Ненависть
Телефонный звонок босса разжёг во мне холодный огонь. Его слова были спокойными, ровными, но я чувствовал только одно: ненависть.
Я ненавидел её.
Не за то, что она делает сейчас.
Не за улыбки, не за смех, не за простое существование.
Я ненавидел её за то, что она... виновата.
Виновата в том, что я потерял человека, который был для меня всем. Человека, который сделал мою жизнь целой, а теперь... больше нет.
И каждый раз, когда я вижу её, эта ненависть оживает. Каждый её взгляд, каждое движение — как напоминание о том, что она виновата, что её присутствие разрушает меня снова и снова.
Я прошёлся по комнате, кулаки сжимались, плечи дрожали. Внутри всё кипело, горячее и острое, как раскалённое железо. Я хотел кричать, хотеть разрушить, заставить её почувствовать хоть малую долю того, что чувствую я.
— Почему она ещё здесь? — прошептал я сквозь зубы. — Почему она смеётся, дышит, живёт... когда всё, что мне дорого, исчезло?
Я опёрся о стол, пытаясь удержать контроль, но ненависть разрывала меня на части. Она была яростной, необузданной, почти физической.
И в этом гневе я понимал одно: пока она жива, пока она существует рядом со мной... я не смогу быть собой.
Нью-Йорк утопал в гуле машин и запахе мокрого асфальта после дождя. Я стоял у своей машины, прикуривая сигарету, когда заметил её.
Селеста.
Она шла по улице, прижимая к себе свёрток с книгами, будто боялась, что ветер их вырвет. Всё такая же тихая, потерянная — и от этого почему-то внутри всё сжалось.
Я сжал зубы.
Ненавижу.
Она заметила меня. Замерла. И всё равно подошла ближе.
Я выдохнул дым и посмотрел прямо в неё — холодно, отстранённо, так, как привык смотреть на тех, кто мне безразличен.
— Что, заблудилась? — голос мой прозвучал резче, чем я ожидал. — Или тебе нравится шататься по улицам, где тебя могут стереть с карты города?
Она чуть дёрнула плечом, опустила взгляд. Не ответила. Конечно.
Её молчание всегда бесило.
— Если ты собираешься жить в этом городе, — я сделал шаг ближе, — научись хотя бы смотреть в глаза, когда с тобой разговаривают.
Она подняла голову, но не до конца. Я снова не увидел глаз — и это почему-то добило.
Такое ощущение, будто она нарочно прячется от мира. От меня. От правды.
— Ты думаешь, что если будешь молчать, всё обойдётся? — хрипло бросил я. — Нет, Селеста. Этот город сожрёт тебя. И, возможно... — я наклонился чуть ближе, — именно это тебе и суждено.
Она едва заметно вздрогнула.
Я выпрямился, стряхнул пепел, делая вид, что мне всё равно. Что я просто холодный наблюдатель, исполняющий приказ.
Хотя внутри бурлило.
— Езжай домой, — сказал я ровно. — Или делай, что хочешь. Но если я увижу тебя здесь снова... — я замолчал, улыбнувшись без тепла. — Не обещаю, что буду столь любезен.
Она кивнула, поспешно отвернулась и пошла прочь.
Я остался стоять, глядя ей вслед.
Сигарета догорела до фильтра. Пальцы обожгло, но я не бросил её сразу — будто боль помогала не сорваться.
Я должен быть холоден. Контролировать себя.
Пока что.
Селеста Рэйвен
Я шла домой почти на автомате, чувствуя, как ноги подкашиваются с каждым шагом. Холодный воздух обжигал кожу, а его голос всё ещё звучал где-то в голове — резкий, холодный, режущий, как осколок стекла.
Почему он так со мной?
Я ведь ничего ему не сделала. Никогда.
Но в его взгляде — злость. Ненависть. Словно я украла у него нечто важное.
А я даже не знаю, кто он на самом деле.
Сердце билось неровно, дыхание сбивалось. Я чувствовала себя опустошённой, словно кто-то вынул из меня всё тепло и оставил только дрожь.
Всё время хотелось понять — за что?
Когда я открыла дверь в свою квартиру, воздух внутри показался удивительно тихим, почти чужим. Я машинально сняла пальто, прошла на кухню... и остановилась.
На столе стоял букет.
Тюльпаны.
Алые, свежие, будто кто-то только что поставил их в вазу.
Я не помнила, чтобы покупала цветы.
Да и никто, кажется, не знал, где я живу.
Я приблизилась, осторожно коснулась лепестков. Мягкие. Тёплые.
И вдруг в голове что-то кольнуло. Короткая вспышка — не образ, а чувство.
Смех. Свет. Весна. Чьи-то руки протягивают ей... тюльпаны.
Я замерла.
Попыталась ухватить воспоминание — но оно рассыпалось, словно песок между пальцами.
Осталась только странная боль где-то под сердцем и покалывание в висках.
— Что это было?.. — прошептала я, не узнавая свой голос.
Я села за стол, глядя на цветы.
Казалось, в них есть что-то... знакомое. Что-то тёплое и тревожное одновременно.
Но память оставалась пустой.
И всё, что я чувствовала — это странное предчувствие.
Будто прошлое, которое я не помню, начинает медленно подниматься на поверхность.
Я легла спать,меня охватывала тяжесть в груди. Может — это конец? Нет... нет,нет. Еще есть как минимум два месяца. Выпила таблетки и закрыла глаза.
Я проснулась от того,что чье-то твердое,мускулистое, горячие тело нависало и прижималось к моей груди. Сквозь темноту я смогла разглядеть зеленые глаза.
— Как.. как ты сюда попал? Зачем.. — мой голос дрожал, я попыталась вырваться — но он держал меня все крепче. Его ледяной взгляд впивался мне в глаза. — отпусти. Пожалуйста.
— мышка, ты чего такая нервная? — вероятно, он хотел изобразить мягкость,но это вышло слишком фальшиво.
— Киллиан. Пожалуйста. — тихим шепотом почти проскулила я.
—что мне с твоего , блять, пожалуйста? Это вернет мне ее?! — он повысил голос. Я не понимаю,о чем он. Я ничего не понимаю.
— Киллиан, о чем ты? — тихо, почти неслышно прошептала я, зная, что он не ответит.
Вместо ответа он просунул руку под мои пижамные шорты. Я попыталась вырваться, но он держал крепко мои бедра одной рукой.
— Киллиан,объясни и отпусти! — я повысила голос. Пытаюсь вырваться,но все тщетно.
— ты, черт возьми, без нижнего белья. — прорычал мне он на ухо.
Киллиан Лэйм.
Она, блять, без нижнего белья. Она влажная. Я провожу пальцами по ее клитору, мои пальцы намокают. Я должен ее ненавидеть. Она должна быть мне противна. Но я , блять, хочу ее.
— Киллиан, перестань! — со вздохом проговорила она уже громче, но ее тело выгибается. Я ощущаю ее влажность.
Мой рот почти прислоняется к ее уху, когда я шепчу — мышка, ты мокрая. уверена, что хочешь, чтоб я прекратил?
Она кивает — но не отталкивает меня. Мило.
Я снимаю с нее пижамные шорты, раздвигая ее ноги. Моя эрекция уже давно каменная.
Но я , черт возьми, не должен на нее так реагировать.
Но я не могу иначе.
Она вцепилась руками в мои плечи,пытаясь оттолкнуть. Я прихлынул к ее губам, мой поцелуй начался без нежности, грубым и неконтролируемым. Сначала она пыталась укусить мои губы, наивная мышка думает что справится.
Мой палец резко вошел в нее, она громко пискнула и простонала. Ответила на мой поцелуй.
Моя девочка. Я ускорил движения пальцем, вскоре присоединив второй. Она стонала от каждого моего толчка, будто у нее еще не было секса. Или.. действительно не было?
Прежде чем я успел подумать, она кончила. Пролив на мои пальцы соки.
Она откинулась на подушку , а я поцеловав ее на прощание, скрылся за дверь. Но перед тем как она захлопнулась — облизал пальцы.
Селеста Рэйвен.
Я сидела на краю кровати, тело напряжено, как будто каждая мышца помнила то, что разум пытался стереть.
Солнечный свет скользнул по полу, мягкий и холодный одновременно. Я не плакала. Не могла. Но чувство внутри меня жгло сильнее любого огня.
Стыд. Унижение.
Это было не просто воспоминание — это ощущение, что я предала сама себя. Что ответила на прикосновения, которых не хотела. Что тело оказалось предателем.
Я опустила голову, проводя пальцами по ногам, стараясь заглушить чувство. Оно скользило внутри, как ледяной нож, острое и безжалостное.
Я ненавидела себя за это. За то, что позволила хоть чему-то пробиться через осторожность, через страх, через защиту, которую строила годами.
В зеркале на стене отражалось моё лицо. Смотрела я на себя — тихую, маленькую, потерянную. Ничего не изменилось снаружи, а внутри всё горело.
Тело помнило слишком много, разум слишком мало.
Я сделала глубокий вдох, пытаясь вернуть контроль.
Никаких слёз. Никаких слов. Только холодная решимость, что больше никогда не позволю себе быть такой уязвимой.
Но в груди остался этот странный привкус стыда, который невозможно смыть водой или временем.
Я встала, подошла к окну, глянула на город.
Ни слова, ни движения не выдали того, что происходило внутри.
И всё же каждый взгляд на улицу, на прохожих, казался теперь чужим. Я знала, что эта ночь оставила след — глубокий, неприятный, и его нельзя будет стереть.