Когда Истина горит

Лес становился гуще, и тьма в нём уже не была просто отсутствием света. Она дышала, спрессованная между стволами, вползала в щели между ребрами. Воздух уплотнялся, будто в нем растворили невидимую смолу. Ветки нависали над тропой не как укрытие, а как руки, что тянутся удержать, не выпуская. Казалось, сам мир противился их движению — и дорога вперёд медленно превращалась в упрямый вызов.

Отряд молчал. Даже Лэйн, который мог насвистывать на собственных похоронах, теперь держал губы плотно сжатыми. Поток здесь был вязким, тугим. Он цеплялся за сухожилия, чуть тянул в сторону, соблазняя ступить туда, где дорога обрывалась в неизвестность. Рин замедлила свою лошадь, наклонила голову, прищурила глаза, но слушала она не ушами — кожей, дыханием, внутренней тишиной. Нити её магии уже были распущены, тонкие, как паутина в утренней росе. Где-то на краю восприятия они начали дрожать, предупреждая.

— Контакт, — её голос прозвучал как отрывок сна, в котором нельзя дышать. — Четыре точки. Впереди. Двигаются к нам.

Тавиан спешился и оказался рядом быстрее, чем можно было осознать. Катана в руке, клинок отражал лишь тусклое дыхание леса. Глаза стали острыми, речь — короткой, резаной.

— Сможем обойти?

— Нет, — она сжала губы. — Они уже нас видят.

Мияр замер, прижав пальцы к переносице.

— Поток искажен. Кто-то жжёт его... как сухую бумагу.

Фара тихо выругалась, проверяя амулеты. В её движениях чувствовалась привычка готовиться к худшему.

Из-за деревьев шагнула фигура в капюшоне. Пустые руки, серая ткань. За ним — трое. У одного лицо скрывала будто застывшая восковая маска, где человеческое угадывалось только в неправильных складках. Плоть была переплавлена, как металл в плохом тигле.

— Ты, — сказал первый. Его голос не был пропитан угрозой. Он был утверждением, в котором уже нет сомнений. — Ты — Око. Ты слышишь их ложь.

Смех вырвался из него внезапно, истерично, с надрывом. Нити Рин содрогнулись, словно этот смех был лезвием. Почему-то фигуры источали ложь сами по себе, будто полностью из неё состояли.

— Отряд, наготове, — тихо бросил Тавиан, но в этой тишине его слова прозвучали как команда колоколу.

— Вы не уйдёте, — сказал фанатик. — И она не должна жить. Через неё мы увидим.

Оружие появилось, как если бы оно уже было в их руках всё это время. Кинжалы с матовыми клинками. Один меч — чёрный, как уголь, дрожал в воздухе, будто сам не был уверен, тверд ли он. Они двинулись разом.

Сеть Рин раскрылась, как выброшенный в воздуху свиток. Нити прорезали пространство, натягиваясь между камнями и деревьями, формируя живое, дышащее поле. Каждый шаг врага отзывался в ней вибрацией, каждый вдох касался её кожи.

Один попытался обойти слева. Одна из нитей дрогнула, и Рин послала туда импульс. Разряд хлестнул, как кнут. Тело рухнуло, грудь обожжена до костей. Тавиан работал рядом. Катана скользила бесшумно, а лёд, рождаемый его магией, резал воздух с той же точностью, что и сталь. Он не отступал, не колебался, но успел заметить краем глаза, как Рин пошатнулась и рухнула с седла, глаза затуманены, дыхание сбилось. Фанатик прорвался через сеть. Его шёпот был похож на рваный шёлк.

— Все лгут. Даже твой Поток. Ты — трещина.

Удар. Клинок вспорол бок. Рин вскрикнула — не от боли, а от того, что ложь прорезала её изнутри и заглушала всё вокруг. Поток взорвался в ней, как перегретый сосуд, и сеть рухнула, нити порвались, оставив воздух пустым и голым. Тавиан был уже рядом. Удар — и враг упал, лицо мгновенно застыло, трещины льда поползли по коже. Но он успел понять: поздно. Рин держалась за бок, стиснув зубы.

Фара и Лорас добивали оставшихся. Илин так и не достал оружия. Он всё это время писал, линии ложились на страницу ровно, как если бы бой был заранее известным фактом, а он лишь фиксировал его неизбежность.

Они ушли оттуда быстро. Не стали осматривать тела. Лагерь разбили в ложбине, между камней. Лорас занялся раной. Кровь шла умеренно, рана неглубокая и затянется быстро, но Поток внутри Рин всё ещё вибрировал. Как будто сам магический мир пытался её переварить. Тавиан метался у костра, как зверь, которого загнали в клетку.

— Это всё было чертовски предсказуемо, — рыкнул он, глядя в сторону леса. — Но ты не отступила. Какого хрена ты не отступила?

— Потому что я знала, что они шли за мной, — прохрипела Рин. — Блять, Мейн! Ну больно же!

Лорас вскинул бровь.

— Может, потому что я тебя зашиваю? Будешь звать по фамилии — обижусь. Мы это с тобой уже проходили. — И невозмутимо продолжил работу. Рин скривилась и надула губы.

Когда Лорас закончил, он отвел Рин в её палатку, забрал все запасы алкоголя и оставил отдыхать. Рин готова была выть. Тавиан всё не находил себе места. Глубоко в душе он всё-таки переживал за Рин. В порыве эмоций он оказался у её палатки. Немного помедлив, всё-таки зашел.

— Почему ты снова лезешь куда не надо, ненормальная?

— Ой давай без твоих этих нотаций, ладно? Меня переклинило, я начала терять сознание. Из-за твоего вранья это, между прочим, тоже происходит, хоть и не с такими последствиями, но бывает всё равно глушит!

— Чегооооо?

— Того! Ты живешь во лжи. Ты ходишь, дышишь, живешь с проклятым доспехом из недоверия и думаешь, что это делает тебя сильнее.

Он замер, в глазах появились огоньки ярости.

— Мой брат умер в операции, где разведка передала ложные координаты. Их вывели под удар. Вся ваша работа построена на лжи, а ты упрекаешь меня?!

— Я не могу врать.

— Ну конечно! Сначала свою гнильцу вычисти. Вот поэтому, я вас, разведчиков, терпеть не могу!

Она медленно приподнялась. Посмотрела ему в глаза.

— Я не могу врать. Я чувствую ложь. Всегда. Это дар, да, о котором почти никто не знает. Но и проклятие. Если я начну врать сама — Поток меня сожжёт. Я не могу солгать в большом. Даже если хочу. Могу... чуть недосказать, когда пьяна. Могу улыбнуться, когда внутри пусто. Но врать по-настоящему — никогда.

Он отступил на шаг.

— Это бред.

— Проверь.

Тавиан помедлил. Лицо напряжено, губы сжаты. Потом резко сел на табурет, будто решился войти в холодную воду.

— Хорошо. Мой возраст — тридцать четыре.

— Правда.

— Я родом из Арлинты.

— Ложь. Это всё было в твоём досье. Думаешь, я его не читала? Давай, Альварис, мы играем по-крупному.

Он дёрнулся, будто от удара. Несколько секунд смотрел на неё пристально, потом резко сменил тему:

— Мой брат умер быстро.

— Ложь.

Воздух между ними сгустился. Рин почти физически почувствовала, как внутри него что-то ломается. Он медленно выдохнул, как будто признавался не ей, а себе:

— Он... умирал долго. Когда я нашёл его, он просил передать отцу, что был неправ. А отец умер за год до этого.

— Правда, — тихо ответила Рин.

Он придвинулся ближе. Достал из пояса фляжку, будто ему срочно понадобилось чем-то занять руки.

— Мир не делится на правду и ложь. Всё гораздо грязнее.

Она прищурилась.

— А ты бывал на таких грязных заданиях, что скрывал даже от Совета?

— Нет, — отрезал он слишком быстро.

— Вот и попался. Врёшь. Убедился? Дальше рыть не стану. И вообще, считай, что я этого не слышала.

Он хотел что-то сказать, но промолчал. Лицо его оставалось каменным, только в глазах мелькнула тень — то ли злость, то ли облегчение, то ли страх. Рин вдруг почувствовала, как тяжелеет воздух в комнате, и сказала глухо, почти не глядя на него:

— А я в этом и живу. Ты не представляешь, каково это — когда человек говорит, что любит тебя, и ты сразу знаешь, что он врёт. Когда мать смотрит в глаза и говорит, что всё хорошо, а вокруг воздух трещит от лжи. Каждый день. Я чувствую каждое прикосновение чужой фальши.

Секунду он просто смотрел на неё. Без привычной холодной маски. Как будто впервые видел её не частью отряда, не инструментом, а человеком, у которого тоже есть свои шрамы. Потом протянул флягу.

— Ладно. Перемирие?

У неё загорелись глаза.

— Бука-капитан решил нарушать правила? Лорас убьёт, если узнает, он вытащил все мои запасы!

Он усмехнулся. «Ей что в лоб, что по лбу, неугомонная»

Тавиан смотрел в пустоту. Уже не жёстко, не отстранённо. А как человек, который впервые за долгое время пытается не защищаться.

— Ты и Лорас?

Он проговорил это не как подозрение, а как вопрос, который не успел превратиться во что-то большее. Рин усмехнулась.

— Не «и». Скорее «через». Через Академию. Через пару провальных операций. Через горечь. Он... помог, когда я почти сломалась.

Тавиан медленно перевел на неё взгляд.

— Потеря, после которой остался жетон?

— Даже не буду спрашивать, откуда знаешь. Да, после него, — кивнула она. — Мы с Алеком даже не успели толком быть вместе. Только... знаешь, эта стадия, когда ты уже понимаешь, что хочешь быть с этим человеком, но боишься сказать? Вот на этом и остановились. Навсегда.

Она замолчала. Потом, вдруг, фыркнула.

— Я помню, как Лорас пытался заставить меня жрать суп. С проклятыми специями, от которых пахло так, будто кто-то сварил старое одеяло. И я всё равно ела, потому что он сидел и смотрел. С этой своей «медицинской строгостью». Почти как ты, когда думаешь, что я не вижу твоих взглядов.

Тавиан чуть склонил голову.

— Только вот я знаю, что ты их видишь и чувствуешь.

Уголки её губ дрогнули.

— Осторожнее, капитан. Такие комментарии могут быть расценены как непрофессиональное поведение.

— Сейчас у нас отдых.

— Ах, да. — Она сделала глоток из фляжки. — А я уже начала думать, что ты служишь даже в постели.

Он усмехнулся.

— Не совсем. Но по уставу могу составить подробный рапорт после.

— Оценка взаимодействия, обратная связь, график повторений?

— Только если партнёр заслуживает отметку «превосходно».

«Что я блять несу?!»

Она чуть вскинула бровь.

— Ты что, хочешь меня протестировать, Альварис?

Он спокойно выдержал её взгляд.

— Уже тестирую. Пока ты ведешь себя как человек, а не как оборванный провод.

— Ну так не дёргай за изоляцию, может и не замкнёт, — проговорила она, чуть хрипло.

Пламя напряжения между ними взметнулось. Тавиан протянул руку, плотно закрыл крышку на фляжке.

— Всё-таки ты ненормальная. Ты — кошмар для тех, кто любит контролировать.

— Я?! Я же такая милая.

— Ага, как опасный дракон.

Он сказал это без укора. Словно оценка. Или... комплимент. Рин откинулась на подушку.

— А ты, оказывается, умеешь не рычать. Даже немного флиртовать, капитан Ледышка.

— Я не флиртую. — Он сделал паузу. — Я проверяю, как далеко ты готова зайти, не прячась за сарказмом.

— Дальше, чем ты думаешь.

Молчание повисло между ними. Не гнетущее — теплое. Как одеяло, которое не спасает от холода, но делает ночь менее одинокой.

— Завтра снова в путь, — напомнила она, будто для себя.

— А сегодня у тебя ещё полфляги, — ответил он.

Она посмотрела на него. Открыто, без маски.

— А у тебя?

— Только я, сигарета и несколько не самых приличных мыслей.

— Слава богам. Хоть кто-то тут может приятно провести время.

И оба — впервые — рассмеялись. Настоящим, теплым, даже немного уставшим смехом. Словно на миг позволили себе забыть, что всё это — только затишье. Что за этой ночью придет снова ложь, снова Поток, снова смерть.