Принц Оружия

Элейн

Ночь медленно рассеивалась, с городских улиц исчезала тишина. До минуты, когда на небе засияет денница, уже недалеко. И шорох просыпающегося города медленно проникал через окно. Он не слышен обычному человеку, тому, кто спит или нежится в утренней дреме. Элейн же не могла больше его выносить. Она различала, как в соседнем доме скрипит паркет под миниатюрной экономкой, бренчит крышка закипевшего чайника, лязгают столовые приборы — вероятно, слуги накрывают завтрак.

Слышно ей глубокое, ровное дыхание Лорэнзо рядом, чьи темные волосы слегка наэлектризовались и теперь торчали во все стороны, как маленькие антенки, ресницы едва подрагивали на щеках — значит, ему нечто снилось.

Элейн заставила себя сесть и уставиться в стену напротив. Так нельзя, это может быть личным. Да и кто сказал, что ей вообще захочется это увидеть? Голова сама вновь повернулась к Энзо. Сирена глубоко вдохнула и закрыла глаза.

Она чувствовала тепло его тела, хорошо знала, насколько мягкие на самом деле пряди его волос, помнила грубость мозолей на ладонях и неровную поверхность шрамов. Ее пальцы сами нашли свежую ранку на запястье, оставленную браслетом.

Сердцебиение Энзо участилось, и Элейн неосознанно скользнула внутрь его сознания — только ради того, чтоб проверить, не снится ли ему кошмар, и ее тут же как будто бы окатило холодной морской водой. Она отшатнулась в сторону, опасливо поглядывая на кожу рук и плеч. Никаких признаков чешуи, даже легкого блеска не видно.

— Это было нечестно! — раздался голос Сайфиры.

Элейн вскинула голову и поняла, что стоит по щиколотки в воде. За спиной пляж, усыпанный ракушками, такие бывают только у дальних островов за архипелагом. Перед ней остановился скиф, и с него спрыгнула Сайфира. Несмотря на то, что глаза ее выражали беспокойство, она улыбалась.

— Ты прости этих оболтусов. У них силы больше, чем ума. — Она протянула руку, выпутывая из волос матери длинную водоросль. — Ты точно в порядке? Выглядишь бледной.

Элейн пару раз безмолвно открыла рот, а потом наконец покачала головой и спросила:

— Ты покрасила волосы?

Сайфира заморгала, с ресниц слетело несколько крупных капель. Она, опешив, взяла прядь и шокированно повертела ее на кончиках пальцев.

— Что ты имеешь в виду? Это мой цвет. Может, из-за соленой воды немного потускнел.

Волосам сирен не было дело до соли.

— А синие пряди? У тебя было несколько синих прядей.

Сайфира странно оглядела Элейн, потом взяла под локоть и вывела из воды.

— Мам, ты полежи, отдохни. Вдруг перегрелась? Я сейчас доплыву до папы и Лёли. Скажу, чтоб прекращали.

Элейн не успела ничего спросить или сказать: Сайфира уже умчалась прочь. До папы? Лёли?

Она еще раз огляделась. Звездный пояс, лазурная прозрачная вода, пляж, песок, ракушки, пальмы, драцены, папоротники и очертания небольшого деревянного домика. Рядом на узком самодельном пирсе стояло несколько маленьких парусников. Голову резко прострелила волна покалывания, и тело ощутило странную пустоту. Элейн сидела на песке, полном острых ракушек, но не чувствовала ни того, ни другого. Ее только что окатили водой, но одежда абсолютно сухая. Разум как будто раздвоился. Руками она еще чувствовала тепло и мягкость постели, а мысленно находилась внутри сна Лорэнзо.

Совесть, неведомо где прятавшаяся до сего момента, резко вскинула голову и по-змеиному прошипела: «Убедилась? Не кошмар. А теперь — прочь!»

Элейн погрузила пальцы в песок, но действие не произвело никакого ощущения. Может, за исключением покалывания холодных, торчащих из одеяла перьев. Она представила комнату на втором этаже таверны, легкое гудение разбуженного города и утренний морозный воздух. Открыла глаза и вновь увидела и море, и небо, и все голубое-голубое.

— Черт.

Своеобразно извинившись перед совестью — впрочем, неискренне, — Элейн поднялась и побрела к дому. Голоса Сайфиры и Лорэнзо, перемежавшиеся легким детским смехом и визгом, постепенно становились громче, и громче, и громче, и шаг Элейн все ускорялся и ускорялся, будто бы нечто привязало ее к дому и тянуло вперед. На самом деле это нечто имело название — страх.

С одной стороны, не хотелось оправдываться перед Энзо, по какому праву она вторглась в его сон. А правильно себя вести внутри чужого сна действительно нелегко, поскольку человек сам создает мечты и кошмары и осознаёт, что будет дальше, он уже придумал весь сюжет, так что потакать подсознанию весьма сложно. С другой — все это походило на чрезмерно приторную идиллию. Элейн изредка уже пользовалась этим даром, чтобы подарить если не чудо, то хотя бы радость. Однако чем дальше шел сон, тем больше дверей закрывалось: ей не стать вновь человеком, не быть больше матерью. Сайфира дочь своего отца. А Элирия существует и нуждается в постоянной опеке и защите.

— Ты решила сбежать?

Спрыгнув со скифа на причал, Лорэнзо нахально улыбнулся и поднял на руки мальчика лет десяти.

— Мне стало нехорошо, — осторожно, проверяя возможности, произнесла Элейн.

Сайфира, пришвартовавшая свой скиф, вспорхнула на дощатый причал легче ласточки и танцующе подхватила, очевидно, брата на руки.

— Не знаю как вы, но мы устали и проголодались. — Она прищурилась — решила, должно быть, что может оказаться лишней, и снова повернулась к брату, ласково разглядывая его личико. — Кто-нибудь, кроме меня, хочет сладкого льда?

— ДА!!! — завопил ребенок.

Не дожидаясь ответа родителей, эта парочка исчезла в недрах дома.

Лорэнзо прошел к маленькой веранде, поджав губы.

— Хорошо, хочешь поговорить — давай поговорим.

Элейн, застигнутая врасплох, только ошалело кивнула и опустилась на стул напротив.

— Сколько раз тебе потребуется рискнуть жизнью, чтобы понять... Им больше не нужно твое присутствие.

— Что? — Пересохшие губы буквально склеились, и любой звук выходил приглушенным, хриплым.

Внезапно исчезли и веранда, и море. Они оказались в зале Советов по разные стороны одного огромного стола. Элейн готова была поклясться, что это был первый раз, когда Энзо вообще опустился в одно из кресел здесь. Поэтому они здесь? Из-за злобы и зависти? Из-за того, что его голос ничего не значит?

— Они устали от твоей опеки. И Каук, и Оллин, и Таддео — все! Короли то и дело сменяют друг друга, то тут, то там смута и переворот. Но ты засиделась, и они устали, устали с тобой считаться, устали соглашаться. Разве не видишь, как мало весит теперь твое желание по сравнению с ними?

— Значит, я должна сложить полномочия, по-твоему?

Соблюдать аккуратность в высказываниях ей становилось все сложнее. Вряд ли кто-либо вообще задумывает сон о том, как поспорит и проиграет. И это логично. Однако Элейн здесь сейчас реальная, а не созданная сознанием, и молча глотать подобные обвинения не намерена.

— Я не слепа. И вижу, как им хочется моего влияния. Однако они также и не глупцы. Народ слушает меня, он верит мне. И этого они добиться не смогут, хоть из кожи вон лезь.

Энзо покачал головой, словно разговаривал с ребенком.

— Какое им дело до веры? Храмы как возводятся, так и разрушаются. Уверен, и на твоих костях будет возведено нечто монументальное. Они сделают из этого культ, а из тебя богиню, и все вместе это будет отличными вожжами для народа.

— Теперь мне что же? Лечь и приготовиться? Ждать, когда они соизволят прийти и разрушить всё, что я так долго строила? Да и как вообще они объяснят народу смерть бессмертного существа?

— Я не прошу тебя сдаться. Не прошу умирать или бросать город. Но и не хочу постоянно оглядываться, ударит ли вдруг кто-то в спину. И тем более не хочу однажды увидеть, что не смог это остановить. Мы не слепы. Сановники устали подчиняться твоей воле. Они выросли. Город вырос. Может, пора остановиться? Или хотя бы замедлить ход...

Элейн вынырнула будто из ледяной проруби, только воды нет, а лютый холод здесь, рядом. Лорэнзо все еще спал. Беспокойно, но крепко.

Комната постепенно переставала трястись и сжиматься. Элейн встала и подошла к окну, накинув китель. Свой или нет — она не разбиралась. Должно быть, внутри сна она провела не больше полдюжины минут. Улицы все еще слишком пустынны.

Она знала, что в некотором роде Лорэнзо прав. Таддео в последнее время вел себя чересчур... деятельно. Да и не он один. Разумеется, им хочется свободы, но сколько они видели за свой век? Элейн привалилась спиной к холодному косяку балконной двери и дважды стукнулась затылком о стену. Мыслям это не помогло.

Да были бы мирные времена, она бы еще послушала Энзо, но Фил, попавший в плен, пылающий Ефлен, а теперь еще и Ноэль, запертый где-то в недрах Элирии... Если бы был шанс хоть от одной угрозы избавиться...

Ее глаза поднялись ко дворцу. Белый камень в холодном свете просыпающихся звезд казался абсолютно нетронутым. Словно скалы и морские волны годами вырезали каждую линию, каждый барельеф. И спустя десятки лет свету предстал этот молчаливый сверкающий великан.

Дворцовая стража сейчас, должно быть, тоже нежится на своих постах, радуясь спокойствию. Возможно, самое приятное время, чтобы проникнуть внутрь. Ей бы только добраться до Фила, узнать, жив ли он, что рассказал, а что утаил. Она сняла бы груз хоть этой проблемы с души и не стала мешать Таддео. Уплыла с Лорэнзо на тот самый далекий островок. Только бы увидеть, узнать, убедиться.

Еще раз бросив взгляд на кровать и Энзо, Элейн скинула с плеч огромный кафтан, накинула легкую парку, единственные штаны и, стараясь не скрипеть прогнившими деревянными половицами, вышла за дверь. Таверна открывалась куда позже, потому что пьянствовать с самого пробуждения считалось моветоном, так что девушка беспрепятственно покинула здание.

До дворца вела кривая главная улица, пересекаемая множеством менее значимых переулков. Если идти, не сворачивая, выйдет около двух десятков минут ходьбы, но Элейн застала времена, когда этот город только зарождался, и знала закутки, через которые можно было сократить дорогу вдвое, а то и втрое. А вот по части проникновения во дворец вопросов было больше. Даже полусонная охрана не пропустит внутрь и кошки уличной, но если попытаться быть более убедительной, то, может быть, обойдется. Проблема заключалась главным образом в том, что Элейн одна. Захватить человеческий разум не так уж сложно, а вот покинуть его бесследно — задача труднее и неприятнее. Люди, очнувшись, быстро осознают: что-то не так — становятся в два раза бдительнее. И больше подобный фокус с ними провернуть не получится.

Раньше со своей скромной командой они оставляли парочку «контролеров», которые, не прекращая воздействие алимии, дожидались окончания операции. Когда гвардейцы приходили в себя, след воришек уже стирался.

Элейн вынырнула из очередного переулка перед высокими коваными воротами. Рядом на постах замерло двое гвардейцев, которые, судя по всему, использовали свои секиры в качестве подушки. По крайней мере, пытались. Девушка выдохнула и отпустила свои силы. Ей они почему-то всегда представлялись в виде длинных шелковых лент. И ленты эти устремились в сознание гвардейцев, навевая более сильную тягу ко сну, пока их хозяйка отпирала небольшую дверь внутри ворот. Хвала звездам, она хоть не скрипела.

Внутренний двор, как и ожидалось, пустовал. Фрейлины и графини спали, утренний осмотр еще не проведен. Элейн мигом юркнула в открытые северные ворота, здесь ближе всего к подземельям и меньше всего людей. Высокопоставленные советники и прочие важные гости не любят сталкиваться с обслугой. В то время как весь замок еще протирал глаза ото сна, здесь уже отовсюду раздавались приказы, просьбы и ругательства. Мимо Элейн, не замечая ничего вокруг, пронеслась пара худеньких служанок со стопками нового белья, из комнаты напротив вереницей выплыли четыре девушки и поспешили по широкой лестнице, ограниченной балюстрадами, наверх. Им не было никакого дела до замершей в проходе незнакомки, однако все внимание Элейн сконцентрировалось на одной из них.

Фрейлины здесь весьма миловидные и поджарые, как скаковые лошади, поскольку только и делают, что бегают по дворцу от хозяйских покоев и обратно до северного крыла, однако эта девушка не казалась замыленной или покорной. Спину она держала так же ровно, как и любая аристократка. Однако в каждом движении можно было заметить некоторую долю напряженности, точно у сжатой пружины. Черные локоны, закрученные по дворцовым стандартам в высокий пучок, закреплялись двумя шпильками, и Элейн готова была дать руку, ногу, голову на отсечение, что они заточены так же хорошо, как гвардейские клинки, потому что знала эту служанку. За исключением одного нюанса: служанкой та никогда не была.

Прежде чем мысль появилась в ее голове, Элейн прошмыгнула вперед за девушками. В своей теплой длинной парке сирена отдаленно могла сойти за молодую графиню, совершавшую утренную прогулку. По мере необходимости она все же приготовилась использовать свои способности.

Вереница девушек прошествовала вперед до главного зала и разделилась на четыре тройки. Ведомая любопытством и подстрекаемая страхом, Элейн двинулась за Айне. Разглядывая лепнину на стенах, поправляя парку и задумчиво пялясь перед собой, словно так и должно быть, что ей в ту же сторону, Элейн пересекла большую часть пути и остановилась у последнего поворота. Она слышала, как для девушек открыли двери. Две из них прошли в дальнюю комнату, одна осталась стоять перед спальней короля. Осторожно выглянув, сирена успела увидеть только появившийся в руках ассасина поднос с графином воды. После стража закрыла двери и вновь замерла.

Голова Элейн заработала с удвоенной силой. Девушка пришла сюда не ради Айне, однако только сила покровителей могла заставить ассасина плясать под дудку короля.

Взгляд сирены забегал по стенам и потолку. Они пришли в западное крыло, принадлежащее только особам с кровью Марна в жилах. Здесь должны быть потайные двери или скрытые тропы меж толстых стен. Когда Марн перестраивал дворец по своему вкусу, серьезно отличающемуся от Кая, то незамедлительно учредил Тайную Канцелярию, которая должна была приносить ему самые свежие и интересные подробности жизни придворных. Ей рассказывали об этом старшие русалки, когда она еще плавала в их рядах. Через катакомбы можно было попасть в любую часть дворца.

Элейн побежала обратно к северному крылу и, перемахнув через балюстраду последней лестницы, юркнула в проход под ней. Небольшой чулан с самыми обычными ведрами, грязными тряпками, пыльными коврами и кто знает чем еще открылся на удивление легко. Девушка вспоминала, что ей рассказывали за все годы жизни, и на ходу строила маршрут. В дальнем углу чулана она нашла часть стены, в которую была встроена потайная каменная дверь, тоже незапертая, а за ней — два ряда гранитных ступеней, одни вниз, другие вверх. Вероятно, выбрав первые, можно было попасть в узилище под дворцом; значит, вторые должны привести в скрытые коридоры.

По памяти воспроизводя маршрут, которым прошли фрейлины, Элейн бежала по узким пыльным проходам, надеясь никого не встретить на пути. В конце концов до ее ушей добрались чужие разговоры и перешептывания. Какие-то на Эйспильском, какие-то на Идрешском, но все женские, как ни крути. Голоса короля или хотя бы другого мужского не разобрать.

Затерявшись в проходах и карманах, Элейн бегала туда-сюда, стараясь не шелестеть полами пларки и не стучать сапогами. В отчаянии она остановилась, привалилась спиной к стене и попыталась отдышаться. Предплечье зачесалось, и, подняв рукав, сирена увидела ползущую по ней многоножку. Едва сдержав вскрик, девушка затрясла рукой. Гобелен, висевший под потолком, зашатался, норовя упасть. Элейн едва успела броситься прочь. Судя по его весу и орнаменту, бедолага пережил не одного короля.

Вдруг в проходе раздался кашель, затем — хрип. Повертев головой, Элейн не нашла никаких признаков чужого присутствия. Минутой позже до уха донесся приятный мужской голос, и стало ясно, что звук идет из комнаты, находящейся справа от нее. Прислушавшись, Элейн поняла, что произошло с Его Величеством, а также — кто, судя по всему, это устроил. Только почему? Что заставило Айне, мечтающую о могиле этого человека, начать убивать от его имени?

Пара минут поисков, и Элейн обнаружила в стене отверстие, через которое можно было спокойно наблюдать за происходящим.

Покои короля уже казались обезличенными. Ни часов на тумбах, ни графина на столике у кресел, никаких личных вещей, показывающих, что здесь вообще кто-то был. Мужчина — судя по одежде, сенатор — сидел на огромной двуспальной кровати, бесцельно рассматривая узоры на простынях и одеяле. Немного правее стояла Айне, видно было только напряженные плечи и прямую, словно стрежень, спину. В ней что-то изменилось, сильно изменилось, но Элейн не могла понять, что же.

Чем дальше шел монолог мужчины, тем больше событий приобретало смысл, закручивалось в спираль и снова расплеталось. Спасти элианцев? Чушь и бред. Айне находила чертежи и заметки в тех катакомбах, куда этот... мужчина с Матерью Лжи их с Орфео посадил. И не было в них ни слова во благо спасения, исключительно желание поработить. Ему нужна армия идеальных, послушных солдат, а не орава беженцев. Звучало, правда, из его уст красиво и убедительно.

А вот история о матери не казалась выдумкой. За связь с человеком действительно карали. Однако Элейн копалась в памяти, но не могла понять, о какой сирене он говорит. Возможно, это произошло уже после ее добровольного ухода. Надо будет прислать кому-нибудь весточку. Осталась у нее еще пара верных подруг.

Приходя во дворец, Элейн совершенно не ожидала увидеть подобное. Сенатор закончил свой монолог, повернулся к Айне и поблагодарил за работу. Все, оставаться здесь дольше нельзя, надо найти Фила. Только странно загипнотизированная взглядом мужчины Элейн замерла. Казалось, что, разговаривая с Айне, смотрит он прямо на нее. Жуткая иллюзия. Девушка помотала головой и снова вгляделась вглубь комнаты, пока рядом не застучали чьи-то шаги.