Начало
Страницы старого тома шелестели под пальцами девушки, словно крылья бабочки, но на этот раз их шорох казался особенно настойчивым. Она погрузилась в чтение, забыв о суете внешнего мира, но мир книги, казалось, уже не желал оставаться лишь на бумаге. Слова, напечатанные мелким шрифтом, оживали в ее воображении, рисуя картины, полные красок и ароматов.
"Облачные Сады не просто парили – они дышали, исполинским, белоснежным облаком, усыпанным драгоценными камнями зелени и россыпями неведомых цветов. Здесь каждый тончайший оттенок воздуха был пронизан дурманящей сладостью невесомых лепестков и острыми нотками пряных трав, а золотые полосы солнечных лучей, прорезая плотный полог изумрудной листвы, играли мириадами бликов на влажной траве, создавая зыбкие, танцующие тени. Искрящиеся, словно нити расплавленного жемчуга, тропинки вели сквозь этот живой, дышащий гобелен, к мелодичному журчанию ручейка и хрустальному грохоту водопада, чьи миллионы брызг переливались всеми цветами, что только видело око, от фиалкового до огненно-красного.
Но за этой обманчивой, почти болезненной идиллией скрывалась чернильная, пронзительная тайна. В самой сердцевине сада, среди безумства красок и пышной, почти удушающей зелени, тяжело и непроницаемо возвышались кованые ворота. Их массивный, проржавевший металл резко контрастировал с небесной чистотой, словно смертельная рана на теле божественного пейзажа. За этими воротами, в пульсирующем сердце Облачных Садов, содержались самые отчаянные и смертоносные из всех заключенных.
Сама Башня, возвышающаяся как искажённый шпиль, служила единственным входом и выходом в этот парящий мир. Её серые, изъеденные веками каменные стены, покрытые словно плачем вековым мхом и лишайником, казалось, источали тысячелетнюю печаль и безнадёжность. Лестница, высеченная прямо из скалы и уходящая в бездну неба, начиналась у её основания, словно путь к немыслимому искуплению, но каждый шаг по ней был шагом в мир, где ослепительная, неземная красота и откровенная, душераздирающая жестокость переплетались в неразрывное, уродливое целое."
Девушка подняла взгляд от книги и посмотрела в окно. За стеклом простирался серый, дождливый пейзаж, совсем не похожий на описанные в книге сады. Она вздохнула, чувствуя, как внутри нее нарастает тоска. Ей так хотелось оказаться в этом волшебном месте, где даже среди красоты скрывается тьма.
Страницы книги, словно магнит, притягивали её взгляд, но теперь это было что-то большее, чем просто чтение. Сквозь бумагу просачивался едва уловимый аромат — не цветов, а сырости и чего-то древнего, пугающего. Слова начали мерцать, буквы вытягивались, искажались, а изображения Облачных садов словно выходили за рамки страниц, наполняя комнату. Адель почувствовала, как с каждым словом её тело не расслабляется, а, наоборот, становится невесомым, будто отрывается от земли. Сознание уплывало не в мягкую вату, а в воронку, затягивающую её в самое сердце истории. Глаза закрылись не от усталости, а от невыносимого давления, словно кто-то невидимый крепко сжимал её голову, тянул куда-то глубоко внутрь книги.
Мир вокруг закружился в водовороте, краски слились в серую пелену, а привычные звуки сменились нарастающим, пульсирующим гулом, словно гигантский механизм приводился в движение. Ощущение падения пронзило тело, холодный ветер хлестнул по лицу, а затем, резко и отвратительно, словно удар кнута, по носу ударил запах гниющей плоти и затхлой, тошнотворной сырости. Этот запах, цепкий и пронизывающий, вырвал её из забвения. Она вздрогнула, задыхаясь, и медленно, с усилием, подняла голову, озираясь в абсолютной растерянности.
Пространство вокруг неё казалось бесконечным, враждебным, теряющимся в непроглядном мраке. Лишь редкие, тускло пляшущие капли пламени свечей боролись с темнотой, их отблески дрожали так далеко, что стены казались недосягаемыми призраками, а потолок растворялся в бездне. Каждый миг её движения, каждое судорожное усилие отозвалось в этом зале. В ответ на её перемещение, странный, небрежный свет кристаллов — быть может, часть какого-то древнего устройства — вспыхнул на каменном полу, разбрасывая разноцветные, холодные блики и освещая истлевшую от старости, некогда красную, теперь бурую ковровую дорожку, на которой она лежала, чувствуя под собой жесткие, леденящие каменные плиты.
Попытка подняться обернулась агонией. Она схватилась за голову, будто пытаясь удержать ускользающее сознание. Невыносимая, острая боль, пронзившая виски, казалась ей чужой, навязанной, чудовищно несправедливой. Это была не её боль. Отчаявшись, она с силой ударила себя по щекам, пытаясь прийти в себя, прогнать этот кошмарный, слишком реальный сон, но ничего не произошло. Громкий шлепок эхом разнесся по огромному пространству, отскакивая от невидимых стен, и где-то в далёком мраке послышался шорох. Он был мерзким, вязким, словно зловещее предзнаменование чего-то неизбежного и ужасного, подбирающегося ближе в этой бесконечной тишине.
Шорох приближался, превращаясь в размеренные, шаркающие шаги, которые, казалось, почти мгновенно достигли девушки. Она медленно, с нарастающим страхом, подняла глаза и замерла, пораженная увиденным. Перед ней стояла героиня, словно сошедшая со страниц прочитанного романа. Дочь герцога, из той самой книги об Облачных Садах, будто ожившая, хрупкая иллюстрация. Её волосы, тонкие и блестящие, казались сотканными из серебряных нитей, а глаза, цвета осеннего неба, были холодны и неприступны, словно скала на вершине горы. Острые черты лица, бледность и измождённость выдавали долгие годы страданий, словно она не видела еды уже несколько лет. На её лице, казалось, не было никакой эмоции, как и в сердце чувств. На ней было надето свадебное платье, некогда белоснежное, а теперь испачканное алыми пятнами крови. Капли крови, запекшиеся на тонкой ткани, напоминали о трагической судьбе героини, о её несостоявшемся браке и жестокой мести. Она помнила, как в книге описывалось это платье, как оно было символом надежды и любви, а теперь стало символом боли и утраты.
Героиня смотрела на гостью с немым вопросом, словно пытаясь что-то сказать, но не находя слов, робко молчала, отражая только в своих серых глазах всю свою боль. Её взгляд был полон печали и отчаяния, словно она искала помощи, но знала, что её никто не услышит. Девушка почувствовала, как её сердце сжимается от жалости и сострадания. Она хотела подойти к ней, обнять её, успокоить, но что-то удерживало её на месте. Словно невидимая стена разделяла их миры, не позволяя им соприкоснуться.
— Ещё не время, девочки. — Слова, прозвучавшие из сгущающейся тени, были холодны, как дыхание могилы. Голос, словно ледяной ветер, пронёсся по залу, заставляя пламя свечей безумно плясать, а дрожь девушки — усиливаться.
От этого голоса разнёсся хруст со всех сторон, словно танцевали на костях, ломая их. Затем раздался резкий, металлический звон цепей, словно удар кнута. Он пронёсся по залу, успокаивая нарастающий хруст, словно дирижёр, управляющий оркестром безумия. Девушка почувствовала, как по спине пробегает холодок. Этот звук, такой знакомый и пугающий, казалось, исходил из самого сердца тьмы, окутавшей зал. Вайолет, словно марионетка, дёрнулась и замерла, её взгляд стал пустым и безжизненным. Девушка почувствовала, как её сердце бешено колотится. Она поняла: этот голос, этот хруст, этот звон цепей – не просто звуки, это предупреждение. Предупреждение о том, что она вторглась в чужой мир, в чужую историю, и что этот мир не намерен её отпускать.
— Итак, — прозвучал уже откуда-то сверху голос, густой, словно бархатная тьма, обволакивая собой каждый уголок зала. — На мой зов откликнулась невинная душа, уже вторая. Занятно, — интонация Люкоры сочилась хищным злорадством, словно паук, плетущий свою сеть вокруг попавшейся в неё жертвы. Она не произносила, а скорее выдавливала слова, каждое из которых казалось отравленной стрелой.
Девушка, чувствуя, как внутри нарастает паника, медленно подняла глаза к потолку. То, что она увидела, заставило её застыть от ужаса.
Над ними, словно нависая над хрупкими фигурками, откуда-то из темноты парила огромная женская голова. Чёрная вуаль, словно саван, скрывала её лицо, но даже сквозь эту завесу девушка видела кровавые глазницы, устремлённые на них. В тусклом свете свечей тяжело было различить детали, но черные вены, словно извивающиеся змеи, покрывали кожу существа, вызывая непередаваемый ужас и отвращение.
Девушка тут же опустила глаза к полу, стараясь сдержать подступающую тошноту. Она чувствовала, как её тело сковывает ледяной страх, как сердце бешено колотится в груди. Она понимала, что это существо – нечто чудовищное, нечто, что не должно существовать в этом мире.
Вайолет, стоящая рядом, казалась окаменевшей. Её взгляд был устремлён в пустоту, словно она видела нечто, чего не видела девушка. Или, возможно, она видела слишком много.
— Вайолет, твоё отчаяние – сладчайший нектар, и я не желаю возвращать тебя обратно, — произнесло существо, и в его голосе звучал непреклонный, жестокий приговор. — Но я, великая Богиня, Хранительница Душ, в своей безграничной милости... — последнее слово было произнесено с таким едким сарказмом, что по телу девушки пробежали мурашки, — ...одарю твоё бренное тело новой душой, что откликнулась на мой зов. — Слова Люкоры сочились ядом и злорадством, словно она наслаждалась каждым мгновением мучений Вайолет.
— Примите мою боль без остатка, великая Люкора, – словно песня, прозвучал голос Вайолет. Она опустилась на колени, склонив голову в знак покорности.
— Замечательно! — раздался резкий, неестественный хлопок в ладоши, и в воздухе словно вспыхнули искры, опаляя невидимую материю. — Давайте скорее с этим покончим, — прошипела Люкора, и её смех, сухой и бездушный, эхом отразился от стен. Она, казалось, смаковала свою власть, играя жизнями, словно ничтожными марионетками, предвкушая грядущую боль.
Девушка, наблюдая за этой сценой, чувствовала, как её охватывает всепоглощающий ужас. Она понимала, что попала в ловушку, из которой нет выхода.
Раздался тихий щелчок, и в полумраке зала вспыхнул тусклый свет, исходящий от странного устройства, похожего на старинный фонарь, но с множеством мерцающих кристаллов внутри. Люкора, словно тень, скользнула вниз, оказавшись прямо перед ней и Вайолет. Её вуаль слегка приподнялась, обнажив часть лица, искажённого гримасой злобы. Все её тело, как и лицо, было покрыто омерзительными чёрными венами, словно паутиной, пронизывающей плоть. Оголённое тело прикрывали лишь обрывки ткани, и даже при тусклом свете было видно, как пульсируют эти чёрные вены, словно живые существа, ползущие под кожей. Несмотря на то, что ранее её голова казалась огромной, сама богиня, словно по мановению волшебной палочки, уменьшилась и теперь была размером с Вайолет.
— Позвольте представить, — прошипела Люкора, её голос, словно шелест сухих листьев, разнёсся по залу, — это церемония Освобождения. Вайолет, твоя сладкая душа слишком изранена, чтобы продолжать своё существование. Но я, как милосердная богиня, дарую тебе покой, которого ты так жаждешь.
Люкора повернулась к девушке, и та почувствовала, как её тело сковывает ледяной ужас.
— А ты, невинная душа, — прошипела Люкора, — станешь новым наполнением. Твоя собственная жизнь закончится, но ты подаришь этому телу шанс на новую.
Девушка попыталась отшатнуться, ринуться прочь, бежать без оглядки от этого жуткого ритуала, но её тело не слушалось, словно было сковано невидимыми цепями. Она чувствовала, как её сознание медленно угасает, словно пламя свечи, задуваемое ветром. Вайолет, стоящая рядом, казалась спокойной, даже умиротворённой.
— Я готова, — прошептала она, её голос звучал тихо, но уверенно. — Примите мою душу в очаг, Богиня.
— Прекрасно, — промурлыкала Люкора, и из её руки вырвался сноп мерцающих искр, направленный прямо на Вайолет.
Вспышка ослепительного света заполнила зал, и девушка почувствовала, как её тело пронзает невыносимая боль. Она закричала, но её голос утонул в какофонии звуков, раздающихся из темноты.
Когда свет погас, девушка почувствовала, что её сознание раскололось на тысячи осколков. Вайолет, стоявшая рядом, медленно подняла голову. Её глаза, некогда пустые и безжизненные, наполнились новым светом. Она улыбнулась, и эта улыбка была чужой, но в то же время полной облегчения.
— Я свободна, — прошептала Вайолет, и её голос звучал незнакомо, словно принадлежал кому-то другому. — И я благодарна за этот дар.
После этих слов из её тела вышла душа Вайолет и, словно мотылёк, устремилась к странному светильнику, наполненному мерцающими кристаллами, где и обрела покой.
В тот же миг девушка почувствовала, как её тело, словно пустая оболочка, падает на ковёр, а её собственная душа, словно дымка, с неумолимой силой втягивается в опустевшее тело Вайолет. Люкора довольно улыбнулась, наблюдая за происходящим.
— Теперь, — прошипела она, её голос стал почти шипящим, предвкушающим, — время для истинного веселья!
Богиня, словно тень, растворилась в темноте, оставив девушку в звенящей тишине, которая казалась вечностью. Девушка, оглядывая новое тело, чувствовала, как холод пробегает по кончикам пальцев, которые явно не принадлежали ей. Её волосы, каскадом спускающиеся с плеч, напоминали тонкие нити паутины – такие же белые и невесомые. Но этот зал, этот тошнотворный запах, эта жуткая сцена — всё растворялось, словно утренняя дымка, унося с собой чёткие воспоминания.
Девушка крепко зажмурилась, пытаясь удержать ускользающие образы, а когда снова открыла глаза, яркий солнечный свет заставил её тут же их прищурить. Перед ней раскинулась захватывающая дух картина, от которой одновременно кружилась голова от полного непонимания. Небесно-голубое небо, сливаясь с изумрудной листвой, создавало иллюзию бесконечности, но для неё это было лишь бескрайнее, чужое ничто. Лёгкий ветерок нежно трепал белоснежные локоны, а мелодичное пение птиц наполняло воздух сладкой мелодией. Казалось, сама природа убаюкивала её, окутывая коконом покоя. Но в этом умиротворении девушка чувствовала нечто зловещее, не поддающееся логике.
Она огляделась.
— Кто я? Где я? — вопросы эхом отдавались в пустоте.
Девушка стояла на каменной площади, где под древним дубом виднелась лишь резная скамейка. Она рассматривала свои руки, не понимая, видела ли их раньше или это были лишь далёкие сны. Сердце бешено колотилось, но почему? Она растерянно смотрела, как туман медленно стелется по земле, скрывая горизонт, словно мягкое одеяло. Была ли темнота, которую девушка видела мгновения назад, явью или сном? Она вновь оглянулась, пытаясь зацепиться за тающие обрывки воспоминаний, но лишь лёгкое дрожание в коленях и прерывистое дыхание намекали на пережитый ужас. Пение птиц внезапно стихло, оставляя девушку наедине с мыслями. Почему ей так сложно вспомнить недавние события?
Осмотрев древний дуб и не найдя в нём ничего примечательного, она решила покинуть странное место, но стоило ей скрыться из виду, как дерево вновь возникало перед ней, словно призрак, преграждая путь. Выбраться из этой клетки было невозможно. Радовало лишь одно: она не испытывала голода, жажды или других нужд, кроме гнетущего одиночества и скуки. В этой тюрьме совершенно нечем было заняться.
Прислонившись спиной к шершавой коре старого дерева, девушка задумчиво теребила кончики своих белоснежных волос. Они были неестественно гладкими и холодными на ощупь, словно искусственный парик. Девушка не помнила совершенно ничего: ни кто она, ни где находится, ни что произошло.
Солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую листву, освещали её лицо, но не приносили тепла.
— Для чего я тут? — её мелодичный голос растворился в пространстве.
На её вопрос не последовало ответа, лишь лёгкий ветер коснулся колен, приподнимая подол серого платья. Время в этом странном месте тянулось бесконечно, стирая всякое понимание происходящего. Заточение ощущалось вечностью.
Девушка закрыла глаза, и тишина окутала её, подобно густому туману. Мир сузился до размеров собственного сознания, где царили лишь пустота и безмолвие. В этой звенящей тишине каждый шорох, каждый звук казались оглушительными. Она слышала бешеный стук своего сердца, словно барабанный бой в пустом зале. Дыхание сбивалось, превращаясь в прерывистые всхлипы.
Дни безвозвратно сливались в однообразную череду, теряя всякий смысл. Она не знала, сколько времени провела здесь — дни превратились в недели, а недели в месяцы. Это было неважно. Важно лишь бесконечное одиночество, пожирающее её изнутри. Несмотря на постоянно сияющее солнце, оставаться здесь одной становилось невыносимо тяжело. Девушка тяжело вздохнула.