Глава 3. Под кожей города
Вектра не прощает чужаков — даже если они когда-то были её частью.
Прошла неделя с возвращения Арабессы и Калиона.
Они привыкали к школе, к холодным взглядам, к тишине, которая будто следила за каждым шагом.
И чем дольше они здесь жили, тем яснее становилось: за стенами «Сент-Джеймс» скрыто нечто большее, чем просто богатство.
— Ты заметила, что в Вектре нет зеркал? — спросил как-то Калион, разглядывая кабинет отца.
— Что?
— В доме. Ни одного настоящего зеркала. Только старые, матовые, которые ничего толком не отражают.
Арабесса нахмурилась. Он был прав.
Дом Уинтерсов, роскошный, с мраморными лестницами и витражами, выглядел безупречно — но зеркала будто избегали их взглядов.
— Думаешь, это случайность? — спросила она.
Калион пожал плечами.
— В Вектре ничего не бывает случайным.
Школа жила по своим законам.
Всё — показное, отточенное, будто на витрине.
Здесь даже слухи были дорогими.
С тех пор, как Мориэн показал им ту фотографию — чёрно-белую, где люди в масках стояли под надписью «Дом Уинтерс. 1998», — Арабесса не находила покоя.
Иногда она брала снимок в руки и вглядывалась в лица.
Маски скрывали почти всё, но женская фигура в центре…
Фигура с белыми, волнистыми волосами.
Она выглядела так, как могла бы выглядеть их мать.
Но что-то не сходилось.
Выражение тела. Поза.
Словно эта женщина не стояла — а ждала, что её позовут.
Мориэн всё чаще появлялся рядом.
Он будто чувствовал, когда она остаётся одна.
— Ты опять смотришь на фотографию, — сказал он однажды, входя без стука.
— У тебя проблемы с личным пространством? — холодно ответила она.
Он усмехнулся и подошёл ближе, слишком близко.
— Только с теми, кто пытается от меня что-то скрыть.
Она отступила, но он поймал её за запястье.
— Осторожнее, — прошептал он, — здесь всё имеет цену. Даже твоя дерзость.
— Ты пугаешь меня?
— Нет. Я предупреждаю.
Он отпустил её, будто нарочно, и добавил:
— На снимке — не твои родители. И не мои. Но кто-то хотел, чтобы мы поверили.
Она нахмурилась.
— Что ты имеешь в виду?
— Вектра любит переписывать историю. Особенно тех, кто слишком близко подходит к правде.
Он посмотрел на неё — взглядом, в котором было что-то странное, почти жадное.
— Тебе стоит быть осторожнее, Арабесса. Ты слишком… похожа на тех, кого город не отпускает.
Позже, в особняке, Калион нашёл в подвале коробку с вещами отца.
Пыльная, с вырезанным гербом Уинтерсов.
Внутри — старые письма, половина из которых сожжена.
На одном конверте сохранилась надпись: «Орден. Не открывать до возвращения».
— Наши родители действительно могли быть связаны с этим, — сказал он. — Но если да, почему они убежали?
— Может, потому что поняли, во что ввязались, — ответила Арабесса, глядя на пламя свечи. — Или потому что не хотели, чтобы мы узнали.
На следующий день Мориэн снова подошёл к ней после занятий.
Он выглядел безупречно, как всегда, но что-то в его взгляде было хищным.
— Ты всё ещё не доверяешь мне? — спросил он.
— Доверие — это то, что ты не заслужил, — ответила она.
Он усмехнулся.
— А всё равно продолжаешь разговаривать со мной. Странно, да?
Он приблизился, так, что она почувствовала его дыхание.
— Ты ведь понимаешь, Арабесса, — прошептал он, — никто не поможет тебе разобраться в этом городе, кроме меня.
— А если я не хочу твоей помощи?
— Тогда, — он прижал её ладонью к стене, его голос стал тише, холоднее, — город сам найдёт, как тебя заставить.
Он отпустил её и ушёл, словно ничего не произошло.
Арабесса стояла, чувствуя, как запястье горит там, где он держал её.
Тем вечером она долго не могла уснуть.
Луна серебрила стены спальни, а где-то вдалеке, в старом квартале, звучали колокола.
Она вспомнила слова Мориэна: “Это не твои родители.”
И почему-то впервые задумалась — если не их родители на фото… то чьи?
Сон пришёл под утро.
Ей снился тот же зал, тот же символ на полу.
Но теперь фигуры в масках поворачивались к ней, и у всех — одно лицо.
Мориэна.
На рассвете Калион стоял у окна, наблюдая, как над Вектрой поднимается туман.
Он почувствовал, что кто-то наблюдает за ними.
Не Мориэн, не школа.
Что-то другое.
Что-то, что помнило фамилию Уинтерс лучше, чем они сами.
И где-то под землёй, в старых залах, медленно, почти незаметно, зажигались свечи.