„Фотосессия в багровых тонах"
**Сцена: Фотосессия в багровых тонах**
Мысль о том, чтобы запечатлеть ее именно в этом образе — таком уязвимом и таком искусственном одновременно — стала навязчивой идеей. Он не мог устоять. Это был его частный трофей, его сюрреалистическое произведение искусства.
— Подожди, — его голос прозвучал с новой, хриплой ноткой. Он мягко вынул телефон из ее рук. — Дай я. У меня... лучше получится.
Он отступил на несколько шагов, подняв камеру. Вспышка озарила комнату, выхватывая ее из полумрака: широко распахнутые глаза, алые губы, неестественно-идеальные волны парика. Щелчок прозвучал как выстрел.
— Не двигайся, — прошептал он, и в его голосе уже слышалась не ласка, а низкий, животный интерес. Он сменил ракурс, присев на корточки, снимая ее снизу — бесконечные ноги в туфлях-шпильках, резко обрывающиеся краем короткого платья. Второй щелчок.
Он приблизился снова, но уже не для нежных прикосновений. Его пальцы вцепились в ее парик, откинули ее голову назад, обнажив горло. Объектив почти упирался в ее кожу.
— Так... — его дыхание стало тяжелее. — Совершенно.
Он снимал ее жадно, одержимо, снимал детали: дрожащую ресницу, каплю пота на ключице, зажатую в напряжении кисть руки. Каждый щелчок камеры будто подстегивал его. Он уже не просто фотографировал — он присваивал, потреблял ее образ через объектив.
Внезапно он бросил телефон на кресло. Снимков было достаточно. Его пылкость, долго сдерживаемая, вырвалась наружу. Он прижал ее к себе, и его поцелуй был уже не ласковым, а требовательным, голодным, полным того самого признания, в котором он не мог ей сознаться словами. В нем была вся его одержимость, вся его собственническая страсть к этой созданной им же картинке. Он хотел не просто ее. Он хотел этот момент, этот образ, запечатленный и тут же уничтожаемый в реальности.