Судьба: Убийца

Приближение зимы служило мрачным напоминанием о двух годах, прошедших с момента заточения Вайолет. Её память, скованная магией императора, не должна была вернуться. Однако Кассиус почувствовал тревожные изменения в её магической структуре: словно невидимая нить его контроля, которая должна была надёжно удерживать её, неожиданно оборвалась. Пусть император и понимал, что выбраться из Облачной темницы было невероятно тяжело, Вайолет славилась как воплощение чистой силы в магии зачарования. Он не мог рисковать, не удостоверившись в том, что его власть над ней не угасла окончательно. Поэтому Кассиус решил самолично следить за девушкой, а также привлек к наблюдению два сильнейших ордена — Белой Лилии и Чёрной Розы.

Зал совета был наполнен напряжением, словно натянутая струна. Император Кассиус Теодор фон'Криг Вальтер Первый, восседая на троне, окинул тяжелым взглядом собравшихся глав домов. Его лицо выражало глубокую усталость, и казалось, что он желал поскорее покончить с этим затянувшимся собранием. Главной темой обсуждения, поднятой молодым правителем, стала Вайолет Оркус.

Эрцгерцог Эрнест, брат императора, первым, нежели его брат, нарушил молчание. Его голос звучал резко и уверенно, но за показной заботой о безопасности проскальзывала едва уловимая тень предвкушения: – Если вы сомневаетесь в способностях рыцарских орденов, позвольте северу забрать заключенную.

– Это возмутительно! – не унимаясь, воскликнул маркиз Вейз, тучный мужчина с хитрым прищуром. Гнев исказил его лицо, а голос дрожал от возмущения. – Через месяц моя дочь станет наложницей Его Императорского Величества. Что, если история повторится?! Я не позволю! Это неслыханно!

– Я лично сопровожу леди Оркус на это мероприятие, – Эрнест обратился к императору, который хранил молчание на протяжении всей дискуссии. В его ровном тоне читалась холодная решимость, а взгляд на мгновение задержался на Маркизе Вейзе, словно обещая нечто большее, чем просто исполнение долга.

В зале повисла напряженная тишина. Кассиус, наконец, поднял руку, призывая к порядку. Его взгляд, холодный и проницательный, скользнул по лицам присутствующих, задерживаясь на брате.

– Господа, – произнес он, его голос был тихим, но в нем чувствовалась стальная твердость, – я понимаю ваши опасения. Однако, я уверен, что рыцари Белой Лилии и Черной Розы справятся с этой задачей.

– Но, Ваше Величество... – попытался возразить маркиз Вейз, его лицо побагровело от ярости, но слова застряли в горле. Кассиус прервал его жестом.

– Решение принято, – отрезал император. – Эрцгерцог Эрнест лично проследит за тем, чтобы Вайолет Оркус не представляла угрозы на грядущем бале.

Он повернулся к брату, и в его взгляде мелькнула тень сомнения.

– Эрнест, я полагаюсь на твою рассудительность и опыт, – сказал он, но тон был скорее утвердительным, чем просительным. – И, прошу, не дай своим... личным интересам повлиять на исход дела.

– Как пожелаете, брат, – ответил Эрнест, его голос был ровным, но глаза выдавали скрытое раздражение. Однако в глубине его взгляда промелькнул едва уловимый огонёк, словно он уже просчитывал следующие шаги. – Я не подведу. Я всегда ставлю интересы империи выше личных пристрастий.

Кассиус слегка нахмурился, но промолчал. Он снова обратился к собравшимся:

– На этом совет окончен.

Главы домов начали покидать зал, перешептываясь и обмениваясь недовольными взглядами. Маркиз Вейз, красный от гнева, вышел последним, бросив на Эрнеста не просто испепеляющий, а полный неприкрытой ненависти взгляд.

Когда зал опустел, император, с тяжёлым вздохом, откинулся на спинку трона. Его взгляд был устремлён в никуда, словно погружённый в глубокую печаль. Вайолет... Девушка, чьи родители продали её в жёны принцу из соседнего государства. Кассиус не смог остаться в стороне. Однако на протяжении этих двух лет его не покидали сомнения: правильное ли решение он принял, ведь теперь она – его узница. Именно он подтолкнул её к этой бессмысленной и жестокой мести.

– Как думаешь, Нес, верное ли решение – освободить её? – спросил он, голос его звучал устало и отрешённо, глядя на брата.

– Как ни крути, два года прошло, Кас, – Эрнест усмехнулся. В его глазах плясали ехидные огоньки, а усмешка была полна скрытого триумфа. – Говорят, время в облачной тюрьме течёт иначе: один день там равен месяцу здесь. Тем более, я лично прослежу за Вайолет.

– Слишком гладко говоришь, – император нахмурился. В его взгляде читалась глубокая тревога. – Рана от её стрелы до сих пор напоминает о себе, поэтому не стоит забывать, что она – не обычная заключённая.

– Рассказывали, что она натворила два года назад, – ответил Эрнест, небрежно махнув рукой, словно отмахиваясь от пустяков. – Но теперь всё будет по-другому.

– Надеюсь, – пробормотал Кассиус, словно слова давались ему с трудом, – надеюсь... И помни, Нес, – добавил он, глядя брату прямо в глаза, – Вайолет Оркус – моя... кхм, заключенная. И только я решаю, что с ней делать.

Эрнест усмехнулся, но промолчал. Он подошел к окну, глядя на дождливый пейзаж. Зеленые листы казалось увядали с каждой секундой, а розы теряли свою краску, словно окунулись в серые лужи. На его лице играла едва заметная улыбка, словно он видел не увядание, а новые возможности.

– Ты действительно думаешь, что именно сейчас, спустя два года, твоя магия ослабла и она всё вспомнила? – спросил он, не поворачиваясь к брату.

– Не могу сказать точно, – император сам не понимал, что именно произошло с его связью с ней, – мой контроль над Вайолет просто исчез, словно оборванная нить.

– Такое разве может быть? – удивился Эрнест, и в его голосе промелькнула нотка неподдельного интереса.

– Нет, но это Вайолет, и ожидать от неё можно всё. Даже запечатывающие магию наручи на неё не работают, поэтому будь осторожнее с ней.

– Конечно, брат, – Эрнест подошел к нему и положил руку ему на плечо. В этом жесте было нечто большее, чем просто утешение, — скрытое торжество. – Не волнуйся, Кас, всё будет хорошо. Я лично позабочусь об этом.

Кассиус посмотрел на брата, и в его глазах мелькнула тень сомнения. Но он кивнул, доверяя Несу.

– Я надеюсь, – пробормотал он, его голос почти растворился в тишине. – Я очень надеюсь, что мы приняли верное решение.

– Думаю, стоит освободить её на ближайшем приёме, – предложил Эрнест. Его тон был обманчиво лёгким, но каждое слово казалось тщательно выверенным.

– Почему?

– Рыцарские ордена в этот день будут построены на центральной площади, поэтому это отличная возможность показать Вайолет, что мы готовы к её освобождению, – привёл Эрнест весьма неубедительный довод. Однако в его взгляде читалось не простое объяснение, а глубокий, почти хищный расчёт.

– Просто следи за ней, Нес, этого более чем достаточно, – Кассиус встал с трона и, похлопав брата по плечу, вышел из зала собраний.

Его мысли были далеко, в Облачном Саду — месте, которое он так хорошо знал и в то же время боялся. Этот сад был создан первым императором, отцом-основателем империи, изначально как место для развлечений и увеселений при строительстве внутреннего дворца.

Однако вскоре выяснилось, что в Облачном Саду магия течёт иначе, как и время, а самоощущение пугающе искажается. Уже после часа пребывания там люди начинали сходить с ума, теряя чувство времени и утопая в жуткой идиллии. Поняв это, император отказался от затеи проводить там мероприятия. Более того, осознав, что выбраться из этого измерения без особого ключа невозможно, он принял решение превратить Облачный Сад в неприступную тюрьму. Его сила была неизмеримой, и Кассиус, как никто другой, это понимал. Именно там сейчас находилась Вайолет.

Словно рассеивая пелену забытья, сквозь густую мглу, окутавшую её сознание, пробился луч яркого света. Девушка ощутила на коже свежее дуновение ветра, насыщенное пьянящим ароматом цветущих садов. Открыв глаза, она увидела перед собой величественные, кованые врата, словно высеченные из самой тьмы. Их массивная конструкция, казалось, источала древнюю силу, а черный металл, из которого они были изготовлены, поглощал свет, делая их похожими на вход в потусторонний мир.

Из-за врат, словно из мрачной бездны, возникли две фигуры в белоснежных одеждах, украшенных вышитыми черными розами. Их лица были скрыты глубокими капюшонами, но по уверенным движениям и блеску отточенных клинков, видневшихся из-под плащей, Девушка поняла, что перед ней стоят опытные воины. Сняв капюшоны, они обнажили суровые, но благородные лица и почтительно склонили головы.

– Приветствуем вас, леди, – произнес один из рыцарей, его голос звучал мягко, но в нем чувствовалась стальная твердость. – Император желает видеть вас на сегодняшнем торжестве.

— Я... я... — девушка, охваченная смятением, начала заикаться. Её сердце отчаянно колотилось, гулким эхом отдаваясь в ушах. Всё вокруг казалось чуждым, будто она очнулась после долгого забвения. Человеческие лица, казалось, видела впервые, и потому была лишена дара речи при виде их тёмных волос и прекрасных глаз. Она скользила взглядом по каждому миллиметру незваных гостей, словно те были изваяниями из камня. Их стать пробудила в ней странный трепет и непреодолимое желание прикоснуться, чтобы убедиться в их реальности, а не в болезненной иллюзии. Сама суть их слов, их присутствие в этом забытом месте, казалась немыслимой. Рыцари, посланные самим императором, чтобы освободить её? После столького времени одиночества и отчаяния это было невероятным, словно сон наяву.

— Пройдёмте с нами к императору, — один из мужчин шагнул вперёд, и в его карих глазах блеснула решимость.

— По... подождите, — девушка отпрянула, словно стряхнув наваждение. Невольно сглотнув, она почувствовала, как внутри нарастает тревога, и в её взгляде читалось явное недоверие. Она медленно обвела взглядом обоих рыцарей, тщетно пытаясь уловить хоть малейший намёк на обман или угрозу. Но ничего, кроме твёрдого намерения увести её, не увидела.

— Зачем я ему? — напряглась она, голос звучал тихо и требовательно.

Один из рыцарей поклонился:

— Нам был отдан приказ доставить вас на аудиенцию, леди. Детали нам не известны.

— Хорошо, — девушка слабо улыбнулась, и в её сердце, несмотря на тревогу, начала прорастать хрупкая надежда.

Возможно, это был её единственный шанс вырваться из бесконечного заточения, наедине со своими блуждающими мыслями и пугающими иллюзиями, что рождал её измученный разум. Словно делая шаг в неизвестность, она медленно двинулась к рыцарям, безмолвно давая понять, что готова идти.

Возможно, это был её единственный шанс вырваться из бесконечного заточения, наедине со своими блуждающими мыслями и пугающими иллюзиями, что рождал её измученный разум. Словно делая шаг в неизвестность, она медленно двинулась к рыцарям, но прежде бросила взгляд на древний дуб. В её взоре читалось странное, неосознанное прощание с единственным немым собеседником, с которым она делила свои бесконечные дни. Именно этому дубу она задавала свои отчаянные, безымянные вопросы, пытаясь найти ответы в глубинах собственного сердца, которое, увы, молчало. Она оставляла позади того, кто всегда был рядом, в этом забытом, но всё же укромном уголке, и этот шаг к свободе казался одновременно пугающим и желанным.

Вырвавшись из унылого плена, где лишь одинокий дуб и бесконечный туман разбавляли серую пустоту, скрывая края темницы, девушка переступила порог кованых ворот. Она оказалась в самом сердце Облачных Садов, и зрелище, открывшееся перед ней, поразило до глубины души.

Там, извиваясь, подобно молочной реке, пролегала белоснежная дорожка, утопающая в невероятном буйстве красок и ароматов. Края дорожки, обрамлённые миниатюрными бордюрами из белого камня, напоминали тонкое кружево по краю пышного платья. Каждый камень, согретый солнечными лучами, источал мягкое тепло, лаская её босые ноги. Легкий ветерок, играя с лепестками роз и лаванды, нежно касался волос, оставляя на коже едва уловимый аромат свежести. Воздух был наполнен медовыми нотами цветущих роз, пряными аккордами лаванды и неуловимой сладостью жасмина. Шуршание листвы, переливы птичьих песен и тихое журчание ручейка, скрытого в густой зелени, создавали гармоничную симфонию природы, уносящую мысли далеко за пределы сада.

Девушка замерла, словно зачарованная, не в силах оторвать взгляд от неземной красоты Облачного сада. Яркие краски цветов, пьянящий аромат меда и легкий ветерок, колышущий лепестки, создавали иллюзию райского уголка.

– Миледи, прошу вас, – рыцарь, нетерпеливо постукивая пальцами по рукояти меча, грубоватым голосом напомнил о реальности, разрушая хрупкую идиллию.

Она оглянулась на него, затем снова на сад, и, вздохнув, последовала дальше. Напоенная медовым ароматом цветов, девушка остановилась перед мрачной серой башней, словно перед входом в подземный мир. Её отражение дрожало на полированной поверхности тяжелой бронзовой двери, искаженное и чуждое. Башня возвышалась над садом, как мрачный исполин, её стены были покрыты мхом и лишайником, а окна, словно глазницы, пусто и безжизненно смотрели на мир. Рыцарь, скрестив руки на груди, терпеливо ожидал её решения. Второй, сверкая глазами, явно не одобрял её присутствие, выражая нетерпение и неприязнь.

Холодный камень ступеней неприятно обжигал босые ноги девушки, а пронизывающая сырость стен башни вызывала озноб. Но эти ощущения, вместо того чтобы вселять отчаяние или страх, наполнили её странным предвкушением. Каждое прикосновение холода, каждая капля влаги казались вкусом чего-то нового, словно её тело только сейчас по-настоящему оживало, познавая мир через эти неожиданные текстуры. Это был не страх, а острая, почти болезненная радость от ощущения себя живой.

Выйдя из башни, девушка словно переступила черту между двумя мирами. За спиной осталась вечная, мёртвая тишина, нарушаемая лишь шелестом листвы дуба и пением птиц. А здесь, во дворе, царила живая, дышащая атмосфера. Дождь стучал по каменным плитам, ветер играл опавшими листьями, создавая мелодию освобождения. Холодные капли стекали по её лицу, смывая остатки одиночества и тоски. Наконец-то она дышала настоящим воздухом, чувствовала живительную влагу на коже. Даже холод казался приятным после вечного, бездушного света темницы.

Ветерок, проносящийся между деревьями, нежно трепал её волосы, и девушка закрыла глаза, наслаждаясь прохладой. Она вспомнила, как в темнице её мучил вечный, холодный свет, лишённый всякой теплоты. Казалось, он проникал в самую душу, выжигая в ней всё живое. А здесь, под серым небом, она чувствовала себя живой, настоящей.

– Следуйте за нами, – рыцари двинулись вперёд.

Девушка неохотно плелась за ними, рассматривая всё вокруг, словно впервые видела мир: погоду, хмурое небо, холодный ветер. Она, убирая с лица влажные локоны, вошла в длинный тёмный коридор. В нём стояла сырость, оставшаяся после долгих дождей.

Через мгновение, в сопровождении рыцарей, девушка вошла в роскошный зал, где пол, выложенный белоснежным мрамором, сиял холодным блеском, словно замерзшее озеро. Над головой, словно россыпь звезд, сверкали люстры из белого золота, инкрустированные драгоценными камнями. Мягкий, приглушенный свет, исходящий от них, создавал иллюзию тепла в этом царстве ледяного великолепия. Стены, обитые бархатом глубокого пурпурного оттенка, контрастировали с холодным мрамором пола, создавая ощущение нереальности, словно сон наяву. Потолок, расписанный фресками, изображал мифических существ и сказочные пейзажи, добавляя залу ощущение волшебства.

В глубине зала, озаренного мягким светом хрустальных люстр, возвышался величественный белоснежный мраморный трон. Его гладкая, холодная поверхность отражала мерцание золотых нитей, которыми были расшиты черные одеяния сидящего на нем человека. Молодой император, с прямой спиной и уверенным взглядом, казался высеченным из камня. Его лицо, обрамленное короткими темными волосами, излучало спокойную уверенность в себе, словно он знал ответы на все вопросы. На голове его покоилась золотая корона, инкрустированная сверкающими голубыми сапфирами, которые переливались всеми оттенками морской бездны. Каждый камень был подобен маленькому кусочку неба, заключенному в золото, и подчеркивал безграничную власть императора. Его руки, с длинными, аристократическими пальцами, лежали небрежно на подлокотниках трона, словно он держал в них судьбы целого мира.

Рыцари, словно мрачные тени, подвели девушку к трону императора. Она склонила голову, касаясь холодного мрамора пола, чувствуя, как каждая мышца ее тела напрягается в ожидании неизвестного.

– Мы привели её, Ваше Величество! – гулкий голос рыцаря разорвал тишину зала.

Музыка, до этого наполнявшая пространство торжественными аккордами, внезапно оборвалась, словно струны инструмента лопнули. В зале воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием собравшихся и шелестом роскошных тканей. В воздухе витал аромат дорогих духов и экзотических специй, создавая атмосферу власти и роскоши. Казалось, все затаили дыхание, ожидая, что произойдет дальше. Девушка, стоя на коленях, ощущала на себе сотни взглядов, направленных на неё, словно она была маленькой птичкой, попавшей в клетку. В этом напряженном молчании она отчетливо слышала биение собственного сердца.

Тень от её фигуры растянулась по мраморному полу, словно призрак. Каждый шорох, каждый вздох отдавались в этом безмолвии эхом. Император, восседая на своем троне, словно божество, наблюдал за ней, не отрывая взгляда. Его глаза, холодные и проницательные, казались бездонными озерами, в которых отражалось всё её смятение.

– Можешь поднять голову, – его бархатный голос, словно раскат грома, разнесся по залу, отдавая приказ.

Рыцари, словно тени, отступили назад, оставляя девушку один на один с императором. Тишина в зале стала осязаемой, напряженной, как струна туго натянутого лука. Медленно подняв голову, она встретилась с его взглядом. В его глазах, зеленых и глубоких таилась не просто сила, а целая вселенная власти. Они, словно два изумруда, инкрустированные в черную ониксовую оправу, пронзали её насквозь. В них читалось древнее знание, вековая мудрость и холодная расчетливость.

В её сердце вспыхнуло нечто странное и необъяснимое, словно искра, зажжённая его взглядом. Это было не просто удивление или страх. Необъяснимый трепет, похожий на судорогу, сдавил живот, и по всему телу разлилось непонятное, почти лихорадочное предвкушение. Это ощущение было чуждо ей, но при этом невероятно притягательно, словно какая-то древняя, забытая струна внутри неё отозвалась на его бездонный взгляд. Она не понимала природу этого чувства, но оно захватило её целиком, обещая нечто грандиозное и неизбежное, что выходило за рамки её потерянной памяти.

Его губы слегка изогнулись в едва уловимой улыбке.

– Прошло два года, а ты ни на секунду не постарела с того времени. Как тебе Облачные Сады? – Голос императора, бархатный и низкий, звучал как изощрённая насмешка, словно ядовитая змея, изготовившаяся для смертельного укуса. Он не ждал ответа, продолжая с почти хищным любопытством: – Помнишь своё имя?

– Нет, – тихо отозвалась девушка, отчаянно пытаясь унять бушующие внутри чувства.

– Осмотри гостей, помнишь их лица? – Кассиус, чуть подавшись вперёд, с видимым интересом наблюдал за каждым её движением, за малейшим изменением на лице.

Она медленно обернулась, ощущая на себе сотни любопытных взглядов, словно острая игла, пронзающая кожу. Её взгляд скользил по лицам аристократов, задерживаясь на каждом лишь на доли секунды, но ни одна черта не пробудила в ней даже смутного воспоминания. Никто не казался ей знакомым. Переведя взгляд обратно на императора, девушка произнесла:

– Они мне не знакомы.

Юноша привстал, пододвинувшись ближе к краю трона, словно сокращая расстояние между ними.

– Возможно, ты помнишь моё имя? – в его голосе прозвучала тонкая нотка вызова.

– Ваше? – переспросила девушка, и в её вопросе не было дерзости, лишь неподдельное любопытство, смешанное с её собственной растерянностью.

– Да, моё, – он лукаво улыбнулся, и эта улыбка, полная скрытых смыслов, не достигла его холодных глаз.

– Нет, – девушка ответила такой же лёгкой, почти невинной улыбкой, в которой, однако, читалась непоколебимая искренность её забытья.

В зале повисла осязаемая тишина, настолько плотная, что, казалось, звенела в ушах. Кассиус, не отрываясь, пронзительно смотрел на девушку, его взгляд, холодный и острый, буравил её насквозь, пытаясь уловить малейший намёк на ложь, малейшее колебание в её искренности. Томительные мгновения тянулись, каждое из них наполненное невысказанными ожиданиями. Наконец, нарушая давящее безмолвие, император встал с трона и, спустившись к девушке, произнёс, его голос был тихим, но в нём звенела абсолютная власть:

— Я желаю, чтобы ты отбросила прошлое и не цеплялась за него. Оно тебе больше не принадлежит. Поэтому я дарую тебе новое имя. Отныне ты Адель Балфо.

Девушка, чьё сердце всё ещё билось с необыкновенной силой от незнакомых чувств, невольно вздрогнула от резкости его слов, но тут же глубоко поклонилась. Её губы почти беззвучно прошептали:

— Благодарю, Ваше Величество.

Это новое имя, Адель Балфо, словно отрезало её от всего, что было до этого момента, даже от её собственного небытия. Оно было странным, непривычным, но вместе с тем несло обещание чего-то нового, неизведанного, в этом мире, где каждый день казался ей первым.

Император сохранял задумчивую дистанцию, рассматривая её так пристально, словно перед ним была не живая девушка, а тщательно выписанная картина. Казалось, он вот-вот протянет руку, чтобы прикоснуться, но жест так и не состоялся. От этого невысказанного ожидания по телу Адель прокатывалась приятная волна мурашек, странное ощущение, граничащее с предвкушением.

— Ларс, — обратился Кассиус к одному из рыцарей, чья чёрная форма была украшена вышитой белой лилией. Его тон был ровным, почти безразличным, словно он отдавал рутинное распоряжение. — Приведи леди Балфо в допросную.

— Как прикажите, — произнёс юноша, что стоял возле трона. Его голос был лишён всяких эмоций, а лицо оставалось непроницаемым. Он спустился к императору и, поклонившись, без малейших изменений в выражении лица, обратился к Адель:

— Пройдёмте.

Адель, ничуть не дрогнув от услышанного слова "допросная", напротив, её любопытство разгоралось с новой силой. Это было ещё одно, совершенно новое событие в её пустой, но теперь наполняющейся жизни. Медленно поднимаясь с колен, она ощутила, как по её ногам разливается слабость, необычная и почти приятная, словно тело отказывалось подчиняться после долгого оцепенения. Голова слегка кружилась, а в глазах двоилось, словно мир распадался на осколки, но даже это казалось частью захватывающего приключения. Она подняла взгляд на Ларса, рыцаря в чёрных доспехах, стоявшего рядом с императором. Его лицо было непроницаемо, словно высечено из камня, а рука, протянутая к ней, казалась не приказом, а скорее формальным жестом.

— Прошу за мной, миледи, — произнёс он равнодушным, глухим голосом.

Адель, словно завороженная новыми впечатлениями, последовала за рыцарем, оставив позади себя роскошный зал и двух других стражей. К ним, словно из тени, присоединился мужчина в ослепительном и дорогом костюме, который, казалось, источал ауру власти и богатства. Его глаза, поразительно похожие на глаза императора, встретились с взглядом Адель лишь мельком, но она успела увидеть в них свое собственное отражение. Однако, в отличие от холодного и властного взгляда императора, у мужчины, чьи волосы напоминали расплавленное золото, было довольно дружелюбное выражение лица. Он улыбнулся Адель, и она почувствовала, как странное предчувствие охватывает её.

В сопровождении Ларса и незнакомца, Адель двинулась по длинным, мрачным коридорам замка. Стены, казалось, давили на неё своим весом, а влажный воздух, пропитанный сыростью и плесенью, наполнял лёгкие тяжестью. Каждый шаг отдавался странной болью в груди, даря ранее не познанное чувство беспомощности. Адель чувствовала, что стены замка сжимаются вокруг неё, не оставляя ни малейшего шанса на спасение. Даже широкая спина Ларса, маячившая впереди, и присутствие незнакомца, чья улыбка казалась такой фальшивой, оставляли в её груди чужеродное чувство тяжести и тревоги.

Допросная комната выглядела вполне обыденно: небольшой кабинет с письменным столом и двумя стульями. Однако, когда Адель переступила порог, она почувствовала, как по коже пробежал холодок. В воздухе витал тяжелый запах сырости и чего-то еще, неуловимого, но не менее неприятного. Стены были обшиты темным деревом, а единственным источником света служила тусклая лампа, свисающая над столом.

— Садитесь, — произнёс Ларс, указывая на один из стульев.

Адель медленно села, стараясь не смотреть на рыцаря. Её руки он зафиксировал в специальных оковах, встроенных в стол. Замок щелкнул, и она поняла, что теперь она здесь пленница.

Ларс вышел из комнаты, не оборачиваясь. Дверь захлопнулась с глухим ударом, словно отсекая Адель от остального мира. Ключ скрежетнул в замке, и тишина комнаты стала давящей, но не полной. Незнакомец, следовавший за ними, остался в комнате. Его улыбка, казалось, сияла в тусклом свете лампы, создавая странный контраст с мрачной атмосферой комнаты.

Изумрудные глаза незнакомца, глубокие и сияющие, словно бескрайний лес, действительно напоминали глаза императора. В них читалась та же властная уверенность, та же холодная проницательность, но была и какая-то искорка, что-то, чего не было в ледяном взгляде императора. Адель отвернулась, стараясь не смотреть на незнакомца, чувствуя, как его взгляд прожигает её насквозь. Она была смущена его вниманием.

Незнакомец продолжал молчать, лишь пристально разглядывая Адель. Его взгляд, казалось, изучал каждую черту её лица, каждое движение, пытаясь разгадать её мысли, её чувства, её тайны. Он не мигал, не отводил взгляда, словно пытался заглянуть ей в самую душу. В этой тишине, нарушаемой лишь тихим биением собственного дыхания, Адель чувствовала себя экспонатом, объектом тщательного изучения.

Тишина в комнате сгущалась, словно туман, делая воздух осязаемым. Девушка чувствовала, как напряжение нарастает с каждой секундой, как его взгляд становится все более пронзительным, словно скальпель, вскрывающий ее внутренний мир. Она не знала, чего он ждет, что хочет увидеть, но это молчание, это пристальное наблюдение, было хуже любых пыток.

Наконец, незнакомец нарушил тишину. Его голос, скорее утверждающий, чем вопрошающий, прозвучал в тишине:

— Ты действительно не помнишь своего имени?

— Теперь моё имя Адель, — ответила девушка, в её голосе звучала неожиданная, почти детская гордость, словно это имя было её единственным сокровищем.

Незнакомец вздрогнул от неожиданности, а затем его губы растянулись в широкой, беззвучной усмешке, переходящей в тихий смех. Этот смех был полон скрытых смыслов, словно он насмехался над её наивностью и одновременно восхищался ею.

— Красивое имя, — произнёс он, когда смех утих, и его взгляд стал мягче, но не менее изучающим.

— Благодарю, — Адель искренне улыбнулась, чувствуя, как напряжение в комнате растворяется, словно туман под солнцем. — А как вас зовут?

— Я Эрнест.

— Приятно познакомиться, Эрнест, — её улыбка стала открытой и тёплой, она чувствовала себя менее напряженно рядом с ним.

— Занимательно, — он лукаво улыбнулся, и в его изумрудных глазах вновь мелькнул знакомый огонёк хитрости, — никто, кроме брата, меня по имени не называл уже долгое время.

— Я ошиблась? — Адель слегка нахмурилась, в её невинном лице отразилось искреннее замешательство.

— Буду рад, если станешь называть меня по имени наедине, — Эрнест произнес это с едва уловимой и самодовольной усмешкой, словно смакуя свою маленькую победу, — Но при других лучше обращаться ко мне по титулу, — продолжил он, возводя невидимую стену между их статусами.

— Простите, — девушка задумалась, наклонив голову набок, пытаясь осмыслить тонкости придворного этикета. — Тогда какой у вас титул?

— Я эрцгерцог и брат императора.

— Поняла, эрцгерцог, — Адель снова улыбнулась, и на этот раз в её улыбке читалось не столько понимание титула, сколько забавная покорность правилам этого нового мира.

Эрнест подался вперёд, его глаза, словно два голодных изумруда, не отрывались от лица Адель. Он больше не скрывал своего очарования, и в его взгляде читалось нечто дикое, первобытное. Он был притянут к ней не только её неведением или забытьём, но и некой неведомой силой, что исходила от неё. В этот момент он забывал о допросе, о целях, о брате. Была только она, и это нарастающее, иррациональное притяжение, которое он не мог ни объяснить, ни подавить.

— Ты очень красивая, Адель, — его голос, прежде мягкий и бархатистый, теперь стал чуть хриплым, пропитанным несдерживаемым магнетизмом. Он медленно протянул руку, и Адель, не отводя взгляда, чувствовала, как её кожа отзывается на тепло его приближающейся ладони. Кончики его пальцев нежно скользнули по её щеке, и это касание, странное и незнакомое, вызвало по телу Адель волну обжигающих мурашек, одновременно пугающих и манящих.

— И я уверен, что беседа со мной будет в разы приятнее нахождения в Облачной темнице, — прошептал он, его слова теперь несли не просто намёк, а почти открытое напоминание о её недавнем заключении, завёрнутое в обещание комфорта. Хоть и не знал, через что ей пришлось пройти, но интуитивно чувствовал её усталость от заточения, и умело использовал это, чтобы показать ей свою власть и свой "дар" свободы.

Эрнест убрал руку, и Адель почувствовала, как по коже пробежал ледяной холодок, словно он забрал с собой нечто важное. В его словах звучала не просто лесть, но и явная, нескрываемая манипуляция, а за ней — нечто более глубокое, почти собственническое желание, которое она не могла назвать, но остро ощущала.

— Что вы хотите? — спросила Адель, её голос был ровным, но в нём появилась новая, острая тревога, вызванная не столько страхом, сколько непониманием его мотивов.

— Всего лишь правду, — ответил Эрнест, его улыбка стала шире, почти хищной. — Правду о том, кто ты, что помнишь и что планируешь делать.

Он внимательно смотрел на девушку, сложив руки на груди. Его взгляд, пронзительный и изучающий, словно сканировал её мысли.

— Начнём с простого, — произнес эрцгерцог. — Расскажи мне о своей жизни до Облачной темницы.

— Я... — лишь произнесла Адель, задумавшись. Она действительно не понимала, что именно должна рассказать. Её прошлое было абсолютно пусто, ничего не шло в голову.

— Ты не помнишь, — констатировал Эрнест, его голос звучал мягко, но в нём чувствовалась стальная твёрдость. — Это неудивительно. Император позаботился о том, чтобы твоя память была запечатана. Но, может быть, какие-то обрывки остались? Может быть, ты помнишь... дом? Семью?

Адель покачала головой.

— Ничего, — прошептала она, чувствуя, как внутри нарастает колющая пустота. — Только... туман.

— Вот как, — задумался Эрнест, его глаза сузились. — Интересно. Может все же что-то есть? Образы, силуэты?

Адель попыталась сосредоточиться, напрягая память, но в голову ничего не шло. Звенящая пустота и чувство, что она потеряла саму себя. Хватаясь за подаренное ей имя, девушка сжала кулаки, пытаясь сдержать слезы.

— Я... не знаю, ничего не помню, — произнесла она, сглотнув тяжелый ком отчаяния. — Я пытаюсь, но... ничего.

- Все хорошо, - его голос стал нежнее.

Эрнест медленно наклонился к ней, его лицо было необычайно близко, и Адель почувствовала его тёплое дыхание на своей коже. В его глазах отражалась странная смесь триумфа и почти болезненного восторга.

— Не расстраивайся, — прошептал он, его голос, словно бархатный шёпот, обволакивал Адель, — я рад, что наши опасения не сбылись, и твоя память действительно пока запечатана. Именно так, как и должно быть.

— Вы верите мне? — Адель взглянула на него с искренним, детским любопытством, и в её голосе звучала не надежда, а скорее попытка понять, почему он так сказал.

Эрнест резко отшатнулся от неё, словно обжёгся, и в его глазах мелькнуло глубокое замешательство, смешанное с подавленным триумфом. Он отчаянно попытался скрыть трепет и возбуждение, которое охватило его, но его выдали слегка покрасневшие щеки и учащённое, почти загнанное дыхание. Его рука невольно сжалась в кулак под столом.

— Верю, — тяжело произнёс он, почти выдавливая из себя это слово, прежде чем резко подняться и, стремительно, почти убегая, направиться к двери.

Он словно боролся с невидимой силой, с неистовым желанием притянуть её к себе, коснуться её, убедиться, что она реальна, что она принадлежит ему. Его охватила дикая, почти животная страсть, желание обладать ею, полностью и безраздельно, защитить её, сделать её своей. Он чувствовал, как внутри него разгорается пламя, которое он не мог, да и не хотел тушить, но сейчас это было слишком опасно.

— Я вернусь позже, — сказал он, не оборачиваясь, и его голос звучал хрипло, словно он задыхался от сдерживаемых эмоций. — Нам нужно ещё многое обсудить.

Он вышел, закрыв за собой дверь с непривычной для него резкостью, и Адель осталась одна в давящей, но теперь уже звенящей тишине комнаты. Она попыталась вдохнуть, но воздух казался слишком густым, наполненным отголосками чужих эмоций. Девушка отчаянно пыталась разобраться в буре чувств, что бушевали внутри, словно неожиданно пробудившийся шторм. Она не понимала, что только что произошло, почему Эрнест так резко изменился, и что означал этот странный, почти животный трепет, который пробежал по её телу, когда его взгляд задержался на ней, обещая что-то дикое и незнакомое. Глаза эрцгерцога оставили в ней не просто смутное беспокойство, а какое-то новое, необъяснимое желание, которому она не могла найти ни названия, ни оправдания.

Адель глубоко вздохнула, словно пытаясь выдохнуть обжигающую волну растерянности и непонятного притяжения, что оставил после себя Эрнест. Её взгляд скользнул вниз, приковываясь к закованным запястьям – единственной неизменной реальности в этом хаосе. Она впилась глазами в замысловатый узор на кандалах, пытаясь отвлечься, погрузиться в этот незнакомый мир форм и линий. Причудливые, почти живые завитки вились по тонко выделанной стали оков, и Адель заметила, как внутри рисунка таинственно мерцает цвет, переходя из глубокого красного в пронзительный голубой, словно отражая её собственные, меняющиеся эмоции.

Скрип в замочной скважине резко вырвал Адель из сосредоточенного изучения кандалов, чьи мигающие узоры словно отражали хаос в её душе. Несколько глухих щелчков, и дверь допросной медленно отворилась, впуская императора. Его появление было бесшумным, но пространство комнаты мгновенно наполнилось его присутствием, становясь плотнее, осязаемее. Он неторопливо занял стул напротив Адель, словно это был привычный ритуал, часть его повседневной, утомительной рутины. С его губ сорвался тяжёлый, почти неслышный вздох, а затем Кассиус поднял свой взгляд на заключённую.

Он долго молчал, пристально рассматривая Адель. Его глаза-изумруды, глубокие и проницательные, не таили в себе скрытых намерений или лукавой игривости, как у эрцгерцога. В них читалась лишь бездонная задумчивость и некая древняя печаль, которая, несмотря на свою холодность, притягивала Адель гораздо сильнее, чем показное дружелюбие Эрнеста. В этой бесстрастной сосредоточенности императора было нечто необъяснимо манящее, что обещало истинность, пусть и суровую, в отличие от сложной игры его брата.

— В... Ваше Величество? — голос Адель прозвучал чуть неуверенно, разрывая плотную тишину.

— Вайол... нет, Адель, — Кассиус поправил себя, словно споткнувшись на неудобном имени, и в этом кратком запинании проскользнуло нечто личное, почти болезненное. — Я заставил тебя ждать.

Он медленно поднялся со стула, не сводя с неё глаз, и с привычной грацией скинул с плеч тяжёлый императорский плащ. Ткань, пропитанная его теплом и тонким ароматом древесных специй, легла на плечи Адель. Этот жест был лишен наигранности, он не казался попыткой расположить её к себе, скорее глубоким, хотя и непонятным, актом заботы, почти благословения. Адель невольно вздрогнула, поёжившись под неожиданным натиском этого тепла, которое проникало сквозь одежду, оседая внутри странным, чужим чувством, но она всё же произнесла:

— Спасибо.

Кассиус не вернулся на своё место. Вместо этого он остался стоять рядом, словно огромная тень, небрежно облокотившись на угол стола. Он скрестил руки на груди, его взгляд, холодный, но теперь наполненный какой-то новой, почти болезненной сосредоточенностью, внимательно изучал съежившуюся под тяжестью его плаща девушку. В Адель он не видел больше ту женщину из своего прошлого — ту Вайолет, в чьих глазах полыхало неукротимое пламя мести и ненависти, направленное на него. Что-то неуловимо чистое, почти невинное, ощутил он теперь от неё, и это ощущение было для него странным и новым, как неожиданный рассвет в вечной ночи.

— Расскажешь мне о том, что помнишь? — голос императора прозвучал неожиданно мягко, словно он начинал издалека, но в то же время в его тоне сквозило почти осязаемое желание быстрее покончить с этим, получить ответы.

— Помню каменную плитку, скамейку возле старого дуба, — Адель говорила тихо, словно выбирая слова из огромной, пустой библиотеки. Она задумалась, вспоминая едва различимые, словно миражи, образы, и добавила: — Еще пение птиц, стелющийся туман и холодное солнце.

— Какое было самое первое воспоминание? — Кассиус словно сознательно старался сохранять дистанцию, его интонация оставалась идеально нейтральной, она не давила, не манипулировала, но и не проявляла сочувствия. Это был чистый, клинический интерес, присущий исследователю, изучающему незнакомый феномен.

— Первое, — девушка замолчала, её брови слегка нахмурились в напряженной попытке перебрать обрывки воспоминаний, которые едва цеплялись за сознание. После долгой паузы она произнесла неожиданный ответ, который прозвучал резко и больно в тишине комнаты:

— Страх.

— Расскажешь подробнее? — голос Кассиуса оставался ровным, но в глубине его изумрудных глаз мелькнул едва уловимый, почти хищный интерес, словно он нащупал краешек нити, ведущей в самые потаенные уголки её запечатанной памяти.

— Сначала была темнота, — голос Адель стал тише, почти неземным, словно она заново переживала это. — И едкий, удушающий запах гнили. Когда я открыла глаза, меня ослепило солнце, но оно было холодным, совсем не грело. Я помню, как сердце сильно стучало в груди, а дыхание перехватывало от сильного страха. Но от чего именно мне было страшно... этого я не помню.

— Позволь мне проверить, — голос императора лишь намекал на просьбу, но в его тоне звучала незыблемая власть. Кассиус протянул руку, держа её в нескольких дюймах от Адель, не касаясь, словно невидимая граница отделяла их, и ожидал её согласия.

— Вы не верите мне? — вырвалось у Адель. Она взглянула на юношу, и в её распахнутых, полных недоумения глазах Кассиус увидел нечто беззащитное, напоминающее брошенного котёнка, который ищет тепла в холодной пустоте.

— В моей магии образовалась трещина, — Кассиус объяснил это ровным, почти академическим тоном, но под этой отстранённостью чувствовалась глубокая тревога. — Я должен понять, насколько она огромна, чтобы быть готовым к последствиям.

— Хорошо, — Адель медленно кивнула, затем закрыла глаза, словно готовясь к неизбежному.

— Больно не будет, — произнёс он, и в его голосе проскользнула едва уловимая нотка чего-то похожего на облегчение или даже сострадание. Кассиус коснулся её подбородка, осторожно поднимая лицо Адель к тусклому свету единственной лампы.

Наклонившись, император коснулся губами её лба. Его горячее, почти обжигающее дыхание заставило Адель невольно вздрогнуть, и в этот же миг на неё обрушилось единственное, острое воспоминание, словно прорвав плотину забвения:

"Солнечный свет в Облачном саду не грел, совсем как описывали древние летописи первого императора. Лишь ледяные, призрачные лучи, казалось, застыли в идеальной, обманчивой картине, что была лишь иллюзией в этом лживом месте. Её лицо было в ладонях Императора, его глаза, полные нескрываемой печали и глубокого разочарования, смотрели прямо на неё.

— Мне жаль, что ты выбрала смерть, — его голос звучал как далёкое эхо, пропитанное болью и властью. — Но я всё же предпочту стереть тебе память и дать начать всё с чистого листа через несколько лет.

— Убей меня, Кассиус, просто убей, — её собственный голос, тогда ещё полный отчаяния, звучал откуда-то из глубины, дрожа и ломаясь. — Ты забрал всё, забери и мою жизнь."

Император резко отстранился, разорвав их контакт. Адель тяжело задышала, её грудь вздымалась, словно она только что всплыла с большой глубины, отчаянно пытаясь осознать увиденное. На неё нахлынул шквал чувств, чужих и нестерпимых: отчаяние, грусть, острая боль, пронизывающее разочарование. Весь этот спектр эмоций казался ей абсолютно чуждым, словно они никогда не принадлежали ей, и тем сильнее разрывал её изнутри. Девушка поспешно перевела взгляд на свои руки, всё ещё закованные в кандалы, и начала медленно, размеренно вдыхать и выдыхать, отчаянно стараясь остыть, унять внутреннюю дрожь.

— Магия долго не продержится, — голос Кассиуса прозвучал низко, почти с долей мрачного поражения, когда он окончательно убрал руку с лица Адель. Его взгляд, пристальный и изучающий, был прикован к ней, будто он пытался прочесть в её глазах ответ на свой собственный страх. — Что за воспоминание ты видела только что?

Адель не подняла на него взгляд. Её глаза оставались прикованными к собственным закованным рукам, к тусклому блеску кандалов, ставших единственным осязаемым якорем в бушующем хаосе её чувств.

— Я просила вас... — с дрожью в голосе произнесла девушка, каждое слово давалось ей с трудом, словно она выдавливала его из самого нутра. — Просила убить меня.

На мгновение в допросной повисла абсолютная тишина, нарушаемая лишь тяжёлым, прерывистым дыханием Адель. Кассиус промолчал, но его лицо, обычно бесстрастное, исказилось на долю секунды, словно под воздействием невидимой боли. В его изумрудных глазах мелькнула тень той самой древней печали, которую Адель уже успела заметить, но теперь она была глубже, острее, пропитанная горечью. Он отвернулся, сделав шаг в сторону, словно пытаясь уйти от этого болезненного откровения, которое он сам же и спровоцировал.

— Запечатайте ещё раз мою память, если для вас это важно, — вдруг произнесла Адель, её голос звучал тихо, но с удивительной твёрдостью, глядя на свои закованные руки. — Я... я не против.

Кассиус медленно повернулся к ней, его лицо оставалось непроницаемым, но в глубине глаз мелькнул сложный, почти болезненный оттенок. Он тяжело вздохнул, и этот вздох прозвучал как признание собственного поражения.

— Самоотверженно, — с грустным, почти горьким смешком произнёс император, и в этом смешке не было ни веселья, ни злорадства, лишь глубокая, выстраданная ирония. — Как считаешь: память — это дар или проклятье?

— Как мне кажется, память — это оружие, — произнесла Адель, и её голос, хоть и звучал ровно, был далёк от её нынешнего растерянного состояния. Казалось, она пришла в норму, но её слова совершенно не вязались с её настоящим, с её амнезией. Словно она где-то услышала их и просто повторила, как ребёнок за взрослым, не понимая истинного смысла.

— Да, это оружие, — Кассиус подошёл ближе, его глаза неотрывно следили за каждым её движением, словно он пытался найти в них отголоски прошлого. — А также это ценный дар... Дар, да.

Образ его отца, предыдущего императора, невольно всплыл в памяти. Он вспомнил слова, сказанные тем же отстранённым тоном, слова о силе и манипуляции, что теперь отдались в нём неприятным, ноющим чувством. От этих воспоминаний ему стало тошно, словно он вновь ощутил на себе всю тяжесть их наследия.

— Даже если всё вспомнишь, Адель, — он произносил её имя с какой-то странной, почти болезненной осторожностью, словно оно было хрупким и могло рассыпаться, — не совершай глупости.

— Ваше Величество, — голос Адель был тих, но на этот раз в нём не было ни дрожи, ни неуверенности. Она, наконец, подняла взгляд на императора, её глаза, хоть и полные замешательства, смотрели прямо и с новой, странной решимостью. — Что меня ждёт?

Кассиус был заметно удивлён такому прямому вопросу. Он не ожидал подобной смелости после стольких переживаний, и этот неожиданный вопрос, казалось, рассеял плотное напряжение, витавшее в допросной. На мгновение жестокая серьёзность покинула его лицо, уступив место чему-то, похожему на лёгкое недоумение.

— Думаю, что пока ты будешь под наблюдением, — произнёс он, его голос вернулся к привычной ровной интонации. Кассиус перевёл взгляд на её запястья, скованные кандалами, и в его глазах мелькнула неуловимая мысль. — И так как я убедился, что пока мне ничего не угрожает, — уголок его губ едва заметно дрогнул в усмешке, которую Адель могла бы счесть надменной, если бы не видела ранее его скрытую боль. — Они тебе не нужны.

Император протянул руку, его пальцы ловко и бесшумно расстегнули тяжёлые оковы. Холодная сталь с лязгом упала на каменный пол, и Адель ощутила непривычную, почти забытую лёгкость, словно с её плеч свалился огромный груз. Свобода её рук казалась почти нереальной.

— Благодарю, — Адель тихо прошептала, её голос был едва слышен, когда она глубже укуталась в тяжёлый императорский плащ. Она медленно вдохнула, и оставшийся на ткани аромат парфюма — тонкий, древесный, с нотками специй — казалось, кружил ей голову, унося прочь остатки страха и отчаяния. Это был странный, чужой запах, но он окутывал её, заставляя чувствовать себя в неожиданных, почти тёплых объятиях, которые, возможно, были первым подобием уюта за долгое время.

— Мы встретимся завтра, — произнёс Кассиус, его взгляд задержался на ней, и по его губам скользнула лёгкая, едва заметная усмешка, которая могла бы быть мрачной, но сейчас казалась почти игривой. — Поэтому постарайся не вспоминать слишком много.

— Если вы желаете этого, — Адель ответила тихо, и на её губах, обращённых к императору, расцвела лёгкая, почти невесомая улыбка. Она не была ни злорадной, ни игривой, скорее странной и отстранённой, как улыбка человека, который уже ничего не боится или ещё ничего не понимает. Или, возможно, это было принятие, граничащее с безумием. Кассиус, уже собирающийся уходить, замер, его взгляд скользнул по её лицу, пытаясь прочесть в этой неожиданной и почти жуткой реакции что-то, что выбило его из колеи. Не найдя ответа на свой немой вопрос, он вышел из допросной, бросив быстрый, властный жест рыцарям снаружи.

Диалог с императором, казалось, был напряжённее и болезненнее, чем с Эрнестом, однако даже нутром Адель ощущала необъяснимую ясность в Кассиусе. Она чувствовала, что у него нет тех мелких, изворотливых тайн, что были у его брата, и это ощущение давало ей странное, шаткое утешение в условиях её полной амнезии.