Часть 10. Отступничество.
День трагедии. Город Кернберг.
Мы живём в мире, где похороны важнее покойника, где свадьба важнее любви, где внешность важнее ума.
Мы живём в культуре упаковки, презирающей содержимое.
Эдуардо Галиано.
Как часто вы задумывались о том, какую жизнь ведут окружающие вас люди? О чем переживают? Чему радуются? Бывало ли, что глядя на человека, вы представляли, что тот скрывает под кожей, в глубине своего подсознания?
Герман казался обычным парнем. Молчаливым и местами странным, но вполне нормальным. Любой отозвался бы о нем именно так. Парень не создавал впечатление безумца, преследующего мифические цели, он не выглядел как человек, которому чересчур тяжело переносить тяготы жизни. Просто парень. Немного не от мира сего, наверное. Проявлял интерес к учебе, о матери положительно отзывался, да и внешне был хорош. Что же могло пойти не так?
Для остальных существовала оболочка. Герман не прятал истинной сути, скорее наоборот, кричал о том, что не все в порядке, но замечать этого не хотели. Он никого не волновал. А теперь парень достиг критической точки, и назад дороги уже нет.
Он на пути к осуществлению задуманного.
Поиск виновных не приведет ни к чему, ведь виноваты все. Каждый чертов человек, включая самого Германа.
Обстоятельства сыграли злую шутку, ведь сложились наилучшим из наихудших способов, обрекая Кернберг на трагедию, о которой еще долго будут говорить то тут, то там.
Утро среды. Сегодня довольно прохладно. Небольшой туман, вызванный повышенной влажностью и перепадом температуры. Небо заволочено светло-серыми тучами, заставляя пейзажи Кернберга казаться более депрессивными, что стало привычным для жителей города. Людей в середине недели не много, а те, что бредут по улицам, кажутся чересчур медлительными и сонными, будто их только что вытянули из постели.
Герман занял место в автобусе. Сегодня салон был почти пустым, ведь поехал парень позже — к третьему уроку. Уставился в окно, нервно тряся ногой. Все давило, а посторонние звуки казались едва различимыми, будто парень находится в полудреме. Его собственное отражение в окне было пустым. Глаза поблекли, лицо слишком бледное, губы сухие, а там, внутри, черная дыра, которую ничем не заполнить. Он — мертвец.
Герман так и не сумел заснуть этой ночью. Попытался, но безуспешно, да и время уже близилось к четырем. Когда план был в разработке, никакой конкретной даты на уме у Германа не было. Затем в голове пронеслась мысль о выпускном. Счастливые лица, красивые наряды и приятные слова от учительского состава — все это омрачено безумной бойней, лужами крови и стеклянными глазами жертв. Улыбки бы вмиг стерлись с лиц, а вместо речей раздались крики.
Боль и хаос. Страх и ненависть. Но все изменилось этой ночью, ведь ждать сил уже не было.
Неважно, ведь он все равно застанет всех врасплох, заявившись в школу в своем черном плаще со спортивной сумкой в руке и рюкзаком на спине.
Миллион мыслей путается между собой, пока автобус спокойно развозит пассажиров. Никто здесь даже не представляет, кто сидит рядом с ними. Герман — душа, которую не спасти. Но для остальных он все еще нормален.
Задумывается о Беатрис. Снова. И почему она просто не может отпустить его больной разум? Даже сейчас, когда злость застилает глаза, образ Трисы остается светлым. Она бросила Германа, но почему-то ненавидеть девушку не получается. Может она ведьма, околдовавшая его? Глупость, но объяснила бы многое.
Откидывается на спинку сидения и вспоминает вчерашний день.
Сплошные разочарования.
— Мы не должны видеться, — вздохнула Беатрис. Она даже не смотрела на него, старалась поскорее закончить этот разговор и сбежать.
— Потому что твоя мать так решила? — Герман ухмыльнулся, поймав тревожный взгляд Трисы.
— Потому что я решила, — твердо произнесла она, пытаясь выглядеть как можно более отстраненной, но сочувствующее выражение лица выдавало ее.
Беатрис бывало тяжело понимать Германа. Было трудно слушать все, что он говорит, потому что каждое слово оставляло свой след. А когда девушка ловила себя на мысли, что во многом согласна с Германом, и вовсе чувствовала себя скверно. Иногда она боялась за него, а иногда боялась его самого. Герман редко улыбался, редко говорил о хорошем, и Беатрис совсем не знала, что ей с этим делать, но развернуться и уйти не могла и не хотела. И сейчас парень был прав. Ее мать все решила. Именно она подтолкнула Трису на этот разговор, потому что женщине одного взгляда на Германа хватило, чтобы понять: он — ужасный человек. Демон, скрывшийся за лицом юноши. Кильтер погубит Трису, а ее мать не может этого допустить.
Выйдя из автобуса, Герман направляется к школе. Все кажется неестественным, будто Кильтер в театральной постановке снимается. Мир теряет четкие очертания, перед глазами плывет временами, может из-за недостатка сна. Люди кажутся совсем крошечными и никчемными. Герман плохо понимает, что происходит, он будто в вакууме, но цель перед собой видит четко. Нужно во что бы то ни стало добраться до школы.
Он начинает нервничать, что неудивительно, ведь в любой момент что-то может пойти не так. Нужно быть готовым. План Кильтера продуман до мелочей, но постороннее вмешательство может разрушить его в одно мгновение. Тогда придется импровизировать. И это как-то слишком волнительно.
До большой перемены семь минут. Герману этого вполне хватит. Сердце колотится, когда Герман проходит мимо школьной охраны. Ничего. Все спокойно. Выдыхает, следуя по школьному коридору. Сильно сжимает ручку сумки, выдавая нервозность.
— Постой! — слышит женский голос позади и оборачивается, бледнеет, а внутри разрушительный ураган проносится. Неужели все так просто закончится?
— Да? — сглотнув, оборачивается.
Перед ним школьная охранница. Женщина лет сорока с причудливо торчащими в разные стороны светлыми волосами. Глаза подведены черной подводкой, а вокруг милые морщинки, выдающие возраст. Она улыбается, и Герман немного расслабляется.
— Чего так поздно сегодня? — спрашивает она, окидывая парня пристальным взглядом. Как-то слишком внимательно разглядывает его сумку, заставляя парня буквально замереть.
— Кроссовки порвал вчера, когда с псом гулял. Пришлось сегодня новые покупать, — специально поправляет сумку в руке, пытается быть уверенным, а сам губы в кровь искусал от нервов. — У меня проблемы с учителем, так что лучше другие уроки пропустить, — неловко переминается с ноги на ногу, надеясь только, чтобы женщина поверила в его ложь.
— Преподаватель у нас строгий, это да, — она хихикает и продолжает, — но прогуливать все же не стоит. Постарайся уж больше так не делать.
— Конечно, — просто отвечает парень. Он не лукавит, больше никаких опозданий. Больше вообще никаких походов в школу, ведь впереди бесконечный мрак.
Развернувшись, продолжает идти по коридору, который кажется в разы длиннее стал за одну ночь. Останавливается возле шкафчиков и вытаскивает открытку. Интересно, что сейчас у Трисы в голове? Переживает за него? Сожалеет о вчерашнем разговоре? Или игнорирует всякую мысль о Германе? Это в ее стиле.
Закинув открытку в щель шкафчика, на пару секунд останавливается, глубоко дыша. В школе настолько тихо, что кажется, сердцебиение Германа слышно в другом ее конце. Парень невольно сравнивает эту тишину с могильной, заверяя самого себя, что через пару минут ее заполнят крики. Бросает взгляд на часы, сверяясь по времени, и следует в столовую.
Столовая — самое большое по площади помещение в школе. Здесь всегда полно людей, но через пять минут их будет особенно много, ведь это время большой перемены. Перерыв между вторым и третьим уроком длится пятнадцать минут. Нужно успеть занять место в первую, иначе сделать это будет невозможно. Столики заполнятся под завязку, и есть придется стоя.
Сам Герман в столовой не ел, предпочитая задний двор школы. А в холодную пору перекусывал в кабинете, если рядом никого не было. Парень знал, что многие ученики, как и он сам, были не прочь занять место во дворе, но его это не беспокоило. Пускай так. Судьба у них значит счастливая. Он никогда не думал о том, что погода будет на его стороне. Не рассчитывал, что именно в эту среду температура понизится, и на улицу выйдут единицы.
Прежде, чем зайти в столовую, запускает таймер на собранной собственными руками бомбе. Он сработает в одиннадцать семнадцать. Через две минуты после начала перемены. Лучшее время, чтобы затронуть как можно больше людей. Заходит в пустое помещение и проходит вглубь, оставляя сумку на одном из сидений за колонной, чтобы камера не засняла. Повара о чем-то беседуют между собой, лишь коротко взглянув на Германа. Им все равно, зачем он зашел сюда. Скоро перемена, а учеников иногда отпускают пораньше.
Герман поправляет лямку рюкзака на спине и бросает взгляд на часы. У него в запасе не так уж много времени, поэтому парень спешит. Направляется на второй этаж, сталкиваясь со своим знакомым на лестнице.
— Герман! — останавливает он парня, — Ты чего алгебру с литературой пропустил? У нас эссе было. «Жаба» скорее всего попросит тебя ей его во внеурочное время писать, хотя... Ты же ей нравишься, может так прокатит.
Герману на эссе в общем-то плевать, но встреча с одноклассником почему-то сильно задевает. В сердце екает, но Герман умело скрывает эмоции под личиной равнодушия. Парень этот ничего плохого Кильтеру не сделал. Пытался даже контакт с ним наладить пару раз. Может, один из немногих, кто относился к нему хорошо. Никогда не пытался обидеть, улыбался и выручал временами. Друзьями они не были, но могли бы стать, если бы судьба у Германа чуточку лучше выдалась. Кильтер все еще ненавидит людскую суть, но из-за нервов похоже в нем появились зачатки сострадания. Он разрушит это место к чертям, но раз Питеру повезло встретить его до начала бойни, то почему бы не дать парню шанс?
— Проспал.
— Ого, ты? Никогда прежде не пропускал, разве что, когда болел.
— Ты в столовую? — интересуется Герман, еще раз взглянув на часы. Питер его сильно задерживает.
Кильтер мечется. Не знает, позволить ли однокласснику спокойно пойти на убой, или дать возможность свалить из этой школы куда подальше. Герман не бог, но сегодня здесь все будут играть по его правилам, и почему бы тогда не проявить великодушие разочек?
— Да, сегодня я столик ребятам занимаю, — отзывается Питер, кивая.
— Ты мне нравишься, Питер. Неплохой ты парень, поэтому иди домой.
Герман решается. Питер, если и поймет, что у Кильтера на уме, остановить его уже не сумеет, ведь звенит звонок. Толпы людей выходят из классов и разбредаются по коридорам школы, пока Герман и Питер стоят на лестнице между первым и вторым этажом. В столовой скоро случится взрыв. Осталось лишь две минуты.
Питер теряется, замечая, насколько пустой у Германа взгляд. Хмурится и качает головой, пытаясь подобрать слова и свести все в шутку, но Герман снова опускает глаза на запястье, следя за временем.
— Уходи через дверь под лестницей. До главного входа не успеешь, — голос у Германа хрипит, а взгляд затуманен, но он все еще пытается не подавать виду.
Хлопает Питера по плечу и уходит, ведь осталось чуть больше минуты.
Чуть больше минуты, чтобы скинуть плащ, достать оружие и патроны.
Чуть больше минуты, чтобы подготовить себя к любому исходу.
Чуть больше минуты до всеобщего хаоса.
Беатрис сегодня выглядела совсем понурой. Вяло улыбалась, когда Адель пыталась встряхнуть ее, но не особенно в этом преуспевала. Эссе на литературе и вовсе получилось скомканным, да еще и с кучей помарок. Обычно Триса хорошо справлялась с сочинениями, но события последних дней навалились и утяжелили ее голову настолько сильно, что она едва понимала, что ей дальше делать. И вроде бы жизнь не изменилась. Та же школа, те же одноклассники, Адель все еще рядом, но проблемы с матерью и Германом перевешивали.
— Ну Три-и-ис, — протянула Адель, вешаясь Беатрис на руку.
— Что такое? — буднично поинтересовалась девушка, направляясь к своему шкафчику.
Она устала. Спала мало, и голова от шума болит, а впереди еще целый день. А потом снова идти домой, где чувствовать лучше она себя не будет. Беатрис это все так надоело, но поделать она ничего не может. Лишь ждать окончания школы, чтобы потом уехать куда-нибудь вместе с Адель, как они и хотели. Снимать квартиру и обсуждать всякие глупости за чашкой чая. Уехать подальше от маминого давления.
— Что вчера случилось? — Адель отпустила руку подруги и обеспокоенно взглянула на нее, — Хотя стой. Давай я схожу в столовую, куплю нам перекусить, и ты все расскажешь. Идет? Тебе же нравятся те вишневые пирожные. Куплю их, — Адель улыбнулась, заставляя Трису тоже приподнять уголки губ и согласно кивнуть. — Вот и отлично!
Беатрис проводила подругу взглядом и открыла шкафчик, чтобы убрать ненужные учебники. Она сильно беспокоилась за Германа, ведь вчерашние сообщения ясно дали ей понять, что парень снова погряз в мыслях о самоубийстве. А сегодня в школе Триса его так и не увидела. Она сильно боялась, ведь иногда Герман действительно казался человеком, который способен сделать с собой что-то ужасное. Сначала Беатрис этого не замечала, но стоило парню начать рассказывать о мыслях посещающих его голову, и мнение Тернер изменилось. Она такая идиотка. Почему просто не ответила ему? Теперь будет изводить себя дурными предположениями.
Замечает картонный листок, по форме напоминающий подарочную открытку, и берет его в руки. Разглядывает красивое изображение бушующего океана и маяка, возвышающегося сбоку и ярко светящего в темноте ночи. Касается своего крестики и переворачивает открытку, чтобы прочитать от кого она, пускай подсознательно уже догадалась.
«Спасибо тебе за все и прости, если сможешь» — гласит надпись на обороте. Вместо подписи одно единственное слово — отступник.
Беатрис сильнее сжимает крестик в руке и хочет было побежать за Адель, чтобы вместе разыскать Германа, но вместо этого испуганно замирает, сжавшись и прикрыв уши руками, будто это сможет защитить ее, ведь со стороны столовой раздается громкий взрыв. В ушах звенит. Она едва не падает, дрожа от охватившего ее ужаса. Трясется, ища глазами хоть какое-то спасение. Все плывет из-за неконтролируемого сильного страха, а сердце, кажется, сейчас остановится. Ее шатает, и девушка опирается на стену, пытаясь хоть немного совладать с собой. Продолжает глубоко дышать, но все равно задыхается. К такому невозможно быть готовым.
В глазах немного проясняется, и девушка видит убегающих людей. Растерянно оглядывается вокруг. Перед глазами полуразрушенный коридор: осколки, обломки и несколько людей. Беатрис не решается предположить, что с ними. Живы ли? Вся трясется и резко разворачивается. В голове только одна мысль: бежать поскорее.
Постепенно начинает слышать что-то помимо противного гула в ушах, но ей от этого лишь страшнее становится. Люди кричат, какой-то грохот, вой сигнализаций и выстрелы. Определенно, она слышит выстрелы. Пускай и не так отчетливо, ведь слух еще не восстановился полностью. Неужели кто-то заявился сюда и стреляет по людям? Мысль эта ужасает Трису настолько, что во рту мгновенно пересыхает, а ноги подкашиваются. Забегает в один из кабинетов, сталкиваясь с парой человек классом младше. Они бледные, а выражение лиц такое, будто те встретились с самой смертью. Сидят, спрятавшись за одной из парт, таращась на Беатрис испуганными глазами, а она совсем не знает, что сказать или сделать.
— У теб-бя кровь, — заикаясь произносит один из них, дрожащей рукой указывая на лоб.
Беатрис машинально касается этого места рукой, чувствуя под подушечками пальцев что-то липкое. Прикосновение отзывается болью, и девушка хмурится и шипит, присаживаясь рядом с товарищами по несчастью. Она не знает, когда получила рану, из-за шока не почувствовала ничего, да и сейчас ощущается все странно. Будто это кошмарный сон, а не реальность.
— Там кто-то стреляет, — произносит светловолосая девушка, кивая на дверь, и шумно выдыхает.
— Чт-то, если он с-сюда зайдет? — спрашивает ее друг, обнимая себя за плечи, а Беатрис продолжает хранить молчание.
Они говорят, будто под водой. Даже свое сердце Триса слышит более отчетливо. Оно вырывается из грудной клетки, пытаясь разрушить ребра, а Беатрис тупо смотрит на плитку на полу, ногтями впиваясь в ладони. Она продолжает кусать губы, пытается думать, что ей делать, ведь встреча со стрелком совсем нежелательна. Она хочет жить. Хочет увидеть родителей, и плевать, что мать у нее фанатичка. Ей бы обнять ее сейчас.
На глаза слезы наворачиваются, но Беатрис сдерживается. Бросает взгляд на парня с девушкой и едва слышно произносит:
— Нужно на выход бежать.
Собственный голос кажется чужим. Девушка трет глаза и выползает из укрытия. Она не может ждать неминуемой гибели, сидя в кабинете физики. Тем более в кабинете физики.
Тихонько подходит к двери и выглядывает в коридор, встречаясь взглядом с одним из учителей. Женщина что-то произносит одними губами и протягивает руку, видимо рассчитывая, что Триса перебежит к ней. Девушка оборачивается.
— Идете? — спрашивает она, прислушиваясь к шуму. — В библиотеке учительница. Она нас спрячет, — произносит Беатрис.
Ей действительно хочется верить в сказанное.
Герман опирается на раковину в туалете. Лицо у него измученное, но в целом, образ парню нравится. Есть в этом что-то цепляющее. Темные брюки, в одном из карманов которых дополнительные патроны, а в другом несколько дымовых шашек. Классические берцы. Тактические перчатки на руках. Плащ он снял для удобства, под ним черная футболка с говорящей надписью: «Дальше бога нет». Красный на черном, разве это не похоже на сочетание дьявола? Герману показалось символичным сделать именно эту надпись, ведь сегодня вместе со взрывом обрушатся небеса. Он сам их обрушит.
Заряжает оружие, когда в туалет заходит какой-то старшеклассник. В этот же момент звучит оглушительный взрыв. Парень хватает ртом воздух, замечает в руках Германа карабин, но сделать уже ничего не может. Герман снимает оружие с предохранителя и направляет на парня, мгновенно стреляя. У самого уши закладывает, когда Кильтер подходит к еще живому парню и делает еще один выстрел.
Адреналин. Сердце бьется так быстро, как только может, а в голове черти что. Он только что убил человека. А секундой раньше взорвал бомбу. Герман вроде понимает все, но осознание это где-то далеко. Сейчас в нем проносится ураган чувств. Триумф, гнев, отчаяние — все это смешивается между собой. Эйфория в одно мгновение сменяется жутким чувством ненависти, а затем пустотой.
Выходит из туалета и направляется прямо по коридору. Видит впереди миниатюрный женский силуэт, и прицеливаясь, стреляет в спину. Вытаскивает из кармана дымовую шашку, поджигает и бросает в сторону. Сам же продолжает идти по коридору.
Заглядывает в один из кабинетов и спокойно обходит его. Направляет оружие под одну из парт и стреляет прямо в лицо парню из параллельного класса. Герман его узнал. Затем проделывает тоже самое и расстреливает еще двоих.
Он ликует, ощущая себя на вершине пищевой цепи. Страх в глазах тех ребят, что он уже прикончил, пробуждает в Германе нечто странное. Он совсем запутался, не понимает за какую эмоцию цепляться, но сейчас просто хочется насладиться моментом. Делает несколько выстрелов по компьютерам и уверенно выходит назад в коридор, тут же сталкиваясь со многими ненавистной учительницей физики. Она пятится назад и качает головой, но Германа ее страх только раззадоривает. Он перезаряжает карабин и произносит одну единственную фразу прежде, чем выстрелить:
— Естественный отбор.
Женщина падает на пол, и Герман даже не проверяет, убил ли ее. Спускается на первый этаж, видит какое-то движение впереди и, поджигая еще одну шашку, направляется прямо к библиотеке.
Толкает дверь рукой и останавливается в проходе. Запах страха витает в воздухе, и Герман глубоко вдыхает. Он закрывает за собой дверь и делает пару шагов вглубь помещения. Здесь относительно тихо. Вой сигнализаций не так слышен, а те, кто притаился за стеллажами и под столами, пытаются даже не дышать.
Беатрис видит черные берцы и замирает, закрывая нос и рот рукой. Прикрывает глаза и прокручивает в голове молитву. Сейчас ей больше, чем когда-либо, хочется верить, что бог услышит и поможет. Вздрагивает, когда слышит несколько выстрелов и открывает глаза, сталкиваясь с перепуганным взглядом девочки под столом напротив. Ей от силы лет четырнадцать, в глазах слезы застыли, а саму мелкая дрожь пробирает. У Беатрис губы дрожать начинают, она на грани. Почти плачет, ведь надежда спастись испаряется.
Герман стреляет по стеллажам. Хочет посильнее напугать и прекрасно знает, что у него получается, но занятие это быстро надоедает, тогда он громко приказывает:
— Встаньте! — но никто не повинуется.
Ждет пару мгновений и ухмыляется, подойдя к одному из столов.
— Ладно. Я все равно стреляю, — оповещает парень и лишает жизни еще одного человека, чья кровь заливает пол.
Брызги разлетаются, создавая причудливый узор на одном из стеллажей. Герман же делает серию выстрелов, совершенно не разбирая, кто перед ним. Ему уже все равно, лишь бы забрать побольше жизней. Затем выглядывает в окно и несколько раз палит по полицейским машинам, получая ответный огонь.
У Беатрис слезы по щекам текут. Все еще смотрит на девочку напротив. Она слышит, как убийца приближается и продолжает про себя молиться, держась дрожащей рукой за крестик. Больше ей ничего не остается. Лишь вера.
Триса видит, как стрелок останавливается напротив стола, под которым прячется та девочка, присаживается рядом и произносит что-то вроде: «попалась». А затем стреляет, заставляя Беатрис зажмуриться. Она закусывает губу так сильно, что из той начинает сочиться кровь. Слышит, как убийца ругается и открывает глаза.
Она наконец-то видит его.
Видит, но не верит. Не может быть, чтобы Герман устроил нечто подобное. Беатрис всхлипывает, сердце ее так сильно ноет, теперь не столько из-за страха, сколько от разочарования и обиды. Ногтями царапает кисть другой руки и внимательно рассматривает Кильера. В голове неразбериха, но принять подобное Триса просто не может. Машет головой, словно это мираж, но Герман все еще сидит перед ней, вытирая кровь, идущую из носа. У Трисы же весь мир уходит из-под ног.
Ей больно. Так больно, что, кажется, будто режут наживую. Она не думает. В голове пусто, лишь навязчивое: «ты тоже в этом виновата». И почему это вообще происходит именно с ней? Неужели заслужила?
Герман девушку тоже замечает. Смотрит на нее как-то отстранено, но в глазах проскальзывает грусть. Поднимается на ноги и подходит ближе к столу, под которым Триса прячется.
— Выходи, Трис, — просит парень, стараясь говорить как можно мягче.
Он уже произвел на нее достаточно мерзкое впечатление. Не хочется усугублять, ведь Беатрис ничего из этого не заслужила. Почему он не додумался увести ее из школы прежде, чем все начнется?
Девушка вылазит из-под стола не сразу, но решает, что хуже уже не будет. Она все равно умрет. И убьет ее первая любовь, выстрелив в голову. Если бы это не было ее собственной жизнью, Беатрис бы ни за что не поверила в подобное, заверив себя, что это какая-то сцена из фильма или книги.
— А теперь беги на выход, — произносит Герман, внимательно разглядывая девушку перед собой. Хочет запечатлеть ее образ в памяти, пускай и такой: заплаканный, с раной на голове, искусанными губами и исцарапанными руками. Герману она все равно нравится.
Она замирает, не знает, как ей реагировать на подобное, но Герман лишь громче повторяет последние слова, и Беатрис повинуется. Она мчится на выход так быстро, как только может, пускай ноги у нее все еще ватные, а перед глазами пелена.
Триса бежит на выход, когда в школе раздается последний выстрел.
***
17 октября. Город Кернберг
— Моя подруга Адель умерла там, — тихо произнесла Беатрис, глядя куда-то в пол. — Ее хоронили в закрытом гробу. Там... Смерть ее обезобразила. Живого места не было... — всхлипнув, девушка закусила губу, пытаясь сдержать нахлынувшие эмоции.
Долорес протянула девушке салфетку, сочувственно поджав губы. Ей и самой было безумно тяжело слушать нечто подобное, но она продолжала. Не смела бросить все вот так. Герштейн уже второй день подряд слушала подробности случившегося. Мысли у Беатрис сбивались, и иногда она надолго замолкала, повторяя лишь, что это все по ее вине, но Долорес прекрасно знала, что это не так. Эта чудовищная трагедия, принесшая столько боли жителям Кернберга, точно не была на совести Трисы.
— Герман, — голос у Беатрис дрогнул, стоило только произнести это имя. Она сглотнула ком, подступивший к горлу, — Он — монстр. Я полюбила монстра, доктор, — Беатрис расплакалась.
Вспоминать произошедшее было слишком болезненно. В голове промелькнула мама Германа. Ее потухший взгляд, слезы и осупившееся лицо. Этот образ никогда не покинет разум Трисы, ведь в тот день они обе столкнулись с непринятием. Они потеряли Германа. Не стрелка, забравшего чужие жизни и закончившего свою самоубийством. Миссис Кильтер потеряла своего сына. Единственного человека, который был дорог ей. Потеряла семью. А Беатрис лишилась того, кого любила. И может это глупо, но даже тогда в библиотеке, она чувствовала, что он все еще важен для нее. Чувствовала, но убежала прочь.
— Нет, что ты, — Долорес покачала головой, — ты полюбила человека, Беатрис.