17. Всё ради зрительских симпатий
Концерт?..
Проходит несколько секунд, прежде чем я наконец осознаю, что он имеет в виду. И с силой отталкиваюсь от его груди.
— Может, хватит уже сюрпризов?
— Остался только один. Я написал тебе кое-что.
Майлз тянется к подушке и с загадочным видом достаёт из-под неё охапку исписанных мятых листов. На одних я различаю слова, но другие сплошь покрыты странными схемами и иероглифами. Он расправляет их передо мной. Разглаживает.
Таким я его ещё не видела. Теперь, без блеска магии, я могу разглядеть под его глазами тени усталости. Его волосы тоже потеряли безупречность укладки и растрепались, но он этого не замечает.
— Технически, ты уже запомнила мотив. Осталось выучить текст и немного потренироваться.
— Но почему ты вообще решил, что я могу петь? — в моих словах маловато протеста, гораздо больше замешательства.
— Оба твоих родителя были артистами, забыла? Талант у тебя в крови.
Его слова вызывают странное ощущение, будто он видит меня насквозь. Знает что-то, что я сама от себя прячу. Я скрещиваю руки. Но Майлз чувствует это моё отстранение, и он совсем не собирается меня отпускать.
— Я понимаю, что это неожиданно и в целом слишком. И, может быть, тебе кажется, что ты не справишься. Но это — моя забота. Мы сделаем всё вместе, шаг за шагом.
Он медленно заставляет мои руки расслабиться.
— Попробуем? Ты же знаешь, что я бы тоже хотел провести это время совсем иначе.
Его пальцы скользят по моему запястью. Едва ощутимо, но приятно. Будто он не хочет, чтобы я хоть на секунду обо всём забыла. Зачем он напоминает?
Во мне и так качаются волны неутолённой тяги. Я чувствую себя как неразумное дитя, у которого отняли игрушку. Порывисто вздыхаю, пытаясь вернуть себе самообладание. Затем отворачиваюсь, хотя такое разочарование не спрятать.
— Давай сюда свою песню. Теперь мне придётся плясать под твою дудку. Всем на потеху.
— Я никогда бы тебя так не унизил. И это не просто песня.
Майлз касается моего подбородка и возвращает к себе. Удерживает зрительный контакт, словно хочет, чтобы я прочла его мысли и почувствовала, насколько это важно.
— Это ария.
Он делает акцент на последнем слове. Не уверена, что точно знаю, что это. Звучит, как что-то таинственное и опасное. Мне... нравится.
— Фрагмент из мюзикла, который я легко могу себе представить. Извини, что именно тебе придётся исправлять мои ошибки. Пора напомнить всем, что этот Луч не только о Развлечениях, но и о Культуре. Ну как, согласна?
С моего молчаливого согласия Майлз приступает к занятию. Снова поёт, на этот раз со словами, затем просит присоединиться к нему. Кладет ладонь мне на живот, а затем и мою ладонь прислоняет к своему животу. Он учит меня правильному дыханию, но из-за этих его уроков я только сильнее задыхаюсь.
Я вижу, что Майлз тоже плавится. И даже не пытается это скрывать. Как будто наше напряжение — это неотъемлемая часть процесса, поэтому меня можно и нужно постоянно поддразнивать.
— Когда будешь петь, представляй, что это для меня, — просит он. — Все обожали бы Бездну, будь она так сексуальна.
В конце концов я теряю начало песни и её завершение — так много раз мы её повторяем. Голос Майлза становится всё тише и в последний раз уже почти неразличим, так что допеваю я уже сама.
Довольный, он поднимает меня на ноги, чтобы показать, как двигаться. Тени убежища будто сгущаются вокруг нас.
Поддавшись им, я не сразу замечаю реальность. Всё вокруг почему-то раскидано в полном хаосе: подушки валяются на полу, повсюду шелестят растоптанные записи. Майлз же горит диким, зловещим азартом. Меня почти сносит его энергией.
— Теперь твой образ, — говорит он с мрачным восторгом. — У нас нет нового платья, нет вообще никакого платья, но выступление короткое. Если очень постараешься, то сможешь изменить крой и внешний вид одежды. Силы должно хватить.
— Можно обойтись и без этого. Последнюю песчинку не обязательно глотать, — замечаю я.
— Ренна, та песчинка — не я. Вот он я, видишь? Живой и почти что целый.
— Но так не бывает.
— Я же говорил тебе, я как феникс, — настаивает он. — А это Кримзон-Сити. Приходится принимать, что некоторые вещи здесь работают потому что работают.
И как ты не поймёшь, что польстишь мне, если примешь её? Для тебя мне ничего не жаль. Гораздо важнее, что мы победим и освободимся от Вилайны и любой другой власти. Сможем всё. Сама представь...
Он меня пугает.
— Ну всё, хватит, — я его перебиваю. — Я тебя поняла.
— Вот и прекрасно. — Майлз переходит к делу, и его тон становится более сосредоточенным. — Тебе понадобится пурпурное платье. Самое нереальное, какое мир когда-либо видел. Похожее на вселенную в миниатюре. Вот тут будет корсет. С ленточками. Представь, как я их затягиваю.
Он заходит мне за спину, чтобы изобразить, как его руки касаются воображаемого корсета, и продолжает:
— Вот здесь должны быть складки в месте, где ткань обтягивает твою талию. А здесь... здесь платье переходит в подол. Не жалей сил, мы должны отгрузить им тонну ткани. Сеточной, многослойной, как тёмно-фиолетовое море.
Его руки аккуратно оглаживают моё тело. Я знаю, что сейчас стою всего лишь навсего в простой рубашке, но в его глазах я уже облачена в этот невероятный шедевр. Мне так хочется поддаться этому огню.
Так жаль его останавливать...
— Я получу это платье и без ртути. Его может сделать Мортас.
Майлз морщится.
— Справедливо. Но он не сделает вот этого.
Он касается моих волос, расплетая косы, которые я сделала перед гонкой. Их много, и они довольно плотные, но часть из них распустилась, когда я потеряла ленты в сражении. Его пальцы аккуратно развязывают узелки в местах, где волосы спутались между собой. Он проводит по получившимся волнам, расправляя их.
— Остаток моей силы позволит тебе сделать волосы длиннее. Так, чтобы они тянулись по сцене. Всем это понравится, до одурения.
Поверь, в суматохе начала тебе совершенно некогда будет переодеваться, причёсываться и наносить макияж. Так что просто позволь магии присыпать тебя величием, ладно?
И ещё кое-что. Без помощи будет не справиться. Тебе придётся найти моих артистов, оркестр и ансамбль.
Майлз подбирает листы складывает в одну большую стопку, протягивает мне.
— Тут музыка, свет. Всё, что только может пригодиться. Передай им.
Такой высокомерный, требовательный тон. Глядя на него сейчас, я легко могу представить, каким был Максимилиан.
На поверхности меня встречает тяжёлое, нависшее небо — предвестник бури. Несколько секунд я сижу на земле, на краю колодца, впитывая её гнетущую энергию. Концерт ещё не начался, и музыки не слышно, но по асфальту уже пробегает знакомая вибрация.
Я всматриваюсь в город, надеясь уловить в нём изменения, подсказки. И очень быстро нахожу их: какие-то люди молча тянут по улицам длинные провода. Должно быть, эта паутина сойдётся в самом эпицентре мероприятия. Я следую за проводами, пока не выхожу на площадь Пентаграммы.
Происходящее здесь напоминает фестиваль. Абсурдный праздник. Толпы зрителей шатаются туда-сюда с разноцветными шариками и стаканами, кусают трубочки, щёлкают зажигалками. Прямо на открытом воздухе работают бары. Я пугаюсь, что опоздала.
Уже на подступах к арене я вдруг натыкаюсь на ограждение с охранниками. Один из них смотрит на меня, затем на мою метку, молча кивает, и меня пропускают дальше.
— Проходите к шатрам.
Под самыми стенами здания расположились с десяток чёрных шатров. Судя по всему, они предназначаются для участников. Я прохожу между ними.
Первый — самый роскошный. Сквозь откинутые пологи видно заваленные напитками и закусками столы, длинные рейлы с одеждой. Его явно занимает участник с богатыми покровителями. На мгновение он мелькает внутри, наряженный в костюм аристократа. Это музыкант: в руках у него скрипка.
Второй и третий шатёр занимают фокусница и фанат ледяных скульптур. В ходе гонки мне не довелось с ними познакомиться, и теперь я могу только гадать, на что они способны. Я хмурюсь, когда вижу горы реквизита и подвешенные коньки.
Следующим мне попадается шатёр одной из близняшек. Я так уверена, потому что он озаряется отблесками живого пламени, как большой фонарь. Рядом со входом стоят подставки с факелами и огненными поями. Да и вообще вокруг него воняет гарью.
И действительно, наружу показывается девушка со знакомым лицом. Изабель — или Изольд, я их не различаю — смеётся, увидев мой наряд.
— Ну и видок, — кидает она, озорно меня оглядывая.
Я пришла в разодранном костюме для гонки — всё лучше, чем в одной рубашке с мужского плеча. Сама она уже загримирована и одета в короткий кожаный мундирчик и сетчатые колготки. Похоже, это та сестра, облик которой я случайно приняла.
Из шатра неподалёку слышен залихватский хохот. Мой нос улавливает смрад алкогольных паров. Внезапно из-под пологов выкатывается тяжёлая гиря, и я машинально её останавливаю. Вслед за ней вылезает полуголый Леонард Хард.
На нём только штаны и тяжёлые ботинки — видимо, чтобы все получше разглядели его многочисленные татуировки. В руках он держит открытую флягу.
— Не могла дождаться нашей встречи, чародейка Бездны? — спрашивает он, ухмыляясь. — Заходи, угощайся.
С этой грубой уверенностью он кажется мне забавным.
— Очень заманчиво, но мне придётся отказаться, — бросаю я на ходу. — А что у тебя за номер? Снова будешь разламывать черепа?
— Я вообще-то каскадёр, малышка. Циркач. Сама-то что будешь показывать?
Но я удаляюсь со словами:
— Предпочитаю сохранить загадку.
Оставшиеся шатры разглядывать совершенно некогда, так что я иду прямиком к последнему. Самый убогий и дальний, он явно мой. Войдя в него, я внезапно сталкиваюсь с Кайзером.
— Вы опять проигнорировали призывы леди Стил, и она очень зла, — произносит мужчина с отвратительно надменной интонацией. — Видимо, вы не совсем хорошо понимаете, как опасно лишаться её симпатий.
Я устало вздыхаю. Правда в том, что я не получала никаких призывов или приказов. Ошейник уже давно молчит, и похоже, что земля и бетон канализации снова заглушили сигнал.
Кайзер обводит пустой шатёр скептическим взглядом.
— Я передам госпоже, что у вас совсем нет группы поддержки. И шансов.
— Сейчас появятся, — цежу я.
И направляюсь в здание Зала.
Полость арены кипит от бурной деятельности слуг. Несколько десятков людей занимаются возведением нижней части сцены, пока тросы над их головами поднимают фрагменты конструкций под самый купол. Я не могу отделаться от мысли, что они возводят эшафот. Пахнет металлом и пылью, неизбежностью и скорым началом.
Я не ошиблась, предполагая, что здесь будут и бывшие подданные Майлза. Красивые молодые артисты помогают рабочим, мастерски управляясь с колонками и прожекторами.
В замешательстве я оглядываю сборище, украшенное ромбами и полосами, браслетами, кольцами и шнурками. Пирсингом, тату. Не представляю, как к ним подступиться. Но тут мой взгляд выхватывает одиноко стоящую девушку с гитарой.
В ответ на приветствие она лениво поднимает голову и холодно произносит:
— Я занята.
— Мне нужно, чтобы ты на кое-что взглянула.
Она прищуривает густо подведённые глаза и отвечает с лёгким презрением:
— Ты ведь участница гонки, верно? Заплати кому-нибудь, если хочешь помощи. Мы не обязаны прислуживать кандидатам. Труппа здесь как нейтральная сторона.
— Если посмотришь — отстану, — обещаю я.
Она закатывает глаза, тяжело вздыхает, и всё же берёт листы — явно чтобы поскорее от меня избавиться. Сперва она выглядит равнодушно, но как только её взгляд падает на страницы, девушка замирает, сжимая их края. Нежно переворачивает несколько листов, как если бы она касалась чего-то живого, а не простой бумаги.
— Почерк мастера Лэнга, — произносит она с хрипотцой. — Но постановку я не знаю.
— Это его последние черновики. Подарок.
Она поднимает на меня огромные карие глаза, в которых теперь мерцает тревожный интерес.
— Вы с ним типа... были знакомы? Что-то я тебя не припоминаю.
— Да, мы довольно поздно познакомились... А жаль.
Взгляд девушки становится ещё более подозрительным, но уже не таким холодным. Она оглядывается на остальных, словно сомневаюсь. Но я уже уверена, что она поможет. Записи задели в ней какую-то струну.
— Подожди, — наконец говорит она. — Я покажу остальным.
Мне тяжело отпускать её с черновиками. Почему-то кажется, что она их не вернёт. Особенно когда записи читают её друзья — вся компания принимается о чём-то спорить. Я уже почти сочувствую Майлзу, который зря был так наивно уверен в верности своей команды, когда девушка всё же возвращается.
— Кто ты такая и чего тебе от нас надо? — спрашивает она с опаской. — Мы должны помочь тебе исполнить это? Ты сама хоть готова?.. Здесь грёбанная прорва материала.
Я упираю руки в бока, повторяя её позу. Почему-то в голову приходит мысль, что я вполне могла бы влиться и провести последнее время среди них, а не натирая полы проклятого Люминара. Но ничего уже не поменять.
— Я готова. А вы успеете разобраться?
Артисты обмениваются взглядами.
— Ты первая, кто нас об этом спрашивает. Обычно ставят перед фактом.
Я стою, укрывшись в арке одного из выходов, и наблюдаю за ходом мероприятия. Готовая сцена уже не похожа на мрачный скелет — теперь она окутана яркими огнями, пульсирующим морем красок.
Лица зрителей занимают каждый уголок. Мне прекрасно видно, как они отзываются на световой спектакль: их аплодисменты сливаются в единый громкий грохот. Точь-в-точь как гром за стенами арены.
Это ощущение отзывается в каждом нервном окончании. Даже у меня. Я не могу отделаться от мысли, что Майлз серьёзно просчитался.
Горожане слишком любят ловкие фокусы и зажигательные танцы...
Они любят, когда их развлекают.
Волнуясь, я машинально глажу последнюю крошку в потайном кармане. На самом деле я ещё не решила, стоит ли её глотать. Что бы там ни говорил мне Майлз, эта маленькая красная звёздочка навсегда останется его частью. Я бы могла хранить её в память об этом времени, чтобы иногда доставать и любоваться...
Но в то же время у меня чешутся руки, и это пугает. Мне еле удаётся удержаться от того, чтобы достать её прямо сейчас. Как будто осколок сердца нужен мне не столько для концерта, сколько просто так. Может быть, повреждения после гонки были сильнее, чем мне казалось, и тело требует дополнительных вливаний?.. Может, это просто последствия стресса и усталости?
Похоже, это действительно так. Майлз неплохо меня обработал, но всё равно я мелко дрожу, страдаю от боли в голове и от мерзкой потливости. Я не в форме, чтобы выступать. А последняя порция волшебства вполне способна это исправить...
Вот только сколько раз я уже прибегала к этому средству? Три? Четыре? Уже не помню. Мне пора прекращать.
Но сейчас придётся всё-таки принять лекарство. Последний раз. И станет лучше. Наступит облегчение. От одной мысли об этом мне уже почти легчает.
Если уж на то пошло — не одна я прибегаю к лекарствам. Хард напился в хлам и теперь горланит со сцены бандитскую песенку, поднимая несусветные тяжести. Он выглядит безумным бандитом, но публике это нравится. Все смеются. Он действительно забавный.
Виртуозная игра на скрипке, фаер-шоу и фигурное катание — это, конечно, потрясающе прекрасно, но, судя по отклику, кабацкое веселье всё-таки побеждает. Зрители машут плакатами в честь Леонарда, выкрикивают имя Леонарда.
Проклятье, да я бы и сама за него проголосовала, только чтобы посмотреть, что этот лихой верзила сделает с Пентаграммой.
Меня отвлекает незнакомый парень:
— Эй! Почему это ты будешь выступать последней? Последний участник запомнится лучше всех. Это слишком большая честь для тебя.
Я пользуюсь репутацией чародейки Бездны, чтобы его запугать:
— Если я пойду вперёд тебя, то до твоего номера дело вообще не дойдёт. Усёк? Я буду последней по номеру или по факту.
Парнишка уныло отваливает.
На самом деле последний номерок мне выбили люди Майлза. Они хотели получить как можно больше времени на подготовку для себя. Но я действительно опасаюсь, что после моей очереди концерт развалится.
Понимаю, что это случится скорее, чем мне казалось, когда девушка из труппы зовёт меня в потайное помещение под сценой. Она старательно прикрепляет к моему уху маленький микрофон. Мой до сих пор не слишком привлекательный наряд её явно смущает, но виду она старается не подавать. Вместо этого она поднимает на меня глаза — карие, внимательные. В них читается молчаливое пожелание удачи.
Затем она отходит на шаг, давая мне пространство. Впереди остаётся только лестница наверх. Впереди свет софитов и ревущая толпа. Я слышу голос ведущего:
— Дамы и господа, давайте поприветствуем заключительный аккорд этой ночи, последний штрих нашего праздника. Миз Ренна Моро с композицией "Ария Бездны"! Встречаем!
Я достаю крупицу и заталкиваю её себе в глотку с воплем омерзения, со слезами. В голове звучат обрывки фраз:
"На сцене ты выглядишь идеально. Внутри же состоишь из отчаяния."
"Это не так страшно. Обещаю."
"Видишь, кем мы стали?"
Его магия просачивается вглубь меня. Я чувствую, как она разбегается до самых кончиков пальцев, захватывая всё на своём пути и извращая каждую клетку моего существа. Вина, беспокойство — всё это уходит прочь, оставляя лишь беспощадную силу. Я обращаюсь, теряя последние остатки человеческого и слабого.
Но где же назойливый голос магии? Он сдался? Отстал от меня?..
По ступеням мои ноги восходят уже на каблуках. Они слегка путаются в огромном, титаническом подоле, который затапливает сцену вместе с искусственным чёрным туманом, словно водоворот. Вместо шлейфа позади меня тянутся сказочные волны волос.
Я появляюсь медленно, с нарочитой величавостью, в сопровождении инструментального интро, похожего на тихий, тревожный гул. С каждым моим шагом туман становится плотнее, а звук нарастает.
Глядя в зал, я понимаю, что окончательно привыкла к этим сборищам и ко вниманию. Они меня больше не пугают. Какое это блаженство — попасть в лучи прожекторов. И как я могла этого не понимать?
Наконец, я начинаю петь. Разрушительно, властно. Мой голос будто обличает всех собравшихся:
Вы так привыкли жить в своих грехах,
Но вот погибели познали страх,
Когда вдруг магия отвергла вас,
Окрасилась во мрак
И превратилась в ад.
Зал замирает, цепенеет. Вот жалкие. Я ощущаю их страх, я им питаюсь.. Теперь оркестр подыгрывает мне, разбивая строчки тяжёлым ритмом, и делая слова тяжелее и ещё отчётливее.
Ей надоело быть игрушкой зла —
Так ваша магия и умерла.
Беда вам, глупые, ваш тёмный час настал.
Добро пожаловать
На ваш финал!
Я развожу руки, обтянутые в длинные чёрные перчатки, затем сжимаю в кулаки, подчёркивая величие момента и своё абсолютное превосходство. Я здесь властительница судеб. Та, кто решает, кому жить, а кому умирать.
Ночная роза дьявольской красы,
Выносит приговор, не проронив слезы:
Поставив мести остриё против коварства,
Обрушить в Бездну ваше злое царство.
Я указываю перед собой, и музыка смолкает будто крик, оборванный ножом. Теперь мой голос остаётся в тишине. А руки складываются, как для молитвы.
Пока ещё не пробил час, молите о прощении!
Ведь в самом чёрном сердце есть надежда на спасение.
И если среди вас любовь восторжествует,
Я одарю вас самым нежным поцелуем.
На контрасте со всем выступлением этот момент такой чистый и трепетный... Даже мне самой он дарует ощущение надежды. Нельзя перебарщивать с давлением, необходимо проронить хоть каплю милосердия.
Оркестр возвращается. И теперь его игра перерастает в чрезвычайно интенсивный, тяжёлый строй с ритмом, что способен убивать. Иногда на долю секунды музыка вдруг падает, словно ловит фальшивую ноту, но всякий раз возвращается обратно, оставляя внутри чувство неправильности. О, как же его артисты стараются.
Никто из зрителей не веселится и не пляшет. Никакого веселья, только созерцание. Я кружусь и добиваю свою партию:
Вы так привыкли жить в своих грехах,
Но вот погибели познали страх,
Когда вдруг магия отвергла вас.
Не упустите свой
Последний шанс!
Эти слова звучат как заклинание. Как печать. Они проникают в меня саму, заставляя думать, действительно ли их автор верил в то, что писал?.. Приоткрыв глаза, я вдруг замечаю, что вся поверхность сцены вокруг меня укрыта чёрными цветами — ковром из роз.
Их миллионы. Но это сделала не я. Украдкой посмотрев по сторонам, я встречаюсь взглядом со стоящим на пьедестале Руком Мортасом. Золотой маг настолько впечатлён моим выступлением, что решил подыграть.
А вот Вилайна врывается мне в голову с полной гнева нотацией:
— Ты что наделала, идиотка?! Обычный горожанин не должен знать, что Бездна — это обратная сторона волшебства!
Я даже не слушаю, в чём она меня обвиняет. Мне вдруг приходит в голову, что со своими чёрными волосами и тёмно-фиолетовым одеянием я выгляжу как полный антипод бело-платиновой Вилайне. Наверняка она просто-напросто задыхается от ревности и зависти.
Тем временем среди зрительских рядов поднимается волнение. Некоторые даже не сдерживают слёз. Предыдущие артисты хорошо их развлекали и отвлекали. Но теперь страх перед будущим с новой силой вырвался наружу. Это я его разбудила. Как же жестоко вот так испортить всем праздник. И как же сладко.
Горожане в замешательстве. Я вижу, что их души жаждут спасения. Они впервые увидели того, кто осмелился сказать им правду. Того, кто осмелился взять на себя груз ответственности. Кто пообещал всё исправить, если они будут паиньками. Если попросят пощады.
И единственный способ сделать это — отдать свой голос за меня. Изящно, не правда ли?
— Кхм... — ведущий наконец спохватывается. — Все номера показаны. Настало время голосования. По традиции нового господина Луча Развлечений выберут сердца горожан. Кримзон-Сити учтёт мнение каждого. Если вы следите за ситуацией через экраны, не волнуйтесь — и ваше пожелание будет услышено. Прошу претендентов подняться на сцену...
Я скорее чувствую, чем вижу, как меня окружают девять магов. Их злоба жжёт мою оголённую спину, но я не могу отрицать, что это ощущение... приятно.
— Что ж, теперь все наши кандидаты покажут свои руки, и мы узнаем достойнейшего по третьей, совершенной метке.
Мне нет нужды ждать результата. Я знаю его заранее. Но ради приличия я поднимаю руку и предъявляю залу пожирающее мою ладонь фиолетовое свечение. Город признал меня самой особенной. Я победила.
Разве я не заслужила этого после всего, что сделала и через что прошла?
________________________________________________
https://youtu.be/edEVV6vgJ50
Буду очень благодарна за звёздочки и комментарии! Они вдохновляют 🖤🖤🖤