16. Значит, это судьба
Я спрыгиваю с последнего Алтаря, чувствуя, как остатки адреналина растворяются в теле.
Бешеный ритм и суматоха уступили место странной пустой тишине. Даже город понимает, что всё кончено.
Наткнувшись на тело мага с проломленным затылком, я отвожу взгляд. Победа сладка, но её послевкусие отдаёт чем-то горьким и тошным. Интересно, сколько ещё участников встретили финал в Алтарях? И сколькие вообще остались в живых после этой дикой пляски?
Я бреду по улицам, пока не натыкаюсь на репортёров. Они уже толпятся, подбирая удачные ракурсы и фиксируя каждую деталь. Увидев меня, они начинают допрос с завидным энтузиазмом:
— Вы прошли?
— Не могли бы вы показать нам свою метку?
Метку?.. Я поднимаю руку к лицу и только теперь замечаю, что радужное пятно на тыльной стороне ладони превратилось в багряно-красное. Оно переливается алым и чёрным свечением, какое было на Алтарях.
Репортёры оживляются.
— Это одна из наших сегодняшних победительниц!
— Кто стал вашим самым серьёзным соперником?
— Вы уже решили, что покажете нам завтра?
Я прохожу мимо, не удостаивая их ответа. Наверняка маг будет ругаться, потому что я должна была сказать им что-нибудь в духе посланницы Бездны. Но сейчас я попросту не умею разговаривать.
Пятёрка правителей на своём высоком балконе выступает с дежурными фразами о "блестящем исполнении" и "достойных победителях". Их поздравления звучат формально, едва ли искренне. Да и что они могут сказать, если никакого зрелища им сегодня не досталось?
Вилайна подаёт мне одобрительный условный знак и удаляется. По-видимому, она всё ещё не в настроении после выходки предателя-Даркхейта.
Уставшая, раненная и оглушённая, я вынуждена идти сквозь местное афтепати в честь победителей, чтобы покинуть зону состязания. Очень хочется переместиться, но действие крупицы наверняка закончилось, потому что магия молчит, и у меня не получается...
На полуразбитой площадке старта тем временем начинается гротескное пиршество, где каждый счастливчик старается забыть, какой ценой ему всё досталось. Некоторые пытаются сбросить тяжесть, слишком громко и резко смеясь. Другие, разгорячённые, тяжело и прерывисто дышат. Слышатся звуки вылетающих из горлышек пробок и отборные ругательства. Всё это кажется мне раздражающим.
Прошедших всего лишь десять, включая меня, но ко многим из них подходят поклонники и зеваки, группы поддержки и друзья. Толпа становится всё плотнее, и мне приходится маневрировать.
Мой взгляд невольно возвращается к крупному, лощёному Леонарду Харду — тот красуется в самом центре веселья, будто это его день рождения. Вот уж кто, кажется, принял свою победу как нечто само собой разумеющееся.
Я наконец ныряю в темноту. Улицы становятся всё более пустынными, а звуки доносятся лишь далёким эхом. То, что надо. Потому что сейчас я хочу видеть только одно лицо. Слышать только один голос.
Каждый шаг отнимает долю последних сил. Но мысль о том, что впереди ждут покой и ответы, помогает держаться. Лишь бы вышло доползти до канализации...
Когда я дохожу до колодца, моё сердце на мгновение застывает. Крышка снята и отодвинута в сторону, словно убежище было обнаружено и разорено. В голове проносятся худшие сценарии, но затем из темноты подворотни выходит маг собственной персоной. В его присутствии вся тревога, которая мучила меня до этого момента, тает. Он здесь. Он цел.
Он вышел, чтобы встретить меня, и я вдруг понимаю, что не одна была на грани. В серых глазах мелькает отблеск облегчения, что я тоже цела. Он тоже беспокоился, даже если никогда не в этом не признается. Иначе не стал бы так рисковать, разгуливая по поверхности в своём природном обличии.
— Здравствуй. Я в тебе не сомневался.
В ответ я, позабыв о боли, бросаюсь вперёд.
— Покажи! Покажи мне рану.
Я хватаю его за футболку, пытаясь задрать её вверх. Я должна увидеть его грудную клетку. Что с ней стало? Неужели она... совсем пустая? И что будет со мной, когда я об этом узнаю?
Но ткань выскальзывает из моих пальцев.
— Нет. — Маг делает шаг назад, запахивая отвороты чёрного плаща.
Прежде я не видела на нём такой одежды. Я остаюсь с пустотой в руках, растерянная и задетая.
— Почему вдруг нет?
— Это личное.
— Раньше не было личным.
— Тогда были чрезвычайные обстоятельства.
А теперь что, обычные? Он собирается делать вид, что мне показалось?
— Тогда измени своё лицо, — требую я, чувствуя, что должна вывести его из себя, заставить признаться. — Или перенеси нас куда-нибудь.
— Сейчас нет надобности, — небрежно бросает маг.
— Нет возможности, ты хотел сказать, — я настаиваю.
— Или желания.
— Не ври мне!
Он тяжело вздыхает, взгляд его скользит в сторону, как будто он уже устал от этого разговора и хочет поскорее его закончить.
— Что ты ожидаешь услышать? Если всё и так понятно. У тебя нет чувства такта. Да, я больше не маг, мои силы иссякли. Так что наша прогулка по крышам, к сожалению, не повторится. С другой стороны, в воспоминаниях она останется единственной и уникальной.
Это сбивает меня. Как я сама не подумала в этом ключе? Он уже не маг. Но и не человек. Химера, совсем как я. У меня появляется какая-то странная надежда. Теперь... Разве всё не должно стать проще?..
— Плевать на силы и прогулки! Твой поступок. Он что, ничего не значит?
— А чего ты хочешь? — спрашивает он. — Чтобы значило или не значило?
— Не беси меня, отвечай прямо, — рявкаю я, приближаясь.
Но он только смотрит на меня сверху вниз.
— Тогда и спрашивай прямо.
Я сжимаю губы. Мы выжидательно смотрим друг на друга. Кто первый сдастся? Никто не спешит открываться.
— Ясно, — его голос становится тихим. — Лучше поделись, тебе хоть понравилось? Как было на вкус?
— Вкус?! Ты мог сдохнуть. Окончательно.
— Я тронут тем, что ты так беспокоишься. Но простого "спасибо" было бы достаточно.
На его лице играет едкая усмешка. Не могу поверить, что он смеётся надо мной в такой момент. Он выдрал остатки своего сучьего сердца и отдал их мне, а теперь делает вид, будто ничего не случилось.
Я молча лезу в потайной карман, но от нервов пальцы совсем не слушаются.
— Что ты ищешь?
— Последнюю твою частицу. Хочу вернуть хозяину.
— Она тебе ещё понадобится.
— Я не буду её глотать.
Теперь его черёд разозлиться. Я вижу, как вспыхивают его глаза, но в последний момент он стряхиват злость и просто пожимает плечами.
— Как хочешь. Значит, она — просто мусор. Можешь выкинуть. Назад ведь её всё равно уже не вставить.
— Какой же ты мудак, — рычу я.
Взял и низвёл всё до какой-то мелочи, ничего не значащего пустяка. Испортил то единственное, что действительно могло что-то исправить. Думаю, он тоже это понимает, потому что теперь почему-то смотрит на меня с тоской. Но молчит.
— Я поняла, — сухо говорю я. — Ты думаешь, что я не съем остаток, если увижу в нём какую-то ценность. Всё, что тебя волнует — это победа в состязаниях. Хотела бы я швырнуть её тебе в лицо. Так что давай, готовь меня, как положено. Все карты в руки. Что угодно, мне плевать. Что я должна буду делать завтра?
Я хочу звучать сильно, но мне слишком нехорошо. Сказывается истощение и потеря крови. Его лицо темнеет. Сразу после этого я вдруг теряю землю под ногами.
Он подхватывает меня, говорит откуда-то издалека:
— Пойдём-ка, робот-убийца.
Всё вокруг распадается на обрывки картинок. Холодные камни под ногами кажутся то ближе, то дальше. Я не в силах пошевелить и пальцем, но каким-то образом оказываюсь в тоннеле, внизу. Будто невесомая, я опускаюсь на ровную поверхность.
Это он осторожно укладывает меня и садится рядом. Склоняется надо мной. Я вижу только расплывчатый силуэт. Уже без плаща. У меня уходит время на осознание факта, что плащ теперь лежит подо мной, отделяя от прохладной каменной кладки.
Глаза закрываются, и я погружаюсь в темноту, ощущая, как он медленно снимает с меня одежду. Разорванная ткань тянется, прилипает к ранам, и на мгновение порезы будто вновь оживают. Ощущения то обостряются до болезненной ясности, то вновь становятся едва уловимыми.
Мне хочется закричать. Не из-за боли, а из-за чувства беспомощности и из-за внезапного облегчения, которое я испытывать не должна. Вместо этого полагается чувствовать гнев, отвращение... Но почему-то тону в предательском уюте.
Я пытаюсь подняться на локтях.
— У нас совсем нет времени. Я уже в порядке.
Он молча, настойчиво кладёт ладонь мне на спину, и я её веса хватает, чтобы вернуть меня в обратно.
— Готовь меня!
— А я чем занимаюсь? — Его низкий голос похож на мурлыканье.
Моя голова слишком тяжелая, а мысли вязкие, как смола. Я пытаюсь осознать, что происходит. Он что-то делает рядом, но вот что именно — не понимаю. Напрягаю зрение и вижу у него на коленях какую-то миску. Он разводит в ней порошок. Срезанные со стены ядовитые водоросли.
Из груди вырывается стон.
— Ты перепутаешь дозировку и угробишь меня...
— На, проверяй.
Он разворачивает миску ко мне, поднося её ближе и показывая содержимое. В нос бьёт знакомый травянистый запах. С третьей попытки мне удаётся сфокусировать взгляд. Снадобье приготовлено... идеально. Идеально, как и всё, к чему он прикасается.
Я ничего не говорю, просто покорно укладываю голову обратно. Слышу, как он отставляет миску в сторону — звук её соприкосновения с полом эхом отдаётся в моих ушах. Я готовлюсь к жгучей, всепоглощающей боли лечения. Однако остаюсь лежать только с одним ощущением — чужих уверенных рук.
Только когда он заканчивает, моё сознание вдруг вспыхивает запоздалой мыслью: где он достал порошок для снадобья?!
— Майлз... Ты ходил в открытый коллектор?
— Уже много раз, Ренна, — отвечает он буднично, словно речь идёт о прогулке в парке. — Подожди, как ты меня назвала? Я что, уволен из злодеев?
— Я ещё не решила.
— Ладно, — говорит он тихо. — Спи.
— Но подготовка...
— Я сам пока поработаю.
Его слова окутывают меня, как одеяло, и я позволяю себе отдохнуть, оставив бразды правления в его руках.
Первое, что я вижу при пробуждении — это серый потолок со старыми трубами и проводами. Благодаря ним я понимаю, что нахожусь в убежище. Пошевелившись, я обнаруживаю себя на диване.
Попытка приподняться вызывает лёгкое головокружение, словно тело ещё не готово резко двигаться. Силы частично вернулись, но раны неприятно потягивает. Сев, я неожиданно вижу на себе широкую рубашку, явно мужскую.
Я хватаю её за ворот и подношу к лицу. Почему-то мне принципиально важно, чем она пахнет.
Пахнет она, как Майлз. Его запах впитался в ткань и забирается под неё мурашками. Я стискиваю зубы. Мне его одежду трогать нельзя, зато ему наряжать меня почему-то можно.
Я вздрагиваю, потому что Майлз неожиданно присаживается на край дивана с небольшими коробочками, пахнущими едой — пряной и дразнящей.
— А теперь ты поешь, — говорит он, протягивая мне коробку.
Внутри что-то простое, но притягательное. Тёмные, сочные куски имитации мяса, щедро приправленные специями, вплотную лежат на ломтиках овощей. Всё лоснится от масла. Я не знаю точного названия блюда, но в этом нет нужды. Эта пища буквально создана, чтобы насыщать и согревать, утолять голод и восстанавливать.
— Некогда нам есть, — возражаю я, хотя голос звучит слабее, чем предполагалось.
Не дожидаясь, пока я соизволю забрать предложенное, Майлз открывает вторую коробочку и, вооружившись двумя острыми палочками, пробует содержимое прямо при мне.
— Теряешь время, а могла бы уже доедать, — лениво замечает он, отправляя в рот очередной кусочек, чем вызывает у меня слюноотделение.
Сглотнув, я не выдерживаю и забираю свою коробку из его рук. Молча принимаю пищу. Первый кусок обжигает язык, но эта новая боль приятная, напоминающая о жизни.
— Как ты это добыл? — спрашиваю я, на мгновение отрываясь от вкусов.
— Купил в фургончике стрит фуда.
— В своём обычном виде?! Ты рехнулся?
— Знаешь, другие же как-то обходятся без ртути, когда скрываются. Обычно вполне хватает капюшона.
Еда оказывается настолько вкусной, что я не могу остановиться, пока не разбираюсь с последней крошкой. Затем я откидываю коробку.
— Теперь у тебя закончились отговорки. Мы не можем продолжать тянуть время. Давай.
— Твоя настойчивость — это что-то с чем-то, — откликается Майлз. — Не поверю, что ты так рвёшься к победе в гонке. Что тебе на самом деле нужно?
— Знать, что в твоей голове.
Он усмехается.
— Ты такая жадная. Получила что-то одно и сразу хочешь всё остальное.
Я задираю подбородок:
— Можно подумать, тебе от меня ничего не нужно.
— О, ты даже не представляешь... Просто я умею видеть кайф в промежуточных результатах.
Его слова заставляют меня слегка задержать дыхание. Очевидно, что этот разговор далеко не тренировка красноречия. Скорее способ проверить друг друга, испытать, насколько далеко возможно зайти.
Так что теперь усмехаюсь я:
— И ты бы отказался от всего и сразу ради ничтожных промежуточных результатов?
— Такого я не утверждал.
Ещё мгновение он сидит на краю дивана, но затем легко забирается на него с ногами и плавно подползает ко мне, не отводя глаз. Почти шёпотом продолжает:
— Смотри сюда, Ренна. Промежуточные результаты позволяют отыграть что-то назад. Ты уверена что не захочешь отступить? Не испугаешься? Ничего будет не исправить.
От его слов мне щекотно. Бархатно. И всё тело покалывает. Так приятно балансировать на этой грани невозврата.
— А если уже ничего не исправить? — с вызовом спрашиваю я.
Его лицо смягчается, а в глазах появляется что-то новое, почти ласковое.
— Значит, это судьба.
Прежде чем я успеваю осознать происходящее, он падает на подушки и тянет меня за собой. Мы оказываемся лицом к лицу, в опасной близости, в тесноте. Может, Майлз ждёт, что я стану сопротивляться, но я не сопротивляюсь.
Мы душим друг друга в объятиях, как будто пытаемся стать ещё ближе, стереть все границы. Ни поцелуев, ни чего-то ещё. Просто схождение с ума. Одержимость. Зависимость. Жестокая потребность.
Только моё и его тело, и наше влажное дыхание. Так медленно... линии, пальцы. Волнение, ожидание. Я боюсь представить, что могло бы быть без одежды. Меня даже гонка так не пугала.
Впервые в жизни во мне срабатывает инстинкт самосохранения. Сирена кричит об опасности. Вблизи Майлз чувствуется как... "Ну вот ты и попала на кладбище самоуважения и личных границ. Здесь сгинули миллионы. Располагайся, дорогая."
Он опять затягивает меня в какую-то другую, свою реальность. И я ему это позволяю. Я даже не уверена, что знаю, кто он такой. Ну, кроме того, что мастер создавать хаос и разрушать планы. Ну и пускай разрушит всё до основания... если это значит, что он останется. Я, возможно, немного мазохистка, раз мне настолько по душе, как он медленно, но верно всё портит. Я бесконечно в этом застреваю.
Но сам Майлз тоже выглядит неожиданно уязвимым. Когда моя рука запутывается в рубиновых прядях, он стонет и сам трётся о мою ладонь.
Потом мы царапаемся, кусаемся, будто пытаемся оставить следы друг на друге, как доказательства происходящего. Его зубы впиваются в мою шею, мои ногти оставляют длинные полосы на его предплечьях.
В какой-то момент я оказываюсь сверху, прижимаю его к спинке дивана. Он замирает подо мной, запрокидывает голову назад. Обычно светло-серые глаза теперь выглядят почти чёрными, полными пьянящего обещания. Он смотрит на меня так, как будто я — его личная мечта, и от этого у меня всё внутри переворачивается.
Что за сладкое чувство обречённости?.. Я решаюсь сделать то, что казалось невозможным всего мгновение назад. Медленно склоняюсь к нему для поцелуя.
Вот что такое настоящий шаг в Бездну. Его губы — мягкие, с идеально очерченными линиями, и наверняка приятнее моих. К тому же Майлз оказывается коварным противником. Его язык сразу приглашает меня в игру, которая для него уже давно привычна, а вот для меня — совсем новая, и поэтому особенно завораживающая.
Внезапно я отстраняюсь.
— А ведь ты мне так ничего и не сказал.
— Ренна, Ренна, Ренна... — тянет Майлз разочарованно. — Однажды я тебе уже поклялся.
— Я тебя принудила, так что это не считается.
— А сейчас не принуждаешь? — Его голос обретает резкость, будто он защищается. — Поверь, я бы никогда не связал себя с женщиной, которую не мог бы полюбить. И приглядись уже к моей шее, о вероломное создание.
Мой взгляд тут же цепляется за его белую, абсолютно чистую кожу. Только теперь я замечаю, что ошейник исчез. Меня пронзают страх и разочарование, но прежде, чем я успеваю сказать хоть слово, Майлз продолжает:
— Да, он пропал. Ты ведь знаешь, что его питала моя магия. Прости. Но это ничего. Теперь ты убедишься, что я сам в состоянии сдержать свои клятвы.
Он подаётся ко мне. Шепчет, словно секрет, который может свести с ума:
— Видишь, кем мы стали? Настоящими союзниками. Партнёрами. Парой.
Да. Я вижу.
Наверное, никто нас не поймёт. Ни те, что выше нас, ни те, что под нами. Вилайна сейчас, должно быть, совещается со своим кланом, а мои наставники из Лона Бездны проводят очередной кровавый ритуал. А мы вот здесь, на краденном диване — тайная парочка в своём маленьком мирке, где не существует правил.
Я понимаю, почему наставники не хотели, чтобы дочери церкви кого-то касались. Это чувство затмевает любую веру. Глубокое и всепоглощающее, оно легко подменяет смысл жизни одним-единственным... магом или человеком. Это слишком опасно.
Наблюдая, как я задумалась, Майлз принимается напевать какую-то тихую, вкрадчивую песню без слов. Он поёт её по строчке, по кусочку, перемежая слова с прикосновениями.
Всё это будто гипнотизирует меня. Разумеется, ко всему прочему он просто не мог не получить от природы тембр, достойный виниловой пластинки. И по правде говоря, песня звучит как признание, которого мне не хватало...
Так что когда он касается пальцами моего подбородка, а затем смотрит на губы, я начинаю подпевать, сама того не замечая.
Всю жизнь я провела за песнопениями, гимнами Бездне. Они были единственной отдушиной, единственным способом выражения эмоций. Мой голос создавался для сводов канализации, для гулкого, мрачного эха. Но Майлзу, кажется, плевать, что мы из разных жанров. Он улыбается.
— Звучишь чудесно, моя подземная роза. У них нет и шанса.
Видя моё непонимание, он слегка наклоняет голову набок. Его глаза горят весельем. Будто он наслаждается моментом, когда наконец пора разыграть долгожданную карту.
— Не знал, как преподнести тебе такую новость... За кресло Развлечений сражаются на сцене. Завтра будет концерт.