Продолжение сна.
Спустя три дня я исчез из жизни Селесты.
Всего три дня — и мне показалось, будто мир снова стал пустым, как тогда, двенадцать лет назад.
Я пытался убедить себя, что всё это ерунда. Что она просто часть миссии, часть контракта.
Но чем сильнее я гнал её из головы, тем настойчивее возвращался её взгляд.
Этот взгляд, в котором что-то ломало меня изнутри.
Я чувствовал притяжение.
Настоящее, тёплое, опасное.
И понимал — это нельзя. Не со мной. Не после Лэй.
Я забил на себя двенадцать лет назад, когда она умерла.
Когда море забрало всё, что у меня было светлого.
С тех пор были женщины. Но... они были просто телами, инструментом страсти, способом забыться.
Я не любил их.
И нет — я не был извращенцем.
Лэй была для меня как младшая сестра, чистое, непорочное создание, рядом с которым даже монстр вроде меня чувствовал себя человеком.
Сейчас ей было бы девятнадцать.
И, будь она жива, я бы, наверное, влюбился в неё.
Так, как нельзя, как больно, как смертельно.
Но жизнь решила сыграть со мной в свою грязную игру —
и теперь передо мной стоит Селеста.
Та, кого я должен убить.
И та, кто заставляет моё мёртвое сердце биться снова.
Я казнил себя за те слова, что сорвались у меня в её адрес. Они брели по комнате, как горький дым, и каждое из них было мне ножом в спину. Стыд — чужое для меня чувство — просочился под кожу, хотя я и не помнил, когда в последний раз позволял себе испытывать его. Мне не свойственно было краснеть или просить пощады у собственного языка, но теперь я ловил себя на том, что хочется зарыться в землю от собственной грубости.
Она никогда прежде не смотрела на меня так — с тихим, пустым разочарованием, которое больнее любого крика. В её глазах я вдруг оказался пустым местом, тенью, которой не стоило доверять. Это знание жгло сильнее, чем все удары, что я позволял себе принимать ради дела: потому что поражение не было в её словах — поражение было в её молчании и в том, как легко она позволила мне уйти из её мира.
Но всё это — лишь тень от Лэй. Важна была не моя боль и не её взгляд; важна была Лэй. Я мог позволить себе презирать себя, мог отречься от всякого сожаления и умереть внутри снова, если бы это приблизило возмездие. На себя мне было наплевать — но на память о ней, на долг, который я поклялся исполнить двенадцать лет назад, наплевать мне было невозможно. Месть — вот что осталось мне дать в ответ на пустоту. Именно она теперь держала меня на ногах, точила мой разум и делала мои шаги неизбежными.
Мне снова придётся играть роль влюблённого. Да к чёрту — никакая это не роль. Я веду себя как влюблённый дурак, и это бесит до тошноты.
Звонок лифта отрезал поток мыслей — очередная конференция, ещё одна постановка. Я вышел через задний вход, но и там уже толпились люди: фанаты, фотографы, мобильные вспышки. Почему ради чего они так охают? За инстаграм? Двадцать миллионов подписчиков — да, статистика, которую мне приписали «для доверия». Старейшины сочли, что нужно. Мне казалось, что мне нечего заниматься такой халтурой, но приказ — есть приказ.
Я прошёл между ними, не глядя в лица, и сел в новый Mercedes. Дверь захлопнулась, мотор рыкнул, и я оторвался от борта города, набирая номер Селесты. Телефон гудел в руке. Долгое мгновение я смотрел на экран, стараясь придать голосу ровность, которой внутри совсем не было.
Селеста Рэйвен
Я шла в кардиологический центр, когда в кармане зазвенел телефон.
— Алло? Кто это? — спросила я, стараясь скрыть дрожь в голосе.
— Селеста... Привет. Я хотел извиниться... — прорезался голос Киллиана.
— Не стоит извиняться, — ответила я спокойно, хотя сердце стучало быстрее.
— Не стоит? Значит, ты уже простила меня?
— И не стоит мне вообще звонить, — произнесла я твёрдо, отрезав любые попытки продолжить разговор.
Я почувствовала в голосе попытку умилостивить — слабую и навязчивую.
— Пожалуйста, давай поговорим. Жду тебя в кафе, — прозвучало в трубке.
Я рассеянно сжала телефон в руке и ответила без колебаний:
— Я никуда с тобой не пойду!
— как знаешь, мышка.
Я постучалась в дверь кабинета кардиолога, глубоко вдохнула и осторожно вошла.
Внутри было тихо, лишь ровное жужжание аппаратов и приглушённый шум вентиляции. Доктор, мужчина средних лет с усталыми глазами, поднял взгляд от бумаг.
— Селеста, проходите, — сказал он спокойно, жестом приглашая присесть.
Я села на стул напротив, чувствуя, как сердце будто бы подскакивает, а ладони потеют. Он наблюдал меня несколько секунд, словно оценивая состояние, прежде чем заговорить.
— Всё в порядке, у вас стабильное давление, — начал он, и я выдохнула, но тревога внутри не утихала. — Результаты последних анализов пришли чуть раньше.
Я услышала каждое его слово, но разум мой блуждал. Ожидание, которое давило на грудь, смешивалось с страхом и надеждой. Хотелось понять всё сразу, но в то же время — бояться узнать правду.
— Мне по-прежнему осталось всего два месяца? — спросила я, едва сдерживая дрожь в голосе.
Доктор посмотрел на меня с тяжёлой печалью:
— Есть выход... пересадка сердца. Но, увы, она стоит более пятисот тысяч долларов. Учитывая вашу ситуацию... и сейчас нет доноров. И в ближайшие месяцы их не предвидится. Мне очень жаль.
Слова звучали как приговор. Я ощутила, как внутри всё сжалось, будто ледяной коготь обхватил грудь. Словно время замерло, а мир вокруг растворился в гулкой пустоте.
Спустя полчаса я бродила по улице, опустошённая и почти потерявшая ориентацию. Внезапно, дорогая чёрная машина резко притормозила рядом со мной.
Дверь открылась, и из салона вышли крупные мужчины. Прежде чем я успела сообразить, что происходит, что-то холодное накрыло мою голову — мешок. Меня резко схватили, подняли и затащили в салон машины.
Сердце бешено колотилось, дыхание сбилось, а вокруг царила глухая тьма, прерываемая лишь шумом двигателя. Паника и оцепенение смешались в одну острую боль — я не знала, куда меня везут и что ждёт дальше.
Когда,мы видимо приехали, меня вытолкнули из машины и повели куда-то внутрь. Толкнули на что-то мягкое — похоже на диван.
До боли знакомый голос прорезал тишину:
— Вы, бараны, если я сказал привести её, это не значит, что к ней надо относиться как к куску дерьма!
В следующее мгновение с меня сняли мешок. Я замерла. Передо мной стоял Киллиан. В одном чёрном халате, суровый и холодный, словно оскалившийся зверь.
Мы находились в каком-то огромном особняке — высокие потолки, роскошная мебель, тишина, прерываемая лишь тихим эхом наших дыханий. Все вокруг казалось одновременно знакомым и чужим, а его взгляд проникал в меня, как ледяной нож.
— Мышка, думала, что после твоего отказа я отстану? — голос Киллиана был ровным, но внутри него шевелилось что-то чуждое, почти растерянное.
— Зачем? — прошептала я, чувствуя, как напряжение между нами растет.
Он на мгновение опустил взгляд, смущение пронзило его привычную маску холодного и неприступного. Челюсть дернулась, губы сжались, а внутри билось раздражение и странная, чуждая ему слабость.
— Что... зачем? — повторил он, будто сам пытался найти слова, чтобы объяснить себя.
— Зачем весь этот цирк, после того, как ты оскорбил меня и дал понять, что ты ненавидишь меня, — сказала я, наблюдая, как его ледяной взгляд дрогнул.
Он сделал шаг ближе, пытаясь вернуть привычную твердость, но в груди что-то сжалось, и он почувствовал, как привычная уверенность тает, уступая место тому, что он не называл даже самому себе.
— ...Я не отступаю, мышка, — наконец сказал он, голос снова стал ровным, но в нем осталась тонкая трещина, едва заметная, словно слабость, которую он мгновенно спрятал за маской Киллиана.
Он вдруг резко обнял меня, настолько сильно, что я замерла. Его руки прижали меня к себе, а ладони скользили по моей спине, будто проверяя, реальна ли я.
— Мышка, у нас бы всё получилось... если бы я был главным героем в этой жизни, — произнёс он, голос тихий, почти уязвимый, но в его взгляде всё ещё пылала ледяная решимость.
— Что ты имеешь в виду? — едва выговорила я, сердце бешено колотилось.
Он сжал меня крепче, губы скользнули по моей шее, и в этот момент я ощутила всё — запретное желание, его внутреннюю борьбу.
— Делаю то, чего не имею права... — прошептал он, и каждое слово было пропитано одновременно яростью, страстью и неумолимым запретом.
Я аккуратно подняла его голову с моего плеча и посмотрела в его зелёные глаза. Сердце бешено колотилось. Когда его взгляд встретился с моим, я заметила, что что-то в нём изменилось — всего на секунду, но достаточно, чтобы вызвать дрожь. Я положила руку на его щеку, мягко, почти осторожно.
Он сорвался.
— Мышка... — вырвалось у него сквозь сжатые зубы, в голосе сквозила смесь ярости и желания, — я больше не могу...
И прежде чем я успела понять, он приблизился и примкнул к моим губам. Без мягкости, без осторожности, лишь грубо и интенсивно. Его поцелуй обжигал, заставляя кровь бурлить в венах, а разум тонуть в штормах эмоций. Я почувствовала одновременно страх и странное притяжение, словно запретное тепло обжигало каждую клетку моего тела.
— Киллиан... — выдохнула я сквозь губы, но он лишь сильнее прижал меня к себе.
— Тебя невозможно... отпустить, — рявкнул он почти шепотом, и в его глазах читалась борьба — между ненавистью, долгом и тем странным, непостижимым, что тянуло его ко мне.
Он подхватил меня на руки, уверенно удерживая за ягодицы одной рукой, другой — крепко обхватив шею. Его губы не отрывались от моих, каждый поцелуй был резким, как вспышка, обжигающий и одновременно манящий. Я чувствовала, как сердце бешено колотится, мысли путаются, а тело непроизвольно подчиняется.
Он шагал вперёд, будто по привычке, будто ведя меня к месту, которое мы оба прекрасно знали, и я понимала — это спальня. Каждый его шаг отдавался в груди ударом тревоги и странного возбуждения, смешанного с страхом. Мир вокруг стирался; оставались лишь его руки, его губы и невозможная близость, что отрезала меня от всего остального
Он аккуратно уложил меня на огромную двуспальную кровать, и я ощутила тяжесть его взгляда и прикосновений.
— Ты всех своих женщин сюда кладешь? — вырвалось у меня, сердце бешено колотилось.
— Все женщины — в отелях, — ответил он, голос ровный, холодный, но с оттенком чего-то личного. — А мои... только здесь. И заметь, ты первая.
Он обнял меня за талию, его руки медленно скользили, расстегивая джинсы. Каждое движение было точным, уверенным, и одновременно заставляло сердце биться быстрее. В груди взрывалась смесь страха, возбуждения и внутреннего сопротивления — я понимала, что он сильнее меня не только физически, но и эмоционально
Он резко снял халат, и под ним... не было ничего.
Мои глаза расширились. Сердце прыгало в груди. Он схватил мою руку и приложил к своей эрекции.
— Что ты делаешь со мной, мышка? — его голос был низким, хриплым, почти звериным.
Он начал медленно целовать мою шею, пальцы сжимали мою талию крепко, но с каким-то странным контролем.
— Сколько у тебя было мужчин? Мне начинать ревновать? — проговорил он, едва отрывая губы от кожи.
— У меня еще не было... — прошептала я, пытаясь собраться с дыханием.
Он замер. Поднял на меня взгляд. В его зеленых глазах читалась смесь ярости, удивления и чего-то невообразимо личного. Словно он впервые осознал всю опасность и нежность этого момента одновременно.
— тогда позволь мне сделать это правильно. — сказал тот хриплым шепотом.
Он медленно стянул с меня джинсы, а затем и трусики, аккуратно. Раздвинул мои ноги.
Склонился между ног, и медленно, интенсивно провел языком по клитору.
Я тяжело вздохнула.
— Киллиан.. — моя спина выгнулась, а рука инстинктивно нашла его волосы, и сжала.
Он провел языком еще раз, но теперь быстрее, интенсивнее.
— Мышка, твой вкус.. Божественный.
Его движения языком ускорилось, и мои тяжелые вздохи превратились в короткие, быстрые стоны.
Его один палец резко вошел в меня, и я вскрикнула от неожиданности. Он добавил второй.
Движения языком и пальцами ускорялись, как и мои стоны.
— кончай, мышка.. — приглушенно сказал Киллиан, не отрываясь.
— Ахх, Киллиан! — вырвалось, когда оргазм накрыл меня,и я инстинктивно потянула его за волосы.
Он замер на мгновение, а затем склонился ко мне, поднимаясь на уровень моего лица. Его взгляд был тихим, сосредоточенным, почти... нежным.
И поцелуй, который он мне подарил, отличался от всего, что было раньше. Медленный, глубокий, проникновенный. Я ответила ему, обняв за шею, чувствуя, как напряжение между нами превращается в тепло, которое невозможно удержать словами.
Он аккуратно снял с меня кофточку, оставив лишь майку на плечах. В голове пронеслась мысль, что он собирается сделать что-то...
Но вместо этого он тихо накрыл меня одеялом.
— Киллиан? Ты не... — прошептала я, ощущая лёгкое замешательство.
— Я не буду делать твой первый раз спонтанно, — сказал он ровно, но в голосе сквозило что-то мягкое. — Спи, мышка.
Я замерла под его теплом, ощущая странное противоречие: и безопасность, и напряжение, и... доверие, которое невозможно выразить словами.
Я думала, что он уйдёт или ляжет на другой конец кровати, оставив меня одну. Но он... повернулся ко мне и лёг рядом, осторожно обняв сзади.
Я почувствовала его тепло, тихое и сильное одновременно, будто он защищал меня от всего мира.
— Спокойной ночи, мышка, — прошептал он, и в этом шёпоте было что-то родное, даже если всё остальное между нами оставалось сложным и непостижимым.
Я закрыла глаза, прижимаясь к нему, и впервые за долгое время почувствовала странное, тихое облегчение, с которыми я заснула.
Маленькая девочка, едва семи лет, стояла у кромки моря.
Темнота окутывала всё вокруг, лишь далекие огни санаториев и отелей мерцали призрачным светом.
Лунный свет мягко падал на её белое платьице, обнажая хрупкость и невинность.
Синие глаза широко раскрылись в ужасе, отражая фигуру перед ней.
— Папочка, папочка, мне страшно! — дрожащим голосом закричала она.
Она пыталась отступить, но холодная вода подступила слишком близко, словно сама природа хотела удержать её.
Мужчина, лет тридцати, стоял перед ней, в руках — оружие.
Его взгляд был напряжён, смешан с тревогой, но сила в руках подавляла всё остальное.
— Дорогая, запомни этот момент... С этого момента ты не моя дочь. Они достанут тебя, понимаешь? — тихо, но твердо, он опустил оружие.
— Папочка, где мама? — голос дрожал, едва слышно.
Сзади раздался низкий рокот моторов. Вдалеке к морю мчалась колонна машин, грозя разрушением.
Мужчина подошёл, крепко обнял её. Плечи дрожали, дыхание сбивалось.
— Возможно, ты всё забудешь... Но знай... я тебя люблю.
Девочка прижалась к нему всем телом, ощущая тепло, которое вдруг стало последним.
Он отстранился, глаза полны боли, и побежал прочь, растворяясь во мраке.
— Эй, я тут! — крикнул он, когда заметил замершие машины и людей вокруг.
Выстрелы разнеслись эхом. Девочка вскрикнула, страх сковал её тело, а люди в масках замкнули кольцо вокруг. Один выстрел — и холод пронзил грудь, оставив пустоту и тишину.
Я резко проснулась. Сердце колотилось, дыхание прерывалось.
Тот холод, тот ужас, тот страх — ещё несколько секунд оставались со мной, будто впитавшись в мою плоть и кости.
Киллиан мгновенно оказался рядом.
Он взял меня за руку, обнял, будто хотел собрать все мои разбитые слёзы в одно целое.
— Мышка, что случилось? — его голос был тихим, но настойчивым. — Что приснилось?
Я задыхалась, слова застревали в горле.
Эмоции, которых я никогда не ощущала так сильно, переполняли меня.
Страх, горечь, бессилие — всё это слилось в один болезненный клубок, и я не знала, куда его деть.
Я прижалась к нему, чувствуя, как его тепло слегка удерживает меня от полного разрушения.
— Я видела море... — едва слышно прошептала я, прижимаясь к нему.
Киллиан мгновенно замер, словно слова задели что-то глубоко внутри.
— М-мышка... — начал он, но потом замолчал, словно сам пытался осмыслить сказанное.
— Но я не думаю, что это что-то значит... — продолжила я, стараясь выровнять дыхание. — Мне просто приснился сон.
Я обняла его крепче, чувствуя, как дрожь постепенно уходит, а тепло его тела будто возвращает меня к настоящему.
В этот момент мир вокруг как будто замедлился, оставив нас наедине с собственными мыслями и эмоциями.