Вечный город Божественной любви

В тот июньский день Джон был весь на взводе и без промедления направился к Лирио. Называть Лирио родственником было сложно из-за слишком сильной дальности их семей, но всё же человек сам определяет для себя важность близких людей, поэтому Джон всегда считал Лирио словно своим братом. Поэтому он ворвался в его особняк и сразу же принялся искать.

— Что с тобой? — когда Джон появился на пороге игральной комнаты, Лирио действительно подумал, что кто-то ужасно умирает и Джон спешил сообщить эту новость.

— Ничего особенного, — Джон гордо выпрямился и заговорил самым оскорблённым в мире голосом. — Никогда не вкладывай в женщину даже толику своих эмоций и чувств. Я хотел тебе это сказать.

— Что же тебя так сильно обидело? — Лирио усмехнулся и ещё удобней устроился в кресле, в котором сидел.

— Не верь этим рассказам об их нежности и чувственности! Они лишь стремятся вырвать на это поприще тебя, нарядить в шутовской колпак и смотреть, как ты будешь пытаться заботиться о них, падая всё ниже. Но вот стоит тебе попытаться увидеть хоть сколько-то эмоциональную сторону у них, как ты сразу же подлец и злодей! Тот час же им неприятен!

— Если честно, никогда не видел тех тёмных красавиц, по которым ты так убиваешься, — Лирио взял сигару. — И хотя это и не должно меня волновать, но видеть тебя каждый раз таким воспалённым, всё же весьма интересно. Но, я так понимаю, сейчас ты её ненавидишь и надеешься больше никогда не видеть?

— Верно.

— Жаль... подумал сначала, что мог бы попросить Кьяру познакомить нас, но тут же представил себе этот кошмар, если Кьяра вдобавок к своим нынешним... кхм! достоинствам, научится чему-нибудь ещё и от твоей губительницы.

— Верно, лучше забудь о ней, как и я.

— Ты говоришь так примерно раз один или два месяца, потом тут же находишь себе новую пассию, вновь убиваешься по ней и снова ищешь новую. Я не спорю, что миф о женской невинности преувеличен, но уверен, что твоя проблема в том, что твой вкус попросту ужасен. Ну или тебе нравится страдать.

— Не хочу слышать наставлений от того, кто любит Кьяру.

— Ну хотя бы только Кьяру, ты же, кажется, решил собрать истории любви с самыми неприятными женщинами со всей Италии.

— Возможно, но всё же... в конце концов, да убоится жена мужа своего, неужели ни одна из них не способна вспомнить эту истину?

— Ну да не то чтобы ты им муж, а слушаться каждого мужчину уж точно не стоит.

— ... Действительно... — Джон сжал губы, ощущая себя слишком неприятно.

— День солнечный, может, сходим на прогулку? — Лирио потянулся, из-за чего его голые руки под пиджаком даже стали заметны.

— Ты имеешь в виду просто по улице?

— А почему бы и нет?

— Лучше погуляй с Кьярой, вдруг это свидание сможет сбить с неё желание прыгнуть на очередного красавца.

— Было бы всё так просто, я бы не прикрывал с ней свиданий и прямо на одном, звал её на следующее. Но беда в том, что тогда она, видите ли, устаёт от меня. И даже не знаю было бы лучше, если бы она сказала прямо, что я ей неприятен, или что она страдальчески опускает глаза в пол и вздыхает.

— На твоём месте, я бы уже давно разорвал эту помолвку.

— Пусть человек, который через мгновение после расставания с одной горгоной, тут же находит себе такую же, не даёт мне советов.

Джон цыкнул языком и наконец сел. Он стал копаться пальцами в своих кудрях и чуть царапать кожу под ними от напряжения.

— Кстати, как там Кэрол? — вдруг спросил Лирио. — Просто ты так страдаешь, что стало интересно, а родная сестра хоть воспитана?

— Я... как-то не думал про это, если честно. У неё есть вполне довольный всем жених, если то-то пойдёт не так — я узнаю.

— Разве твоя задача как старшего брата, не пресекать недостойное поведение ещё на корню.

— Ну... думаю, да. Но Кэрол на удивление хорошая девочка, думаю, даже её окружение на ней плохо не скажется.

— Надеюсь, — Лирио помрачнел. Всё же Кьяра и Кэрол дружили.

— Ладно, мне стало легче, — Джон встал. — Сегодня не хочешь прийти к нам на обед?

— Нет, извини, как-то не хочется.

— Тогда до свидания, — Джон направился домой.

С одной стороны, он всегда верил в благовоспитанность Кэрол, а с другой прямо сейчас спешил домой, вспоминая, что не так давно она пригласила домой мужчину. Да, это их кузен и на самом деле это кастрат (кажется, ещё и церковный), но всё же за время жизни в Англии Джон понял, что сложнее жениться на сестре вашей покойной жены, чем получить благословение священника на инцест. И нет, кастрация не спасала Кэрол от подозрения, даже наоборот, а салонах неоднократно Джон слышал обсуждения самых странных предпочтений у людей, и кастраты в женской фантазии были идеальны: близость без каких-либо рисков — ну не чудный ли любовник? Хотя и мужчины порой их обсуждали. Джон на мгновение представил себе, что если Чезаре тоже находит Андреа симпатичным? Вот уж точно объединение семьи будет.

И когда Джон вернулся в особняк, он увидел там Андреа.

— Что он тут делает?

— Он наш кузен и, кажется, сегодня во время прогулки ему стало плохо, — Кэрол была удивлена внезапному осуждению в тоне брата.

— Какой ещё прогулки?

— Мы с Чезаре гуляли по городу, Чезаре был увлечён Андреа, ещё когда он выступал в опере, поэтому был рад, если бы Андреа присоединился к нам. Что это за взгляд? Я понимаю, что вы с Андреа в детстве не были близки, но это всё ещё наш родственник и, мне кажется, ему сейчас нужна поддержка.

— Да, конечно, уважаемая Тереза Евстафия.

— Что у вас с Лирио там случилось?

— Всё то же, что всегда.

— Джон, матушка рада видеть Андреа, он всё ещё её племянник. Будь добр, когда мы сядем за стол, ты вежливо улыбнёшься и я не услышу даже намёка на какие-то ваши с Лирио очередные проблемы.

— Наши "очередные проблемы"? Будь добра, не говори подобного, когда про мои проблемы ты ничего не знаешь а поведению Кияры сама же потакаешь.

— Я не потакаю. Мы просто общаемся с момента, как наши семьи породнились. И вы с Лирио делаете ровно тоже самое.

— Вовсе нет! — Джон случайно повысил голос. — Мы с Лирио чувствуем переживания друг друга как свои собственные.

— Замечательно. Но в любом случае я, твоя младшая сестра, прошу тебя ещё раз: когда мы сядем за стол, ты будешь образцом гостепреим...

— Кэрол, у вас всё хорошо?

Андреа слышал весь их диалог.

Когда Андреа решили отправить на "лечение" от тех собачьих укусов, он уже понимал, что его жизнь не вернётся обратно. Он знал, что перестал быть полноценным человеком ещё до своего рождения, ещё в момент, когда отец, ведомый, видимо, личной тоской по Возрождению и Французской короне, захотел превратить сына в идеальный музыкальный инструмент. Но это было не так страшно. Андреа видел других детей. Разной внешности, разных способностей и разных желаний. Дети были в том доме, где опиум заволок всё помещение, были в церкви, были в музыкальной школе. Они были разными, но даже из той комнаты с ванной будто бы вышли не все. Андреа иногда видел во сне, словно детей выносили уже не дышащими. Ему было страшно думать, что это был не сон, но на самом деле в тот момент было так жарко, что Андреа и сам удивлён, что проснулся. И когда Андреа задумывался о своей судьбе без музыки, он ужасался: его тело было выковано лишь для одного, у него больше не было никаких знаний. Он не спал, мало ел от усталости, вся жизнь превратилась лишь в наставления композиторов и учителей из консерваторий. И если это всё однажды станет бессмысленно, то что ему делать? Когда голос кого-то из мальчиков ломался, когда голос срывался, когда усталость одерживала верх — Андреа боялся этого всего. Андреа боялся, что следующим может быть он. Андреа был "одобрен" церковью, и не он один, но были и те, кто пришёл сюда из последней надежды, кто не нашёл опеки среди церковников и музыкантов. И Андреа боялся, что от него отвернутся. И когда он пришёл в оперу, он знал, что кастрат может быть лишь один. И даже когда его выбрали, он снова и снова думал, а что же ждёт других? Андреа сделал всё, чтобы оказаться на сцене оперы и в хоре церкви, он был симпатичным и был достаточно артистичным. Потому что он не знал, что он будет, если не преуспеть. И он запомнил ещё кое-что: никогда не раздражать чужой взор. Поэтому Андреа слышал и понимал всё, что говорили люди, он научился быть настолько удобным, чтобы даже не возникло сомнения в чрезмерной удобности.

— Я вспомнил, что отец просил навестить его, как только в церкви всё наладится, так что, думаю, мне пора.

— Андреа, подожди! — Кэрол схватила его за руку. — У Джона порой бывает плохое настроение, но мы с матушкой и Чезаре очень рады тебе, прошу, останься.

— Простите, но мой отец ожидает меня.

— Нет-нет, подожди! Время совсем ещё детское, а... а как хорошо сегодня вышли артишоки у нашей кухарки!

— Но...

— А ещё у нас есть ликёр, который отец хотел бы открыть с сегодняшними гостями! — слово "сегодняшние" Кэрол выделила очень старательно. — Ох! А ел ли ты когда-нибудь ростбиф! Даже если тебе не понравится, надо же иногда узнавать что-то новое! Мы привезли тебе частичку Англии, можно сказать.

— Ну... тогда, пожалуй, не могу отказать? — Андреа говорил ровно, но его взгляд был поднят к Джону, пытаясь понять дозволенного.

— Что ж, очень признательны, — Джон улыбнулся. — Пойдём же к столу тогда?

Джон был хорошим актёром, Андреа это понял. Словно в момент ответа Джона, тут появился вовсе другой человек, не тот, который так страстно спорил с Кэрол. И Андреа будто бы получил сейчас разрешение, за которое позже заплатит в два раза больше. Он нерешительно прошёл вперёд за Кэрол. Стол был полон еды, и удивительно как итальянские блюда здесь стояли рядом не только с французскими, но и с английскими. Андреа неловко ел тарталетки с лягушачьей икрой, пока люди вокруг что-то обсуждали, от шоколада с цветами апельсина со стола Марии-Антуанеты до покупки нового браслета Кэрол сегодня.

Андреа жил один. Он снимал себе квартиру недалеко от Ватикана. Квартира была большой и слуга там был, но ничего больше. В родном доме Андреа ждали бы матушка, оставившая его ради двух старших сыновей, братья, для которых Андреа никогда не был чем-то большим, чем любимая игрушка отца, и сам отец, который мечтал увидеть на сцене своего сына, но не как человека, а как нечто иное. Кажется, сам он считал это чем-то божественным.

Но только времена королей прошли. Здесь больше не было тех, кто хотел увидеть благородных небожителей, теперь Андреа мог лишь играть одержимого преследователя, что на слова девушки о ненависти к нему, будет отвечать словами о любви, а на её попытки найти своё счастье с другим, бросаться проклятьями и грозить гневом небес. Наверное, когда такое изображает юноша с высоким голосом и красивым лицом, это намного приятнее, чем увидеть такого же обычного мужчину, как и ты, потому что мужчины в зале вновь и вновь будут радоваться, когда строптивую Арминду отдадут в объятия такого жаждущего Рамиро. Но потом занавес опускается и право на подобные порывы и желания остаются за настоящими мужчинами, а не насмешкой над хрупкостью человеческого тела.

И Андреа чувствовал себя чужим здесь. В самом начале, когда Кэрол и её матушка, вспоминали прошлое, Андреа думал, что этот кусочек прошлого, допускает его до близости с этими людьми, но сегодня он слышал слова Джона. Ни здесь, ни у себя дома, ни хоть где-то ещё Андреа не был обычным человеком, лишь курьёзом, необходимым для развлечения толпы.

Поэтому, когда Чезаре смотрел на Андреа, Андреа вновь и вновь галантно ему улыбался. Словно девушка-кокетка он отвечал на флирт мужчины, что заинтересован в нём. Церковь? Опера? Это же одно и тоже, просто место, предоставившее возможность показать уродства, которые возбуждают таких, как Чезар. И Андреа доверится его рукам, раз уж так нужно.

Но прежде чем они вдвоём ушли, Кэрол вдруг схватила Андреа за запястье:

— Знаешь, матушка из Лондона привезла кое-что, оно в саду.

Андреа видел, что тётя хочет опровергнуть такое утверждения, видел строгий взгляд Кэрол и последующий кивок тёти. Тогда он подыграет, что поверил:

— Ох, с радостью посмотрю.

Кэрол уводит его прочь от мужчин, которые желают увидеть только как Андреа подыгрывает их желаниям. И вот они в саду.

— Окна столовой выходят на это место, — Кэрол остановилась. — И слуги здесь. Ни о чём не переживай.

— Кэрол, ты хотела что-то сказать? — Андреа говорит и ведёт себя так легко и спокойно, что никто не догадался бы, о чём он думает.

— Хм, да нет. Просто подумала, что тебе стоит развеяться. Не знаю, что с тобой произошло за эти годы, но ты вырос каким-то... меланхоличным?

— Разве? — Андреа усмехнулся.

— Ну, по крайней мере, падающий в обморок при виде танцующего медведя мужчина, для меня в новинку.

— Кэрол, это был тепловой удар.

— Да-да, я помню. Но вечерний воздух такой хороший, давай отдохнём после переживаний дня.

Андреа вздохнул. Он посмотрел на цветы вокруг. До захода солнца было ещё достаточно времени, поэтому Андреа стал осматривать каждый цветок как можно внимательнее. Ему казалось, что так он сможет ещё немного продлить то перемирие, которое Кэрол так старательно ему отвоёвывала из рук остальных людей.

— Знаешь, я слышала, — она вдруг заговорила. — В прошлом веке время отсчитывалось иначе и полночь наступала вместе с закатом, а полдень наступал в... кажется, в шестнадцать часов. То есть, получается, сейчас должно быть... три часа дня.

— Звучит неправдоподобно. Если полдень это середина дня, а полночь — закат, то считать часы совсем неудобно, ведь в зависимости от времени года время уже сдвигается, а ведь могут быть и.... более незаметные нюансы во всём этом.

— Да, так и есть. И поэтому час вовсе не всегда был равен шестидесяти минутам.

— Звучит так, словно итальянцы в прошлом веке были совсем уж глупыми.

— Даже хуже! — Кэрол обрадовалась, что смогла найти удачную тему для разговора. — Они возмущались, когда было решено считать время так же, как в остальной Европе!

— Какой кошмар, но, видимо, люди склонны больше любить привычное, даже если оно неудобное.

— Ну почему же неудобное. Меня саму часто интересует, а так ли удобно считать утром просто тёмное небо только-то из-за времени на часах?

— Да, ведь время это не то, что видно в небе, а то, что идет везде и всюду. Если я задёрну шторы, чтобы не видеть солнце, оно же не остановится.

— Может быть... хотя нет. Я думаю, время зависит только от личного восприятия. Если я решу, что мне нет до него дела, оно остановится.

— Твоё тело продолжит меняться под стать времени.

— А какая разница между старушкой в семьдесят и восемьдесят?

Этот спор претендовал на философию, но на деле и Кэрол, и Андреа с трудом подбирали слова, чтобы звучать не слишком косноязычно и пошло на таком поприще. Да и даже если они что-то докажут друг другу, они постараются больше не вспоминать этот момент. Это было лучшей иллюстрацией разговора ни о чём.

— Андреа, — Кэрол посмотрела в окна столовой и увидела там строго наблюдающего за ними Джона. — Ты никогда не думал... о том, как обычно взрослые проводили время?

— Так же, как Ваши куклы: пикники, балы, чаепития.

— Действительно. Не хотел бы поучаствовать?

— Кэрол, я же не глуп и прекрасно чувствую ревностный взгляд твоего брата, даже если стараюсь не смотреть в сторону особняка.

— Хах, вот как... тогда просто будем там, где он не увидит. На самом деле, у Джона полно дел. Слышала от Лирио... а, да, у нас с Джоном после того, как я стала Ченчи, появилось множество новых родственников, Лирио один из них и очень дружен с Джоном. И если верить Лирио, Джон ещё и очень много тратит времени на то, чтобы страдать по различным женщинам. Так что будь уверен. Я буду отправлять тебе сообщения обо всех вечерах, которые стану посещать без Джона, хорошо?

— Он правду сказал, — Андреа усмехнулся. — Тереза Евстафия.

— Разве забота о близком родственнике, с которым есть тёплые детские воспоминания, такая уж странная? Ну ладно, думаю, пора возвращаться.

Андреа уехал домой один. Без Чезаре. Кэрол ощутила искреннюю радость от этого знания, и так светилась счастьем, что полный неразрешённой злобы Джон, конечно, сорвался на неё:

— Что вы там в саду обсуждали?

— Итальянские часы.

— Кэрол!

— Что? Могу и с тобой поговорить про них и ощущение времени.

— Я не верю, что вы обсуждали только его.

— В основном мы просто любовались цветами, но мне было скучно, ну вот я и припомнила о часах.

— Чезаре уехал расстроенным.

— Возможно, но я не заметила. Всё же Андреа сегодня схватил тепловой удар во время прогулки, вот я и решила его выхаживать.

— Буквально сестра милосердия.

— Будь добр, оставь свой сарказм, — Кэрол стала строже. — Если тебя так гнетёт жестокость твоих возлюбленных, выскажи это им или же готовому тебя терпеть Лирио, а я уже устала и иду в библиотеку. Надеюсь, при следующей встрече ты будешь мил и нежен со своей единственной близняшкой. Ну или просто спокойной ночи.

Кэрол и сама ощутила, как злость Джона вылилась внутрь неё. Кэрол резко открыла дверь и почти хлопнула ей, уходя дальше по коридору. Джон же ощущал словно Кэрол беспардонно открыла его тайну. Теперь к тому, как Лирио умеет хранить секреты, есть ряд вопросов. И это всё после того ужасного оскорбления, случившегося вчера. Разве это не отличная иллюстрация, как весь мир ополчился на одного Джона. Он раздражённо направился к себе в комнату, молясь никого не встретить, иначе рискует сорвать свой гнев на них.