Глава 11
Солнечный Эдем, Варрус
Елена
Теплый воздух наполнен горьким привкусом обреченности. Не отчаянием, а чем-то похожим на неотступность, неминуемость давно принятого обязательства, исполнять которое пришло время. Я вижу свою руку – маленький кулачок, торчащий из свободного белого рукава, крепко стиснувший шершавый палец женщины, словно последнюю надежду на то, что все еще может быть иначе. Женщина стоит ко мне боком, недосягаемо высокая, и я не могу разглядеть ее лица. Только белоснежные прямые волосы, сияющие отблесками солнца, и тонкую изящную фигуру, по которой струится красивое белое и слегка прозрачное платье до самых пят.
Меня окутывает волна тепла, будто эта женщина излучает незримую любовь, которая выходит из ее тела сквозь палец прямо в меня, защищая и успокаивая. Будто она – целая вселенная, оберегающая мою жизнь. Но даже рядом с ней я чувствую подкрадывающуюся, уже запустившую свои холодные клешни в окружающее пространство безнадегу.
Они скоро нас разъединят...
Вокруг лес: высокие деревья с могучими прямыми стволами, верхушки которых теряются в небесах; земля, заросшая желтеющей травой и усыпанная сухими листьями красных и оранжевых оттенков. Ковер из них стелется повсюду, точно огненное озеро, каплями которого играет ветер, издавая шелест, похожий на убаюкивающее нашептывание. Впереди стоит человек, облаченный в черное. Его лица я тоже не вижу, поскольку оно скрыто капюшоном и маской, натянутой до самых глаз. Ноги в черных высоких и на первый взгляд тяжелых сапогах делают несколько удивительно легких, почти бесшумных шагов, сближая человека со мной и женщиной, которая самоотверженно привела меня сюда.
Яркие оранжевые радужки смотрят мне в лицо из-под маски беззлобно. Почти равнодушно. Но от этого взгляда на шее словно появляется груз, тянущий к земле. Человек протягивает руку. Я смотрю вверх на женщину в поисках спасения. Она поворачивает голову ко мне так, что из-за окутанного прозрачной тканью плеча видны лишь глаза – синие и глубокие, как сумеречное небо. Она кивает, и это мимолетное движение похоже на точку в зачитываемом приговоре.
Теплый и родной палец выскальзывает из моей крохотной ладошки. Другой свой кулачок я покорно вкладываю в руку человека в черном, и это кажется прикосновением к грубому и безжизненному камню. Я больше не чувствую заботы и тепла. Лишь нечто до конца неясное, что раскрыло передо мной жадные объятия, которых невозможно избежать...
– Елена, ты в порядке? – доносится, будто через стену, знакомый голос.
Перед глазами появляется что-то уже совсем привычное: темный каменный пол, круглые столики, окруженные стульями, уютный приглушенный свет. Рядом со мной стоит ведро, наполненное мыльной водой, возле него валяется швабра. «Пятое измерение» обнимает меня спокойствием и тишиной, точно заботливый родственник. На плече я ощущаю чью-то теплую ладонь и понимаю, что стою на коленях. Оборачиваюсь.
Нависшее надо мной морщинистое лицо Еремея переполнено тревогой. Кажется, я снова провалилась в какое-то видение, как тогда, в доме Аггай. Мысли становятся яснее. Я вспоминаю, что занималась мытьем полов, а потом ощутила резкую головную боль и...
Дальше все превратилось в необычайно ярки й сон, похожий на очень старое воспоминание – одно из тех, которые оставляют глубокий след в душе, въедаются в нее пережитыми эмоциями и ощущениями. Но оно, как и прежнее видение, словно вырвано из контекста. Я не помню, когда и где это происходило, не помню людей, которых видела. Да и происходило ли оно вообще? Вероятно, это и правда всего лишь сон. Бессмыслица, порожденная расставшимся с прошлым мозгом.
– Тебе не хорошо? – спрашивает Еремей.
Я поднимаюсь на ноги, все еще чувствуя легкую слабость и растерянность.
– Порядок... У меня так уже было, – сажусь на ближайший стул.
– Что было? – Старик обеспокоенно хмурится и явно не собирается уходить без ответа.
– Точно не знаю... Возможно, возвращается память. Вижу какие-то обрывки, но пока не понимаю, о чем они. От этого начинает болеть голова.
– Тебе нужно показаться врачу, – строго заявляет Еремей.
Он говорит об этом всякий раз, когда речь заходит о моей амнезии, но я продолжаю отмахиваться, с каждым разговором понимая, что рано или поздно придется как-то объяснить свое стойкое нежелание обращаться за медицинской помощью. Две с небольшим недели в Варрусе оказались достаточным сроком, чтобы понять очевидное: я на дне. В иных обстоятельствах это звучало бы удручающе, но не в которых мне довелось оказаться. Столичная окраина – та еще клоака, которая лишь на первый взгляд выглядит благополучнее Порта. Большие здания, дороги, автомобили, яркие вывески и не менее яркие люди – все это лишь ширма, за которой скрывается место, полное безнадежности и одиночества. В стенах многоэтажных построек живут те же нищие, прозябающие на задворках жизни, только здесь они красят волосы в нелепые цвета и делают татуировки. В подворотнях ошиваются отморозки и преступники разных мастей, а в подвалах процветают бордели и игорные заведения, где бедные добровольно делают себя еще беднее.
Но для меня, скрывающейся от правосудия убийцы, дно – самое лучшее место, потому что здесь слишком много людей и всем на всех плевать. Ведь то, что тело Феликса по каким-то совершенно загадочным причинам не нашли, не означает, что его не найдут. Или не выяснят, где он был в ночь своей смерти, а потом не выведают у Аггай и Ганса об их незапланированной гостье, которая ушла вслед за убитым. Поэтому мне следует прижаться к дну как можно теснее, будто к самому желанному любовнику. И в этот план не входит визит к докторам, которые могут сообщить о девушке без документов в соответствующие инстанции.
– Я... схожу. Как-нибудь... – говорю, надеясь, что Еремей отстанет, но он в этот раз настроен решительнее.
– Ты должна, Елена. Поверь мне, старому вояке. Некоторые травмы имеют последствия. Ради твоего же блага тебе нужно пройти обследование.
– Я поняла...
– Нет, не поняла. – Старик смотрит на меня сердито. – Ты думаешь, я дурак и не вижу, что ты не собираешься никуда идти? Боишься нечистого прошлого и надеешься скрыться здесь навсегда?
От неожиданности внутри меня все замирает. Я не считала Еремея дураком, но всегда думала, что мне удается его провести и оставить без подозрений. Оказывается, он гораздо более наблюдательный и сообразительный.
– Что молчишь? Я прав? – В суровых глазах теперь появляется укоризна.
– Возможно, – буркаю я, надув губы, как обиженный ребенок.
Мужчина придвигает к себе свободный стул и садится рядом.
– Я прожил в Варрусе всю свою жизнь. – Его голос звучит мягче. – Сначала, когда служил Владыке, у меня были роскошные апартаменты в центре. Да... Было времечко... Но последние десять лет я обитаю здесь. – Он улыбается с иронией, направленной на самого себя. – И знаешь, Елена, где во всем Солнечном Эдеме меньше всего законопослушных людей? Здесь! На окраинах этого проклятого города! Поэтому, когда ты заявилась в «Пятое измерение» в поисках ночлега, грязная, одетая в портовские обноски и мужскую куртку, как думаешь, надеялся ли я, что ты окажешься ангелом с безупречной репутацией?
Вопрос, очевидно, задан риторический, поэтому мне остается только молчать.
– Я и сам далеко не ангел, – хмурится старик. – И знаю, что самое паршивое – это когда остаешься один на один со своими проблемами. Когда кажется, что не можешь никому доверять, а вокруг тебя одни опасности и враги.
– Что, если так и есть? – вонзаюсь взглядом в собеседника с отчаянием, все-таки выползшим из ямы, в которой я тщательно старалась его похоронить. Последние дни мой уставший мозг твердит, что все под контролем, что мне удастся со всем справиться и найти свое место в мире. Но это лишь самообман, который неплохо спасает от пропасти бессилия и смирения.
– Если так и есть, значит, ты сама так решила. Жизнь никогда не оставляет нас одних, без надежды и помощи. Люди делают это с собой добровольно, когда впадают в паранойю и теряют доверие ко всему вокруг. Из этой ловушки чрезвычайно трудно выбраться, Елена.
Грохот. Я почти слышу грохот, с которым рушится одна из незримых стен, возведенных мной вокруг оберегаемой правды. Она карабкается из груди к горлу, стараясь освободиться и избавить меня от бесконечно одинокого хранения собственных тайн. Я почти сдаюсь, проговаривая тихое:
– Я...
«Что – ты? – тотчас спрашивает ехидный голосок рациональности. – Убила человека? Солдата, который оказался приятелем Еремея? Бросила в Порту людей, которые заботились о тебе, подставив их под удар? И теперь скрываешься здесь, надеясь, что обо всем этом никто не узнает?..»
Старик смотрит мне в глаза пристально, терпеливо и с надеждой. Наверное, он ждет, что я откроюсь ему. Может быть, он уже давно догадался, что моя история о потере памяти правдивая не целиком. Может быть, он действительно искренне желает помочь, но...
– Спасибо, Еремей. Я схожу к врачу, когда буду готова.
Какой-то отвратительный и непонятный стыд приливает жаром к лицу, но я изображаю ту самую бесстрастность, которая лживо повторяет: «Все в порядке. Волноваться не о чем.»
Мой пожилой друг с досадой поджимает губы, затем нехотя кивает и поднимается на ноги.
– Хорошо. Можешь отдохнуть. Я сам закончу с уборкой.
В последнее время он делает так все чаще. Разрешает мне отлынивать от обязанностей, хотя я этого не прошу. Говорит, что ему стало нечем себя занять с тех пор, как взял меня помощницей. Но понять не трудно, что старику стало небезразлично то, как проходит моя жизнь в «Пятом измерении». Что-то вынуждает его относиться ко мне с отеческой заботой, и от этого еще паршивее врать. Смотреть в глаза, зная, что убила его товарища...
– Нет. Я сама...
Упрямо поднимаю швабру. Еремей в этот момент подходит к барной стойке и...
Гремит входная дверь. Слишком громко, будто кто-то бьет в нее ногой. Для посетителей слишком рано, и уже в этот момент каким-то шестым чувством я ощущаю, что сейчас произойдет нечто очень плохое, но застываю как вкопанная, глупо схватившись за швабру, словно она способна уберечь меня. Еремей поворачивается лицом к коридору, ведущему к выходу. Оттуда доносятся шаги – быстрые, уверенные и опасные. Но я стою в зале со столиками и не вижу вошедших.
А потом оглушающе звучит выстрел...
Старик падает. Быстро и безвольно, нелепо всплеснув руками, как тряпичная кукла. Его металлическая рука жалобно звякает, ударившись об пол. Из коридора стремительным шагом выходят пятеро. Лысые головы, крепкие тела, тяжелые ботинки на шнуровке и спокойные серьезные лица – все, что я успеваю заметить, прежде чем в меня устремляются взгляды.
Парализующая волна ужаса проходит по телу от пят до макушки. Я не могу поверить, что все это по-настоящему. Пистолет Феликса остался в комнате на втором этаже, и я бы все отдала, чтобы отмотать этот день назад и взять оружие с собой – единственное, которое дало бы мне шанс остаться в живых.
Эта мысль проносится в голове за долю секунды. А потом бритоголовый, стоящий впереди остальных, вскидывает руку, стискивающую пистолет, и гремит еще один выстрел.
Пуля весит несколько грамм. Всего несколько чертовых грамм, которые сбивают меня с ног страшным пронзающим ударом в грудь. Я валюсь еще более неуклюже, чем Еремей, собрав с собой два стула и ударившись головой об стол. Приземляюсь на спину. Мое тело отчаянно цепляется за жизнь, пытаясь дышать, но воздуха не хватает. Рот наполняется кровью, а из раны вырывается угрожающе булькающий хрип и свист. Темно-серый потолок перед глазами то мутнеет, то проясняется, и похоже, что он – последнее, что я увижу в своей жизни.
Раздаются шаги. Мне удается слегка повернуть голову и увидеть грубые ботинки, не спеша шагающие в мою сторону. Идут трое. Еще двое остаются стоять у барной стойки, недалеко от тела Еремея. Только сейчас мне удается рассмотреть их. Люди, застрелившие нас, не похожи на тех бородатых крепышей, с которыми мной пытался расплатиться Алекс. Те были обычными уличными отморозками, которых выдавало все, начиная от обвешанной цепями одежды, заканчивая хищными физиономиями. Эти – другие. Поганцы не рисовались, не угрожали, ничего не требовали и не ставили ультиматумы. Они даже не объяснили, за что и по чью душу пришли, а просто пристрелили двух человек. У них обыкновенные куртки невзрачных цветов, под которыми видны бронежилеты, гладко выбритые лица, не особо запоминающиеся. И ледяное хладнокровие в глазах.
Работа – вот что для них наша смерть...
Пневмоторакс... У меня сквозное ранение грудной клетки, повреждено левое легкое и гребаный пневмоторакс. На кой черт мне вообще эта информация сейчас? Возможно, все дело в состоянии шока, но вдруг приходит ощущение, что дышать становится легче.
Я вижу лежащую рядом пустую бутылку из-под вина, которую не успела выбросить. Видимо, я сбила ее со стола, когда падала, и теперь она разбилась, посмертно ощетинившись обломками стекла. Мой взгляд продолжает лихорадочно рыскать по всему окружающему пространству. Инстинкты. Они всегда сдаются в самую последнюю очередь. Что-то бессознательное, заложенное в самые темные глубины моей сущности, все еще держится, с животной неистовой жадностью, надеясь выжить.
Трое нависают надо мной. Тот, что стрелял, садится на корточки. Его лицо деловито, словно у сборщика мебели при виде сломанного дивана. Оно круглое, немного щекастое, а отсутствие волос на голове делает его еще круглее. Нос мужчины большой, похожий на клубень, с широкими ноздрями. Губы тонкие, а глаза темные и глубоко посаженные. Он не ждет сопротивления и держит пистолет в руке небрежно, опустив его стволом вниз. Будь я на его месте, тоже бы не ждала. Что может сделать пятерым убийцам безоружная и серьезно раненая девчонка?
Моя рука хватает горлышко разбитой бутылки быстрее, чем я сама успеваю логически обдумать свои действия. Страх уходит вместе с болью и слабостью. Доза адреналина, которая оказывается в моей крови, кажется, способна при иных обстоятельствах заставить сердце разорваться, но сейчас это как раз то, что необходимо.
Вложив в молниеносный удар все силы, я вонзаю острое стекло в шею круглолицего. Он едва успевает вскинуть руки, но мои цепкие пальцы хватают его кисть, в которой сжат пистолет, и, развернув его дулом к хозяину, отправляют пулю прямо между мясистых щек.
Время в этот момент будто замедляется. Брызги крови окатывают меня. Тяжелое обмякшее тело падает, и я стараюсь притянуть его к себе как можно плотнее, стараясь спрятаться за мертвой плотью. Двое других убийц успевают выхватить оружие. Выстрелы вспарывают ткань тишины. В мое тело бьет энергия от пуль, попавших в спину испустившего дух головореза, защищенную бронежилетом, но я уже крепко сжимаю его пистолет и стреляю в ответ. Между двумя оглушающими хлопками проходит не больше половины секунды. Головы мужчин, что стояли надо мной, но успели отскочить, дергаются, брызжут кровью и тканями. Прежде чем эти двое успевают упасть, я рывком выползаю из-под тела и, не вставая, качусь в сторону, а те, что остались у барной стойки, уже поливают меня свинцом.
Плечо отзывается горячей болью, когда пуля вскользь царапает его. Я стреляю в ответ, но не прицельно – заставляю ублюдков прекратить огонь и задуматься о безопасности. Они пригибаются, прячась за столами, но потом снова вскидывают оружие, как раз тогда, когда я успеваю вскочить в вертикальное положение на одно колено и прицелиться.
Выстрелы звучат почти одновременно. Я попадаю точно в шею одного из убийц, но бой неравный, и в меня угождают еще две пули – в бедро и живот. Первая проходит навылет, вторая застревает где-то в кишках. Издав надрывный рык сквозь стиснутые зубы, я падаю набок, продолжаю остервенело жать на спусковой крючок и вижу, как последний живой враг морщится, хватается за плечо и спешно ныряет за опрокинутый стол. Пистолет в моей руке жалобно щелкает, возвещая о полном расходе боеприпасов, и я тоже ползу в ближайшее укрытие – за спинку большого кресла в ВИП-зоне «Пятого измерения».
– Дерьмо, – проговариваю вслух тихо и хрипло. Из дырок в животе и бедре кровь течет ручьями. Однако первое мое ранение в грудной клетке, кажется, перестало кровоточить – организм уже начал заживлять повреждения и восстанавливать функции легкого. Но этой способности вряд ли сегодня будет достаточно, чтобы спасти меня. Запасного магазина у меня нет, и убийца это знает.
Словно в подтверждение моих мыслей, по ушам бьет новый грохот выстрелов. Я прижимаюсь к полу, потому что пули пробивают кресло насквозь, жду, когда следующая пронзит мое тело. Последний противник стреляет без остановки и, судя по звуку, стремительно приближается к моему укрытию. Еще чуть-чуть и он сумеет его обойти. Тогда мне крышка.
Внезапно раздается знакомый щелчок. У негодяя тоже заканчиваются патроны. Он уже лезет рукой в подсумок на поясе за новым магазином, когда я с яростным криком выпрыгиваю из укрытия прямо на него. Это последний шанс спастись – не дать ему перезарядиться.
В моем теле пуля и три отверстия, но боль не чувствуется. Лишь тупое ощущение, напоминающее о том, что она вернется, когда все закончится, если каким-то чудом мне удастся остаться живой. Несмотря на то, что мужчина весит килограммов на тридцать больше меня, от столкновения мы падаем на пол вместе. Почти с безумным ликованием я слышу, как по полу скользит укатывающийся прочь пистолет. Враг пытается оттолкнуть меня, но я, удивляясь собственной прыти, переползаю за его спину и смыкаю руки в замок на крепкой шее мертвой хваткой. Бритоголовый сипит, приподнимается на ноги вместе со мной, повисшей, будто рюкзак, на нем, затем падает специально, стараясь придавить меня весом, но я лишь стискиваю замок еще сильнее.
Раздается хрип. Отчаянный и испуганный. По моим предплечьям лихорадочно бьют массивные ладони, словно умоляя отпустить. А потом плоть в моих руках становится тяжелой и мягкой.
Но я не отпускаю ее еще секунд тридцать. Лишь убедившись, что последний враг уже никогда не очнется, выползаю из-под него, неуклюже поднимаюсь на ноги и, покачиваясь, иду к телу Еремея, что так и осталось лежать у барной стойки. В этот момент у меня нет эмоций. Они придут позже. Нахлынут горечью и скорбью по другу, которого я так скоро потеряла. Но сейчас я не чувствую ничего, даже боли, потому что шок еще не отступил.
Тяжело дыша и глядя куда-то перед собой в пустоту, я опускаюсь на стул рядом со стариком и просто сижу. Не знаю, сколько проходит времени – минута или час, когда звук распахнувшейся двери вдруг заставляет меня вздрогнуть и вспомнить, что я еще жива...