Три месяца?
Киллиан Лэйм. Я сидел за длинным столом, напротив старейшин. Тусклый свет лампы отражался от мрамора, делая воздух тяжелым, будто пропитанным угрозой. Пахло табаком, кожей и старой силой — той, что привыкла подчинять.
— Киллиан, — голос Марчелло, старшего из них, прорезал тишину. — Как продвигается операция? Девушка всё ещё ничего не заподозрила?
Я не шелохнулся. Руки лежали на коленях, взгляд — неподвижный, ровный. Всё как всегда.
— Всё идёт по плану, — ответил я спокойно.
— По плану? — другой, седой с шрамом через щеку, наклонился вперёд. — Прошло две недели. Мы не видим движения. Ты не приближаешься к цели.
Я почувствовал, как внутри что-то сжалось. Их голоса раздражали — точнее, раздражало то, что они были правы. Я действительно не продвинулся.
Но я не мог им сказать, почему. Не мог объяснить, почему её глаза всё ещё стоят передо мной, почему я вспоминаю запах её волос, её дыхание.
Я заставил себя усмехнуться.
— Было недоразумение, — выдохнул я. — Слишком много совпадений, и она оказалась не в то время, не в том месте. Случайная ошибка.
— Ошибка? — с лёгким презрением повторил Марчелло. — Ты — лучший из нас, Киллиан. Ошибок ты не допускаешь.
Я выдержал его взгляд.
— На этот раз допустил. Но всё под контролем.
Они переглянулись. Я видел недоверие, но и то, что меня всё ещё уважали слишком, чтобы сомневаться открыто.
— Мы надеемся, — произнёс наконец старший, — что ты не забываешь, ради чего взялся за это дело. Девушка — лишь цель. Не более.
Я сжал кулаки под столом, но лицо оставалось каменным.
— Я помню, — коротко ответил я.
Тишина. Потом лёгкий стук трости по полу — знак, что разговор окончен.
Я поднялся, медленно вышел из зала, не оборачиваясь. Только когда дверь за мной закрылась, позволил себе выдохнуть.
Лишь цель.
Эти слова застряли в голове.
Я пытался убедить себя, что они правы. Что мне всё равно. Что всё это — просто часть игры.
Но каждый раз, когда я закрывал глаза, передо мной вставали её губы, её дыхание, её синие глаза.
И всё внутри переворачивалось.
Я знал одно — если это ошибка, то, возможно, самая опасная в моей жизни.
Селеста Рэйвен
Я всегда ненавидела запах больниц. Этот стерильный воздух, в котором будто растворяются чувства.
Сидела в очереди, нервно теребя рукав свитера. Сердце билось неровно — как всегда. Я привыкла к этому тихому стуку, как к знакомому голосу, который иногда дрожит, но всё равно продолжает звучать.
«Плановый осмотр», — напомнила себе.
Просто формальность.
Когда медсестра позвала моё имя, я глубоко вдохнула. Кабинет был прохладным, белым и слишком тихим. Кардиолог — мужчина лет пятидесяти — поднял глаза от бумаг и кивнул, предлагая сесть.
— Как самочувствие, Селеста? — его голос был усталым, но мягким.
— Как обычно, — попыталась улыбнуться. — Немного усталость, иногда тяжело дышать. Но... ничего нового.
Он кивнул, молча проверил результаты ЭКГ, потом анализов, потом что-то долго читал на мониторе.
А я тем временем рассматривала белые стены.
Всегда казалось, что в больнице время останавливается. Люди приходят сюда жить дольше, но само место будто застывает между минутами.
Когда он снял очки, я уже знала — что-то не так.
— Селеста, — сказал он тихо, — твои результаты... хуже, чем были раньше.
Я не ответила. Просто кивнула, будто слышала это уже сто раз.
— Мы можем говорить откровенно? — спросил он.
Я снова кивнула.
Он на секунду отвёл взгляд.
— Мы сделали всё возможное. Твоё сердце... оно ослабло слишком сильно. Мы можем поддерживать тебя медикаментами, но... прогноз — максимум два-три месяца.
Три месяца.
Я почувствовала, как внутри всё замерло.
Никаких криков, ни слёз — просто пустота.
Всё тело будто стало лёгким, а голова — слишком тяжёлой.
— Ошибка, — прошептала я, не узнавая свой голос. — Наверное, ошибка.
Он покачал головой.
— Я хотел бы сказать, что это ошибка. Но нет.
Я уставилась на свои руки. На тонкие пальцы, дрожащие от холода. На бледную кожу, под которой чувствовался каждый удар — слабый, неровный.
Три месяца.
Сколько это — три месяца? Девяносто дней? Двенадцать недель?
Звучит как срок отпуска. Но для меня — конец.
— Я понимаю, — сказала я, хотя ничего не понимала. — Спасибо, доктор.
Когда вышла из кабинета, воздух коридора ударил по лицу. Хотелось дышать глубже, но лёгкие не слушались. Всё вокруг будто потеряло звук, цвет, смысл. Люди проходили мимо — с улыбками, с телефонами, с пакетами. А я шла, как призрак.
Девятнадцать лет — и всё.
Я не чувствовала боли. Только... странное спокойствие. Может, потому что устала бояться.
И, почему-то, в этот момент перед глазами встал он — Киллиан. Его взгляд, холодный и колючий. Его руки, его поцелуй.
Я сжала ладони.
Если бы он знал, что мне осталось так мало... стал бы он меня жалеть?
Нет. Он не тот, кто жалеет. И всё же — почему-то именно его я вспомнила первой.
Может, потому что он — единственный, кто заставил моё сердце биться быстрее.
Даже если теперь оно от этого погибнет.
Дождь начался, когда я вышла из клиники. Мелкий, холодный — он будто стирал всё вокруг, смывал краски с города. Я стояла под серым небом, без зонтa, и позволяла каплям падать на лицо. Пусть мир хоть немного чувствует меня, пока я ещё здесь.
Я шла медленно, будто боялась, что земля под ногами закончится.
Три месяца.
Я повторяла эти слова про себя, пока не перестала понимать их смысл.
Что делают люди, когда узнают, что у них осталось три месяца?
Плачут? Пишут письма? Уезжают в другую страну?
Я ничего не чувствовала. Только странную тишину внутри.
Когда я вернулась домой, комната встретила меня тем же привычным уютом — мягкий свет, раскрытая книга, чашка с недопитым чаем. Всё выглядело так же, будто ничего не произошло.
Только я — уже не та.
Я села у окна. На стекле остались следы дождя, и в каждом отражалась часть моего лица.
Бледная. Живая. Пока ещё.
Что теперь?
Закрыв глаза, я попыталась представить, как прожить три месяца так, чтобы не жалеть.
Не просто ждать конца. А жить.
Может, впервые позволить себе то, чего всегда боялась.
Говорить, не думая. Делать, не оправдываясь. Чувствовать, не прячась.
А если попробовать быть другой?
Не тихой. Не прозрачной. Не той, что прячется за книгами и длинными рукавами.
Может, попробовать танцевать, петь, смеяться до слёз, не думая, что кто-то осудит.
А потом мысль, как вспышка: Киллиан.
Я вздрогнула, будто поймана на чём-то запретном.
Почему именно он? Почему снова он?
Этот человек — буря, разрушение, опасность. Всё, чего я избегала. Всё, что меня пугает.
И всё, к чему меня странно тянет.
Я вспомнила его взгляд, тяжёлый, холодный. Его прикосновение, от которого мир переставал существовать.
Может, я должна бояться. Но теперь... какой в этом смысл?
Если жизнь коротка — разве не стоит хотя бы раз почувствовать, что значит быть живой?
Сердце стучало тихо, но уверенно, будто отвечало: да.
Впервые за долгое время я улыбнулась. Настояще. Без причины.
Я не знала, что буду делать завтра. Но знала одно — я больше не хочу быть тенью.
Если судьба дала мне три месяца, я проживу их так, как будто это — вся жизнь.
Я стояла перед зеркалом, дыхание слегка учащённое, руки дрожали — не от страха, а от волнения. На кровати лежало платье. Я открыла его, и ткань, мягкая и струящаяся, скользнула в ладонях. Оно было... слишком открытое.
Не то, чтобы кто-то видел меня здесь, но мысль о том, что я могу выйти в нём на улицу, заставляла сердце биться быстрее.
Я прислонилась к стене, глядя на своё отражение. Долго пыталась понять, кто эта девушка в зеркале.
Тихая Селеста, с опущенной головой, которая пряталась за длинными рукавами и каштановыми кудрями, где-то исчезла. Вместо неё стояла новая версия — не полностью смелая, не без страха, но готовая хотя бы попробовать быть заметной.
Я надела платье. Ткань скользнула по коже, легкая и прохладная, заставив тело напрячься от непривычного ощущения. Оно открывало плечи, подчёркивало линии, которые я всегда скрывала под свитерами и пальто. Я почувствовала странный трепет — одновременно гордость и волнение, будто впервые признаюсь самой себе, что могу быть другой.
Подошла к косметике. Несколько движений кистью по щекам, лёгкий блеск на губах, немного туши на ресницы. Я едва узнавала себя.
Глаза под кудрями смотрели в зеркало иначе. Они больше не прятались, но всё ещё были осторожными, настороженными.
Я шагнула назад, оценивая себя целиком. Тепло от платья, запах духов, лёгкая дрожь в руках и ногах — всё это создавало ощущение неизвестности.
Я ещё не вышла. Я ещё не встретила мир. Но уже чувствовала, что готова к этому — что-то внутри шептало: «Вперед. Иди. Не бойся».
Я закрыла глаза, вдохнула глубоко и позволила себе почувствовать эту новую себя. Пока только в зеркале, в комнате, но уже на грани того, чтобы переступить порог.
Я шла по улице, чувствуя, как каблуки ударяют о мокрый асфальт, оставляя ритм, будто мои шаги звучали громче, чем обычно. На мне было платье ярко-красного цвета — слишком смелое, слишком открытое для моей прежней тихой Селесты. И всё же я чувствовала себя живой, свободной, на грани чего-то нового.
Ветер развевал волосы, свет уличных фонарей отражался в ткани платья, и я ловила взгляды прохожих. Не чтобы привлечь внимание, нет — просто чтобы ощутить, что мир существует, и я могу быть частью его, а не прятаться.
Вход в клуб встретил меня громкой музыкой, низким басом, светом, который менял всё вокруг. Я глубоко вдохнула, сердце билось быстрее, но не от страха. От предвкушения.
Я ещё не знала, куда идти, кого увидеть. Просто шла по залу, ощущая на себе яркий свет, звуки, запахи. И тогда я заметила его.
Он стоял в углу, как всегда — уверенный, холодный, властный. Его взгляд встретился с моим, и на мгновение всё вокруг перестало существовать. Только он и я.
Я замерла. В голове мелькнули мысли, которые я пыталась заглушить: Почему именно он? Почему именно сейчас?
Он шагнул чуть ближе, и я почувствовала, как внутри меня всё напряглось. Страх, возбуждение, удивление — всё смешалось в одно сильное ощущение.
И именно здесь, среди клубного шума, света и музыки, я впервые увидела, что между нами что-то изменилось.
И на этом всё остановилось.
Киллиан Лэйм. Два часа назад.
Я вышел из стеклянных дверей бизнес-центра, пальцы сжали сумку с документами чуть сильнее, чем нужно. Город шумел, как всегда, машины гудели, прохожие спешили по своим делам. Я направлялся к своей BMW, мысли были погружены в дела, в стратегию, в... почти всё, кроме неё.
Почти.
И вдруг она появилась. Карин. Вечная тень в ярких нарядах, с лёгкой улыбкой на губах, которая могла вывести из равновесия даже меня.
— Ну что, Киллиан, — сказала она, шагнув прямо на моё пространство, — куда так спешим?
Я приостановился, сдерживая раздражение. Я не любил, когда кто-то лез мне под ноги, особенно в тот момент, когда мысли были заняты другим.
— Давай, Карин, не мешайся, — ответил я коротко, холодно, пытаясь пройти мимо.
Она только засмеялась, слегка наклонила голову, будто играла со мной в кошки-мышки.
— Ой, давай поиграем, — сказала она и шагнула вперёд снова, полностью перекрыв путь к машине. — Ты же не будешь так груб со мной?
Я почувствовал, как внутри что-то сжалось. Раздражение? Тревога? Или то, что мне совсем не хотелось показывать — усталость от всех этих игр. Мои глаза сжались.
— Карин, я занят, — сказал я ровно, но без привычной угрозы в голосе.
Она лишь наклонила голову ещё больше, улыбка стала чуть более игривой, чуть более вызывающей.
— О, занят... всегда занят. А кто же тогда освободит тебя от скучной рутины?
Я вздохнул, раздражение и усталость переплелись. В такие моменты я понимал, что с ней невозможно просто пройти мимо. Она будто специально появлялась, чтобы вывести меня из себя, проверить терпение.
И на секунду, всего на секунду, я позволил себе понять: это ещё не конец дня, и ещё не конец игры.
Я шагнул ещё на один метр к своей машине, рассчитывая, что она отступит. Но нет — Карин не собиралась уступать. Она наклонилась ближе, чуть-чуть коснувшись моей руки, когда я пытался открыть дверь.
— Ой, Киллиан, — произнесла она тихо, с таким тоном, будто шепчет секрет, — ты всегда такой холодный? Или я могу растопить этот лёд?
Я сжал челюсти. Раздражение вспыхнуло мгновенно, горячее и дикое. Внутри что-то взбунтовалось — её прикосновения, её улыбка, её нахальная уверенность — всё это вывело меня из равновесия.
— Карин, — сказал я строго, шагнув назад, — уйди.
Она лишь улыбнулась ещё шире, почти вызывающе. Её пальцы скользнули по моей руке снова, теперь чуть выше, будто проверяя мою реакцию.
— Ах, ты такой серьёзный, — пробормотала она, — всегда такой недоступный. А ведь это так скучно...
Я почувствовал, как в груди сжалось, дыхание ускорилось, но внешне я оставался холодным. Я не мог позволить себе слабость, не здесь, не сейчас.
— Я не заинтересован, — сказал я резко, стараясь вырваться, но её смех, лёгкий и игривый, приковал меня к месту.
Она наклонилась ещё ближе, играя с моими плечами, с моим пальто, с личным пространством, которое я так тщательно охранял.
— Ах, Киллиан, — сказала она шёпотом, — ты так напряжён... может, тебе стоит расслабиться?
Я почувствовал, как внутренний контроль начинает трещать. Раздражение, непонимание, желание избавиться от этой игривой девушки смешались в одно. Внутри меня было всё: злость, усталость, странная тревога.
Но внешне я лишь нахмурился и шагнул в сторону машины, стараясь отстраниться от неё.
Карин же, как будто это была игра, лишь засмеялась тихо, коротко, и всё вокруг снова превратилось в поле её провокации.
Мотор BMW урчал под моими пальцами, когда я выезжал с парковки. В голове крутились мысли о делах, контрактах, старейшинах — всё должно было быть чётко, холодно, контролируемо.
Но как только я вошёл в клуб, всё остальное исчезло.
Она была там. Я увидел её сразу. Ярко-красное платье, свет клубных ламп играл на ткани, волосы струились по плечам. Её движение было мягким, уверенным, и, несмотря на шум, я слышал только её дыхание в голове.
Я забыл, как дышать.
Забыл, как говорить.
Забыл всё, чему меня учили.
Каждый шаг её по залу ощущался внутри меня как удар. Сердце билось так, словно пыталось прорваться наружу, а разум кричал: сохрани холод, не теряй контроль.
Я сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь взять себя в руки. Внутри всё кипело, но наружу я вынужден был выдать привычную маску — ледяной, холодный Киллиан.
— Селеста, — выдохнул я тихо, почти незаметно, когда она случайно взглянула в мою сторону.
Она ничего не сказала. Просто встретила взгляд... и снова всё внутри меня застыло.
Я не мог позволить себе слабость. Её задача — влюбиться в меня, и я должен быть холоден, недоступен, непробиваем.
Сделав вид, что смотрю мимо, я медленно подошёл ближе, держа в голове только одну мысль: держи дистанцию. Не показывай, что теряешь контроль.
Но как только она улыбнулась, хоть и не для меня напрямую, я понял, что внутренняя борьба только начинается.
Я — холодный босс, который должен играть роль.
Она — загадка, которая разрушает все правила.
И весь клуб мог взорваться, но для меня существовала только она.