалось с её губ.

Она вскочила, чуть не уронив фляжку, и почти бегом бросилась к палатке. Внутри её встретила тьма. Там, в этой замкнутой пустоте, пульс стучал так, что казалось — его слышат все. Она закрыла лицо руками, и в ткани палатки тонул её шёпот:

— Дура. Дура. Дура...

А у костра Тавиан остался в той же позе. Он не последовал за ней, не окликнул. Дым тлел в пальцах, сигарета медленно догорала. Он смотрел в огонь и думал, что внутри него что-то треснуло ещё раньше — тогда, когда она в первый раз, насмешливо, перепила весь отряд и рассмеялась так свободно, будто войны не существовало.

«Кажется, я сломался именно там.»

Он сделал последнюю затяжку, бросил окурок в пламя.

«Это точно ошибка.»

Но уголок губ предательски дрогнул.

«И, похоже, я хочу повторить.»

Завтра предстояло возвращение в столицу. Времени на раздумья будет достаточно. Но не здесь, не у этого костра. Здесь — он просто позволил себе молчать.