Глава 13. Хроники правды
Путь от заставы до Торн-Крага оказался короче, чем я боялась, и длиннее, чем хотелось бы. Дорога врезалась в гору, и на горизонте за поворотом уже торчали зубцы ворот — две тёмные створки, врезанные прямо в каменную гряду, с резьбой, старой как память. При приближении первый воздух города ударил в лицо: запах раскалённого металла, сырого камня и смолы, подмешанный к запаху человеческой жизни — пряностей, паров кипящего эля, свистящих выдохов кузнецов.
Мы пересекли подъёмный мост, который скрипнул под нашими сапогами, и сразу попали в другой мир: улицы, высеченные в толще горы, были низкие и тесные, но в них бурлила куда более плотная, рабочая жизнь, чем на любой человеческой площади. Кузницы сидели одна за другой, как пчелиные соты — в каждой стучали молоты, пылали горны, искры летели, как маленькие кометы. Торговцы развешивали рядом с лавками куски редких руд; дети гонялись по ступеням с миниатюрными молотками; старики с резными бородами спорили у дымных очагов.
— Вот он, — сказал Громбард, с гномьей гордостью глядя на массивные ворота дворца. — Здесь всё по-настоящему.
Нас провели через несколько дворов и узеньких переходов, пока не дошли до дверей, обитых бронзой. Перед входом стоял стражник, величиной с молодого дракондора, и, узнав Громбарда, приветливо кивнул. В зале уже было людно: старейшины, мастера, служители дверей — все сдержанно наблюдали за тем, кто входит.
Тронный зал Торн-Крага не походил ни на один тронный зал, что я видела прежде. Крыша здесь была вырублена из сплошного камня, опоры — чурбаны из древнего железа, по которым вросли узоры, похожие на жилы руды. По бокам стояли статуи: коллеги по ремеслу — воины с молотами, кузнецы с наковальнями, и в одном углу высилась фигура, которую я узнала по старым рисункам: крылатое существо, чей силуэт напоминал древние легенды о тех, кто жил по другую сторону Купола. Кристаллы вмурованы в стены, давали мягкий холодный свет, и всё вокруг гудело от запаса мощности — от того, что здесь могли ковать не только мечи, но и судьбы.
На возвышении, в кресле, вырубленном из одной глыбы руды, сидел он — Драгодур ле Дориес. Корона его была тяжела; в ней, казалось, вплетались куски самородного металла и старые значки кланов. Борода — три толстые косы, украшенные бронзовыми перстнями — свешивалась до пояса. Его глаза, маленькие и тёмные, подергивались, как угли в горне, но в них была колючая внимательность. Когда я сделала шаг вперёд, сердце у меня ухнуло — не от страха, скорее от того, что стоящие вокруг чувствовали: это человек, чья воля ковалась годами, и ничто не проходило мимо его взгляда.
Я остановилась в трёх шагах от трона, выпрямилась и глубоко вдохнула. Звук зала — шорох плащей, дыхание присутствующих, тихие шаги — будто притих. Я знала, что момент требует не таланта, а точности, поэтому произнесла так, как учили меня старые книги и холодные свитки:
— Приветствуем вас, король Драгодур ле Дориес, хранитель подгорных кузниц и древних рудников.
В зале повисла пауза. Седые лица чуть-чуть сжались, и на губах нескольких старцев пробежала неспокойная улыбка — признак немногих, кто понимал значение слов. Король на мгновение оторвал взгляд от нас, затем медленно приподнял бровь.
— Давненько я не слышал, чтобы кто-то произносил мой полный титул так… верно, — сказал он, и в голосе его прозвучал лёгкий тон удивления. — Ты — не гном, раз у тебя язык такой тонкий. Откуда знаешь слова, которыми у нас говорят лишь в праздники и при старейшинах?
Я сделала тихий, спокойный жест головы:
— Довелось мне изучать старые свитки. Иногда в тишине библиотек гильдий попадаются тома, которые учат не только ремёслам.
Он прищурился, но не сразу ответил. В голосе его проскользнуло не столько недоверие, сколько любопытство: гном редко встречал чужаков, знающих древние порядки.
— Хорошо. Тогда говорите — и скажите всё, — велел он наконец, опуская руку на подлокотник трона. — Времени у нас немного, а слухи бродят темнее ночи.
Громбард шагнул вперёд и, выпрямив плечи, начал говорить так, как могли говорить только те, кто видел своими глазами: о тёмных знаках, о выжженных рунах на коже жертв, о том, что убивали именно рыжеволосых девушек шестнадцати-двадцати лет, и о странной манере покушений — без следов, без шума, с аккуратностью палачей. Я добавила про фигуру в маске, про движение, «как тень», и про дымовую сферу, что едва не лишила Громбарда руки. Лиаден и Дориан подтвердили увиденное, каждый точным жестом.
Когда мы закончили, король молчал дольше обычного. Его пальцы постукивали по подлокотнику, словно молотом по наковальне, и в этом постукивании я почувствовала, как рассыпается сталь старых секретов.
— Эти руны… — наконец произнёс он тяжело. — Мы хранили о них поминальную тишину в хрониках. Такие вещи не к лицу разговорам на рынке. В хрониках — у нас, у правителей, у старейшин — написано: это руны призыва.
Драгодур встал, и голос его в зале эхнул, как бой колокола в кузнице:
— Их строчили ещё до того, как над тем, что вы зовёте миром, был поднят Купол. До драконов и херувимов, до тех времён, когда небо держало равновесие между тем, что светит, и тем, что прячется. Мы считали их забытыми.
— Руны... призыва? — выпалил Громбард. — Они зовут кого-то?
Король покачал головой, и в нём было столько же тяжести, сколько в его короне:
— В хрониках имя, к которому ведут эти руны, не записано — либо потому, что его боятся произнести, либо потому, что языки, что помнили имя, умёрли вместе с теми временами. Но есть строки, что повторяются: руны призывают. И те, кого призывают, не принесет свет. Они ищут плоть и кровь, ключи к чему-то, что должно было остаться запечатанным.
Лиаден шагнул вперёд, голос у него был ровен, но руки слегка дрожали:
— Вы говорите, это возвращается?
— Возвращается то, что забыли бояться, — ответил Драгодур. — И если это так — то то, что мы считаем легендой, снова станет явью. Хроники упоминают случаи давние, многие столетия назад: жертвоприношения, выжженные знаки, вырезанные сердца. Тогда теми, кто обладал знаниями, правили владыки и старейшины, и они заперли часть сведений в особых свитках, к которым доступ — только у высших кругов.
Я почувствовала, как моё горло сжалось. Слова короля ложились ледяной плитой на мои мысли, и где-то глубоко в груди я узнала — то, что он говорит, касается не просто дорогих гномовских преданий.
— В хрониках есть и предостережение, — продолжил Драгодур, чуть приглушив голос. — Те, кто выжигает руны, ищут ключи. Ключи, что открывают путь. И ключи эти — не вещи. Это — кровь, линии рода, полукровки, дети, в чьих жилах смешалась древняя кровь с новой. Так написано.
Сердце у меня дрогнуло, и я почувствовала, как ладони стали влажными, но голос я сохраняла ровным:
— Мы видели только первые шаги, — сказала я. — Убийства в землях людей и странные следы в горах. Тот, кого мы видели в маске, убегал слишком быстро — как будто ему и правда помогали силы, не человеческие.
Драгодур молча смотрел на меня, и в этом взгляде было что-то большее, чем просто интерес: это было взвешивание мерила. Затем король повернулся к своему наместнику и скомандовал:
— Созвать старейшин. Пусть принесут хроники. Пусть посмотрят на образцы рун и скажут, совпадает ли это с тем, что видели наши предки. И шлите гонцов на окраины — в Торн-Краг, в крепости людей, даже в леса: пусть глаза будут везде.
Он обернулся ко мне, и в голосе его прозвучало неожиданное предложение:
— Вы пришли сюда не просто с жалобой, а с доказательствами. Если хотите — останьтесь при дворе, пока мы примем решение. Помогите нам, и мы дадим вам карты наших старых ходов, проводников и кузни. Но предупреждаю: чем дальше вы зайдёте — тем меньше дороги назад.
Я посмотрела на Лиадена и Дориана; их лица были безмолвны, но в их взглядах читалось то же, что чувствовала я — не страх ради смерти, а страх ради тех, кого можно потерять. Громбард, как всегда прямой, хмыкнул:
— Я пошёл бы сейчас, но старик тут прав — нужна подготовка. Да и мой дом ждёт вестей.
Драгодур кивнул:
— Тогда будьте готовы. Завтра же соберу совет. А пока — отдыхайте. Пусть кузнецы проверят ваше снаряжение. И — ещё одно. — он снизил голос — — держите уши открыты. Те, кто вновь ткёт эти ритуалы, хитры. Они крадут и шепчут.
Когда мы покидали тронный зал, по телу у меня пробежала дрожь, но она была не от холода. Драгодур произнёс то, чего не говорили вслух уже многие века: руны призыва вернулись, и старые свитки, что лежали под печатями владык и старейшин, должны были открыть нам ту правду, которую многие народы предпочли бы не вспоминать.
Я смотрела на тёмные ходы, ведущие дальше в гору, и думала о том, что значит быть ключом, о чём молчат хроники, и о том, какой ценой придётся искать ответы. Двери зала закрылись за нами с глухим стуком, и где-то высоко над головами врезались искры от кузниц — как будто мир напоминал: ковать придётся всем нам.
Четыре дня в Торн-Краге пролетели не быстро, а вязко, как густой гномий мёд. Мы жили в выделенных для гостей покоях — каменные стены, широкие лавки с меховыми подстилками, стол с резьбой и неизменным кувшином тёмного эля. Казалось бы, условия не хуже, чем у любого торговца, что снимает комнату в столице, но тишина за дверями была обманчива.
Мы знали: где-то глубоко под нами, за закрытыми дверями, Совет старейшин спорит. Не день и не два — спорит упрямо, как спорят только гномы, когда вопрос касается древних тайн.
Иногда мы слышали их голоса в коридорах — короткие, резкие реплики на старогномьем, прерываемые долгими паузами. Иногда по вечерам к нам заходил Громбард, хмурый и молчаливый, и на вопросы только качал головой:
— Долго спорят… Слишком много тех, кто думает, что чужакам нельзя показывать такие записи.
Лиаден всё больше уходил в себя, проводя время за картами и списками имён, которые мы собрали за последнее время. Дориан, казалось, оброс терпением, как утёс лишайником, но я видела, что его раздражает это ожидание — он слишком хорошо знал, что время играет против нас.
На четвёртое утро нас наконец разбудили тяжёлые удары в дверь. За порогом стоял молодой страж в синем плаще и с серебряным значком клана на груди.
— Совет принял решение, — сказал он. — Хроники будут вам показаны. Но предупреждаю… — он замялся, словно взвешивая слова, — не всё, что вы там прочтёте, будет вам по душе.
Мы переглянулись. Сердце у меня стукнуло чуть сильнее: всё это время я боялась, что нас просто отправят прочь, оставив без ответов. Но теперь путь открывался.
Нас повели вниз, в глубинные архивы, туда, куда не пускают даже многих гномов. Каменные лестницы, тусклый свет масляных ламп, сухой запах старых свитков и железных замков. В конце коридора, за массивной дверью с тремя разными замками, нас ждал сам Драгодур, рядом с ним — пятеро старейшин, молчаливые и суровые, как статуи.
Король посмотрел на нас долгим взглядом и сказал:
— Всё, что вы увидите здесь, покинет эти стены только в ваших головах. Ни один лист, ни одна строка не уйдёт отсюда. Согласны?
Я кивнула. Дориан коротко сказал «да». Лиаден лишь прищурился, что для него означало согласие.
— Тогда входите, — сказал Драгодур и отступил в сторону. — И помните: иногда то, что ищешь, оказывается тяжелее, чем ты думал.
Зал, куда нас впустили, оказался не просто архивом — он больше напоминал храм, вырубленный прямо в сердце горы. Потолок терялся в полумраке, уходя высоко вверх, а стены были сплошь заставлены тяжёлыми стеллажами из чёрного, отполированного веками камня. Вместо привычных свитков — толстые, окованные медью книги, некоторые размером с половину стола, другие — тонкие, но с замками, как на сундуках с драгоценностями.
В воздухе стоял запах старого пергамента, каменной пыли и лёгкий привкус металла — будто само место помнило, что здесь скрывают тайну, выкованную в кузне гномьих мастеров.
Свет шёл от цепочек ламп, подвешенных в нескольких шагах над полом. Их пламя было ровным, но чуть зеленоватым, из-за чего лица присутствующих казались выточенными из бронзы.
У дальней стены, под резным барельефом гор и молотов, стоял каменный стол. На нём лежала книга, накрытая тканью цвета угля.
Драгодур подошёл первым. Его шаги глухо отдавались в сводах зала. Он аккуратно снял ткань, и перед нами открылся том, окованный по углам серебром, с замысловатым узором рун по обложке. Серебро потемнело от времени, а в трещинах переплёта блестели крупинки древней пыли.
— Эти хроники писались задолго до того, как появились ваши города, — сказал король негромко. — И каждое слово в них проверяли кровью.
Я чувствовала, как воздух вокруг стал плотнее, тяжелее. Даже Лиаден перестал стоять расслабленно и чуть подался вперёд. Дориан же, напротив, замер, как перед боем.
Драгодур отпер замок ключом в форме молота. Механизм щёлкнул глухо, с металлическим эхом, и король раскрыл первую страницу.
Пергамент был желтоватый, чуть шершавый, с тонкими прожилками, словно листья старого дерева. Буквы — густые, тёмные, будто только что выведенные чернилами, хотя им было не меньше тысячи лет.
— Читайте, — сказал король, отступая в сторону. — Но помните: знание — это оружие. А оружие всегда ищет того, кто осмелится его поднять.
Я глубоко вдохнула и провела пальцами по краю страницы. Холод пергамента обжёг кожу, а в груди сжалось предчувствие, что за этими строками — не просто история, а то, что может перевернуть наш мир.
Первые строки хроник были написаны старым, почти мёртвым диалектом гномьего языка. Но рядом шёл перевод на более современный, хотя и он выглядел так, будто автор ждал, что его будут читать не раньше, чем через тысячелетие.
"В год, когда горы дрожали, а реки меняли свой бег, древние кузнецы начертали руны, дабы связать силы из-за предела нашего мира. Мы не знали, что зовём, пока не стало поздно. Из теней явилось оно — то, чьё имя нельзя было писать, дабы не пробудить."
На полях был рисунок — круг из тринадцати рун, каждая из которых была похожа на ожог, будто метка на коже. В центре — расплывчатый силуэт фигуры с распростёртыми руками.
"Чтобы запереть зло, понадобились ключи, выкованные в трёх королевствах и запечатанные в крови невинных. Но замок держится лишь до тех пор, пока ключи разделены и жертвы забыты."
Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. Слово жертвы было выведено толще остальных, словно автор хотел, чтобы его невозможно было пропустить.
Мы перелистнули ещё несколько страниц — рассказы о войнах, о первых херувимах и драконах, о возведении купола.
Пальцы Громбарда аккуратно перелистнули хрупкую страницу, и перед нами открылся разворот, покрытый потемневшими от времени чернилами. Почерк был неровным, будто писавший спешил, боясь, что не успеет закончить.
Лиаден тихо прочёл вслух:
> «И будет день, когда все ключи соберутся в руках одного. Когда земля утратит кровь свою, а небеса опустятся в пепле, тогда пробудится полукровка — дитя двух великих кровей, дракона и эльфа. Ему (или ей) дано будет стать щитом, спасающим мир… или мечом, разящим его в сердце. И не избежит он (или она) своего выбора».
В зале повисла тишина. Только потрескивал факел где-то за спиной.
— Опять эти громкие слова, — хмыкнул Громбард. — Каждая вторая древняя писулька вещает о конце света.
— Возможно, это и есть просто легенда, — кивнул Дориан, будто желая поскорее закрыть тему.
— Легенда или нет, но такие вещи просто так в хрониках не записывают, — заметил Лиаден, пристально вглядываясь в текст.
Я лишь пожала плечами:
— Что ж, если это пророчество сбудется, надеюсь, та самая полукровка выберет "щит", а не "меч".
Громбард усмехнулся, и страница с шорохом закрылась.